А на третий день басурманы Филоненка,
Корсунского полковника,
Кольцом обступили.
Но ни один казак не решился,
Ни старый,
Ни малый,
По долине Черкень погулять.
Только Ивась Коновченко сердца не теряет,
Коня в поводу ведет,
Шлычок под рукой несет,
В шатер вступает,
Пану Филоненку,
Корсунскому полковнику,
Челом бьет,
Здоровья желает:
"Пане Филоненко,
Корсунский полковник,
Батько казацкий!
Благослови меня на Черкень-долину воевать,
Славы воинской добывать,
За веру христианскую грудью стать!"
"Ой, ты, Ивась вдовий сын, Коновченко!
Ты еще молоденек,
Разумом слабенек,
Обычая казацкого не знаешь, —
Не сумеешь с казаками службу справлять,
С басурманами воевать!
А и постарше тебя найдутся
По Черкень-долине гулять".
"Ты, Филоненко, батько наш казацкий!
Возьми ты утицу постарше,
А другую помоложе,
Пусти их на Черное море:
Неужто не поплывет утенок малый
Так же, как старый,
Неужто не пойду я, молодой,
Воевать, как самый седой!"
Тут пан Филоненко уступил,
Ивасю Коновченку идти воевать разрешил.
Вот Ивась из шатра выходит,
Своего коня находит,
Понадежнее седлает,
Радости не скрывает,
Узорные латы под одежду на себя надевает,
К войску выезжает,
Словно ясный сокол летает:
Старого казака повстречает —
Как родного отца привечает,
Молодого повстречает —
Братом родным называет.
И господь помог:
Только выехал на сечу —
Басурман навстречу,
Он ему челом —
Голову с плеч мечом:
Второго повстречал —
И того наповал!
Правду сказать, панове,
Не долго и гулял Коновченко на воле, —
А самых старших рыцарей сот пять изрубил,
Шестерых живьем схватил,
Арканом скрутил,
К пану Филоненку,
Корсунскому полковнику,
Языка примчал —
В седло перед собой сажал.
Сам Филоненко из шатра выходит,
С басурман глаз не сводит…
"Ай, спасибо, — говорит, — Ивась Коновченко!
Сказал я, что ты молоденек,
Разумом слабенек,
Обычая казацкого не знаешь,
А ты, я вижу, за плугом ходя,
Все казацкие обычаи усвоил не шутя".
"И тебе, полковник, от меня подаренье —
Все, что принесло материнское награжденье!
Дай мне, батько, оковытого вина испить,
Ручаюсь еще больше басурман побить!"
"Ой, Ивась Коновченко!
Ты еще дитя молодое, —
Коли ты захмелеешь, занеможешь,
Перед моими, полковника, глазами
На' Черкень-долине голову казацкую сложишь!"
"Нет, батько, никакой хмель меня не свалит,
Только еще отваги сердцу прибавит!"
Когда Филоненко такое услыхал,
Ивасю Коновченку оковытого вина подать приказал.
Вот Ивась в шатер вступает,
С земляной скамьи золотой кубок хватает,
Баклагу пенного вина наклоняет,
Нарезную пробку вынимает,
Оковытого вина себе наливает,
Напился так, чуть с ног не свалился,
И тут бес в него вселился.
Назад коня погоняет,
Перед войском разъезжает,
Старого казака повстречает —
Гордым словом обижает,
Молодого повстречает —
Привета не принимает,
Стременем в грудь толкает…
И господь ему не помог:
Только выехал на сечу —
Басурманы навстречу,
Хмельного распознали,
На четверть мили отогнали,
В молодого Коновченка стреляли,
Порубили,
С коня на землю сбили:
По всему полю гоняли —
Коня казацкого не поймали.
В воскресенье после полудня
Сам Филоненко, корсунский полковник,
Из шатра выходит,
Табор глазами обводит,
Видит — конь на свободе бродит, —
Казакам молвит:
"Эй, казаки, панове-молодцы!
Делом смекайте,
Кости да карты кидайте,
Меж себя восемь тысяч войска выбирайте,
Четыре тысячи за телом посылайте,
А четыре тысячи на поимку коня казацкого посылайте.
Недаром конь казацкий гуляет на воле,
Знать, Ивася, вдовина сына, нету на сем свете боле".
Тогда казаки дружно делом смекали,
Кости да карты побросали,
Меж собя восемь тысяч охочего войска набрали,
Четыре тысячи тело казацкое отыскали,
Багряной китайкой накрыли,
А четыре тысячи коня казацкого поймали,
У обочины установили…
Правду сказать, панове,
Хоть недолго Ивась, вдовий сын, Коновченко
По Черкень-долине гулял,
Хоть и во хмелю пребывал —
Еще триста пятьдесят человек навек порубал.
Тогда казаки клинками да ножнами сухую землю копали,
В шапках да в подолах песок носили,
Высокий курган насыпали,
Славу казацкую почтили —
В головах багряную хоругвь утвердили,
Из семипядных пищалей прозвонили…