— Чья это пшеница? — указал амлакдар на урожай Эргаша.

— Моя! — ответил Эргаш, выходя вперед.

— Как зовут?

— Эргаш Бобо-Гулам.

Бобо-Гулам — значит «дедушка-раб». Так на хозяйском дворе звали Некадама в годы его преждевременной старости.

— Ты из рабов? — спросил амлакдар.

— Из рабов, родившихся у нас дома, — сказал Урман-Палван.

— Почему ты плохо работал?

— Работал, но воды не хватало, и все выгорело.

— Надо было собраться всем, прокопать арык и вовремя взять воду.

— Не раз — несколько раз копали. Но сегодня прокопаем, а завтра его засыпает песок.

— На эти работы вы такой же толпой ходили? Крестьяне, не находя ответа на этот вопрос, молчали. Урман-Палван сказал:

— Господин! Они пришли сюда, говоря: «В прошлом году староста определял наш урожай без нас, так в этом году мы все выйдем на поле, а не то нас опять обсчитают. Поговорим с беком, добьемся снижения подати».

— С кем вздумали спорить? — удивился амлакдар. — И о чем? О доле нашего повелителя?

Он рассердился:

— Я не обязан им объяснять, как я определяю подать. И спорить с ними не буду. Писарь! Пишите эту пшеницу за пятьдесят пудов.

Писарь записал:

«Эргаш Бобо-Гулам. Одно поле пшеницы. Налог с пятидесяти пудов урожая».

— Я бы хотел узнать, сколько же я должен эмиру?

— Я вам не обязан объяснять или с вами советоваться. Придет бумага, и там будет написано.

— А та земля чья? — указал амлакдар на поле, вскопанное мотыгой.

— Тоже моя, — ответил Эргаш.

— Ты, видать, завладел всем полем? А почему ты его не засеял?

— Прошлый год я его не вскопал, и оно заросло колючкой. Вы наложили на меня налог в десять тенег за колючку. Поэтому я его вскопал, чтобы не росла колючка.

— Так. Ты признался сам, что совершил преступление. Писарь, запишите на этого человека налог двадцать тенег за вспаханное, но незасеянное поле.

Эргаш кинулся к писарю и ухватил его руку, державшую перо.

— Это что же такое? Да где ж справедливость?

К нему подскакал Урман-Палван и принялся хлестать плеткой по голове.

— Погибаю! Ой, голова! Ой, глаза! — Но, крича, Эргаш держал руку писаря, не давая записать.

Разгневанные крестьяне схватили за узду лошадь Урман-Палвана и потащили ее прочь.

Урман-Палван, бросив Эргаша, закричал:

— Рабы! Негодяи! — и кинулся с плетью на крестьян.

Эргаш, почувствовав новые силы от дружеской помощи крестьян, отпустил писаря и, выхватив из рук Урман-Палваыа плетку, принялся хлестать Урман-Палвана. Хлестал и приговаривал:

— Твой отец, Абдуррахима-бая приказчик, плеткой заставлял нас работать. Наших отцов хлестал. А теперь ты за то же взялся? Получи сдачи, змееныш. На, получи!

Люди амлакдара налетели на крестьян. Били плетьми, каблуками, стременами. Они схватили Эргаша и еще нескольких крестьян, оказавшихся впереди. Остальные разбежались.

Писарь записал:

«Эргаш Бобо-Гулам. С пахоты налог двадцать тенег».

— Хорошо получилось! — сказал амин хмурому Урман-Палвану. — Не надо теперь ходить да приговаривать: «Примерно десятина». Теперь начальник сам назначит, как захочет.

— Это я ему шепнул: «Этих рабов надо покруче прижать», — ответил Урман-Палван сборщику податей. — А иначе и правитель страны с ними не справится. Будь то казий, будь то раис, амлакдар, будь хоть сам начальник стражи, только дотоле они могут

управлять, пока с нами будут считаться. Этот голый и босой народ без нас такое бы здесь натворил, что всем правителям благородной Бухары стало бы жарко. Помнишь пословицу: «Кто ладит с правителями, повелевает деревней»?

Схваченных крестьян связали и отправили в темницу амлакдара. Мулла Науруз, глядя им вслед, сказал амлакдару:

— Рабы — не мусульмане. Они — шииты. Кроме подати и налога, их можно обложить еще налогом на иноверцев. [74]Так разрешает наш шариат. Если б я был муфтием, [75]я издал бы фетву по этому вопросу.

— Если б эмир слышал эти слова, — ответил амлакдар, — он сразу же сделал бы вас муфтием. И тогда вы избавились бы от необходимости ездить по полям, добывая корм для своей лошади.

— А мы избавились бы от вас! — добавил Урман-Палван. Все засмеялись.

Амлакдар тронулся дальше, к соседним полям.

Гулам-Хайдар снял свой урожай ячменя.

Назар-бай, арендатор вакуфных земель, увидел муллу Науруза, озабоченно ходившего вокруг тока, и сказал ему:

— Ни брюхо осла, ни брюхо его хозяина не насытится. Как говорится: «Ликуй, осел, — ячмень спеет!» Пока вы добыли этот «корм для коня», вы совсем выбились из сил! Теперь нельзя зевать!

— Если кое-что перепадет мне с этого тока, — ответил мулла Науруз, — так ведь и вам тут причитается. Почему ж я один должен хлопотать?

— Мне тут причитается одна десятая, а вам целая треть! Потому и забот ваших больше. А сверх того, вы отсюда возьмете еще две положенные доли — для даруги и кафсан. [76]Вот вы и должны охранять этот ячмень.

— Ну, я не так прост! Как только Гулам-Хайдар начал жатву, я день и ночь, не смыкая глаз, приглядывал за ним. И припугивал, крича: «Ты украл от этого урожая!»

— Ну, если вы присматриваете и знаете, что он не украл, зачем же его пугать?

— Чтобы, оклеветав его, получить больше.

— Молодец, мулла! Вы могли бы пойти ко мне в секретари.

— Для этого я недостаточно грамотен! — вздохнул мулла.-

Но если б вы мне поручили охрану этих урожаев, с этим я справился бы вполне.

— Что ж, подумаем об этом! — ответил Назар-бай и поехал. Мулла Науруз крикнул ему вслед:

— Будьте спокойны. Здесь у нас ничего не пропадет!

Гулам-Хайдар провеял ячмень и сгреб в кучу.

Мулла Науруз сходил на реку, принес сырой песок и посыпал его по горсти в середине тока и по краям с четырех сторон. Из кармана он достал деревянное клеймо и вдавил его в сырой песок.

Замысловатый узор, выбитый на этом клейме, начал засыхать и осыпаться. Закрыв таким способом доступ ворам к урожаю, мулла Науруз отправился за арендатором Назаром-баем.

Гулам-Хайдар убеждал муллу Науруза поторопиться:

— Возвращайтесь скорей. А не то что ж я тут буду сидеть? Мулла Науруз с Назаром-баем приехали лишь через неделю. Когда, привязав под деревьями своих коней, они подошли к

току, мулла Науруз завопил:

— Отсюда воровали!

— Вам приснилось, — ответил Гулам-Хайдар.

— Во сне ли, наяву, а ты украл!

— Докажите.

— Доказать? Клеймо — доказательство. Но где оно? Оттиска-то нет?

— Какой же оттиск продержится неделю на сухом песке? А песок-то ведь давно унесло ветром.

— Отговорки вора!

— Грех, отец, называть вором земледельца, который целый год занят тем, чтоб добыть урожай для дармоедов.

— Ну, ладно, — успокоил муллу Назар-бай. — Найдем, когда будем брать зерно с тока.

Крестьяне, оказавшиеся в поле, подошли, говоря:

— Изобилие сему току!

— Изобилие, — усмехнулся Гулам-Хайдар. — Если наш мулла так молится за нас, погляжу, каково-то будет изобилие на ваших токах.

— Ты муллу не задевай, а то попадешь в неверные! — засмеялся один из крестьян.