Поиск
МИКЕЛАНДЖЕЛО БУОНАРРОТИ
ДЖОВАННИ, ТОМУ САМОМУ, ЧТО ИЗ ПИСТОЙИ
Я заработал зоб, трудясь, как вол,
И смахиваю зобом на породу
Ломбардских кошек, пьющих дрянь — не воду,
Но это лишь начало в списке зол,
Затылок место на хребте нашел,
И борода простерта к небосводу,
И волей кисти, брызжущей по ходу,
Лицо мое — как мозаичный пол.
Бока ввалились, будто с голодухи,
А задница — противовес спины:
Не видя ног, недолго оступиться.
От натяжения вот-вот на брюхе
Порвется кожа, — что до кривизны,
То лишь сирийский лук со мной сравнится.
Как тут не покривиться
И разуму, когда кругом изъян?
Не меток искривленный сарбакан.
Джованни, все обман:
Я не художник в этом гиблом месте.
Спаси меня, прошу тебя по чести.
* * *
Один пылаю в бесконечной мгле,
Когда лучи закатные померкнут,
И, скорбью — не в пример другим — повергнут,
В слезах ропщу, простертый на земле.
* * *
Порою шар, холодный наш приют,
Без Фебовых объятий остается,
И если чувствам свет не поддается,
В народе ночью этот свет зовут.
Но вспыхнет факел малый там иль тут —
И ночь в смертельном страхе прочь метнется,
Настолько призрачна, что в клочья рвется,
Едва огнивом в темноте взмахнут.
Земля бы никогда не породила
Ее одна: земля приемлет тень,
Но образуют тень лучи светила.
О ночи пишут все, кому не лень,
И большинство при этом позабыло,
Что даже в светлячке ей мнится день.
* * *
О ночь, не спорю — ты черным-черна,
Но ты зовешь к блаженству и покою,
И мудрый восхищается тобою,
А похвала глупца — исключена.
Твоей прохлады нежная волна
Дарует сон и, овладев душою,
Возносит над безрадостной землею
Туда, куда мечта устремлена.
О призрак смерти, что любым невзгодам,
Врагам сердец и душ, кладет предел,
Последнее спасение от муки,—
Ты сушишь слезы, и с твоим приходом
Мы от насущных отдыхаем дел
И ни забот не ведаем, ни скуки.
* * *
Для мастера не может быть решенья
Вне мрамора, где кроется оно,
Пока в скульптуру не воплощено
Рукой, послушной воле вдохновенья.
Так для меня надежды и сомненья —
Все, Госпожа, в тебе заключено,
И тут уже искусству не дано
Оборонить меня от пораженья.
Меня убьют не чары красоты,
Не холодность твоя сведет в могилу
И не судьбы превратной торжество,
Но то, что смерть и состраданье ты
Несешь в себе, тогда как мне под силу
Лишь смерть извлечь из сердца твоего.
* * *
Молчи, прошу, не смей меня будить.
О, в этот век преступный и постыдный
Не жить, не чувствовать — удел завидный…
Отрадно спать, отрадней камнем быть.
* * *
Он зрел картины божьего суда,
Он побывал в чистилище и, зная,
Дорогу в рай, достиг при жизни рая,
Чтоб молвить правду, воротясь сюда.
Зачем, зачем горит его звезда
И над моим гнездом, не угасая,
Когда на свете нет такого края,
Где злее бы к нему была вражда?
О Данте речь. Его могучей лире
Неблагодарный не внимал народ:
Издревле слава недостойных — шире.
Когда б достиг я Дантовых высот,
И я бы счастью в этом злобном мире
Его печальный предпочел исход.
* * *
Не правда ли — примерам нет конца
Тому, как образ, в камне воплощенный,
Пленяет взор потомка восхищенный
И замыслом, и почерком резца?
Творенье может пережить творца:
Творец уйдет, природой побежденный,
Однако образ, им запечатленный,
Веками будет согревать сердца.
И я портретом в камне или в цвете,
Которым, к счастью, годы не опасны,
Наш век могу продлить, любовь моя,—
Пускай за гранью будущих столетий
Увидят все, как были вы прекрасны,
Как рядом с вами был ничтожен я.
* * *
Я побежден. К концу подходит путь.
Ужель, Амур, себя, совсем седого
И после стольких ран едва живого,
Я вновь тебе позволю обмануть?
Ты пламень разжигал, чтоб вновь задуть,
Ты снова убивал меня и снова.
Не я стенаю: тень меня былого
Слезами скорби омывает грудь.
Я говорю с тобой о наболевшем,
Для страшных стрел твоих неуязвим.
Зачем же целить в пустоту из лука?
Что древоточцу в дереве истлевшем?
И не позор ли гнаться за таким,
Кому ходить — не то что бегать — мука?
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: