ПЕСНЬ СЕМНАДЦАТАЯ
1Вот острохвостый зверь, сверлящий горы,
Пред кем ничтожны и стена, и меч;
Вот, кто земные отравил просторы».
4Такую мой вожатый начал речь,
Рукою подзывая великана
Близ пройденного мрамора [323]возлечь.
7И образ омерзительный обмана,
Подплыв, но хвост к себе не подобрав,
Припал на берег всей громадой стана.
10Он ясен был лицом и величав
Спокойством черт приветливых и чистых,
Но остальной змеиным был состав.
13Две лапы, волосатых и когтистых;
Спина его, и брюхо, и бока —
В узоре пятен и узлов цветистых.
16Пестрей основы и пестрей утка
Ни турок, ни татарин не сплетает;
Хитрей Арахна [324]не ткала платка.
19Как лодка на причале отдыхает,
Наполовину погрузясь в волну;
Как там, где алчный немец обитает,
22Садится бобр вести свою войну, [325]
Так лег и гад на камень оголенный,
Сжимающий песчаную страну.
25Хвост шевелился в пустоте бездонной,
Крутя торчком отравленный развил,
Как жало скорпиона заостренный. [326]
28«Теперь нам нужно, — вождь проговорил, —
Свернуть с дороги, поступь отклоняя
Туда, где гнусный зверь на камни всплыл».
31Так мы спустились вправо [327]и, вдоль края,
Пространство десяти шагов прошли,
Песка и жгучих хлопьев избегая.
34Приблизясь, я увидел невдали
Толпу людей, [328]которая сидела
Близ пропасти в сжигающей пыли.
37И мне мой вождь: «Чтоб этот круг всецело
Исследовать во всех его частях,
Ступай, взгляни, в чем разность их удела.
40Но будь короче там в твоих речах;
А я поговорю с поганым дивом,
Чтоб нам спуститься на его плечах».
43И я пошел еще раз над обрывом,
Каймой седьмого круга, одинок,
К толпе, сидевшей в горе молчаливом.
46Из глаз у них стремился скорбный ток;
Они все время то огонь летучий
Руками отстраняли, то песок.
49Так чешутся собаки в полдень жгучий,
Обороняясь лапой или ртом
От блох, слепней и мух, насевших кучей.
52Я всматривался в лица их кругом,
В которые огонь вонзает жала;
Но вид их мне казался незнаком.
55У каждого на грудь мошна свисала,
Имевшая особый знак и цвет, [329]
И очи им как будто услаждала.
58Так, на одном я увидал кисет,
Где в желтом поле был рисунок синий,
Подобный льву, вздыбившему хребет.
61А на другом из мучимых пустыней
Мешочек был, подобно крови, ал
И с белою, как молоко, гусыней.
64Один, чей белый кошелек являл
Свинью, чреватую и голубую,
Сказал мне: «Ты зачем сюда попал?
67Ступай себе, раз носишь плоть живую,
И знай, что Витальяно [330], мой земляк,
Придет и сядет от меня ошую.
70Меж этих флорентийцев я чужак,
Я падуанец; мне их голос грубый
Все уши протрубил: «Где наш вожак,
73С тремя козлами, наш герой сугубый?» [331]
Он высунул язык и скорчил рот,
Как бык, когда облизывает губы.
76И я, боясь, не сердится ли тот,
Кто мне велел недолго оставаться,
Покинул истомившийся народ.
79Тем временем мой вождь успел взобраться
Дурному зверю на спину — и мне
Промолвил так: «Теперь пора мужаться!
82Вот, как отсюда сходят к глубине.
Сядь спереди, я буду сзади, рядом,
Чтоб хвост его безвреден был вполне».
85Как человек, уже объятый хладом
Пред лихорадкой, с синевой в ногтях,
Дрожит, чуть только тень завидит взглядом, —
88Так я смутился при его словах;
Но как слуга пред смелым господином,
Стыдом язвимый, я откинул страх.
91Я поместился на хребте зверином;
Хотел промолвить: «Обними меня», —
Но голоса я не был властелином.
94Тот, кто и прежде был моя броня,
И без того поняв мою тревогу,
Меня руками обхватил, храня,
97И молвил: «Герион, теперь в дорогу!
Смотри, о новой ноше не забудь:
Ровней кружи и падай понемногу».
100Как лодка с места трогается в путь
Вперед кормой, так он оттуда снялся
И, ощутив простор, направил грудь
103Туда, где хвост дотоле извивался;
Потом как угорь выпрямился он
И, загребая лапами, помчался.
106Не больше был испуган Фаэтон,
Бросая вожжи, коими задетый
Небесный свод доныне опален, [332]
109Или Икар, почуя воск согретый,
От перьев обнажавший рамена,
И слыша зов отца: «О сын мой, где ты?» [333]
112Чем я, увидев, что кругом одна
Пустая бездна воздуха чернеет
И только зверя высится спина.
115А он все вглубь и вглубь неспешно реет,
Но это мне лишь потому вдогад,
Что ветер мне в лицо и снизу веет.
118Уже я справа слышал водопад,
Грохочущий под нами, и пугливо
Склонил над бездной голову и взгляд;
121Но пуще оробел, внизу обрыва
Увидев свет огней и слыша крик,
И отшатнулся, ежась боязливо.
124И только тут я в первый раз постиг
Спуск и круженье, видя муку злую
Со всех сторон все ближе каждый миг.
127Как сокол, мощь утратив боевую,
И птицу и вабило [334]тщетно ждав, —
Так что сокольник скажет: «Эх, впустую!»
130На место взлета клонится, устав,
И, опоясав сто кругов сначала,
Вдали от всех садится, осерчав, —
133Так Герион осел на дно провала,
Там, где крутая кверху шла скала,
И, чуть с него обуза наша спала,
136Взмыл и исчез, как с тетивы стрела.
вернуться

323

ПЕСНЬ СЕМНАДЦАТАЯ
Герион. — Круг седьмой — Третий пояс (окончание). — Насильники над естеством и искусством (лихоимцы). — Спуск в восьмой круг

6.  Близ пройденного мрамора— то есть близ каменной набережной Флегетона, по которой поэты дошли до обрыва.

вернуться

324

18.  Арахна— искусная лидийская ткачиха (Метам., VI, 5-145), состязавшаяся с Афиной Палладой и превращенная ею в паука (Ч., XII, 43–45).

вернуться

325

22.  Садится бобр вести свою войну. — Данте следует поверью, будто бобр, расположась на берегу, опускает в воду хвост и шевелит им, причем выделяет пахучую «бобровую струю», которая приманивает рыб. Тогда он оборачивается и хватает их.

вернуться

326

1-27. Вот острохвостый зверь… — Герион (ст. 97), страж восьмого круга, где караются обманщики. В античной мифологии это трехтелый и трехглавый великан, царивший на острове Эрифее, на дальнем западе, за Океаном. Геракл его убил и угнал его быков. Превращая Гериона в «образ омерзительный обмана»(ст. 7), Данте, очевидно, следовал позднейшей традиции, которая отражена и у Боккаччо в его «Генеалогии богов» (I, 21), где рассказывается, что «царивший на Балеарских островах Герион кротким лицом, ласковыми речами и всем обхождением улещивал гостей, а потом убивал доверившихся его радушию».

вернуться

327

31.  Так мы спустились вправо. — Это второй случай, когда поэты отклоняются вправо (см. А., IX, 132).

вернуться

328

35.  Толпу людей. — Это лихоимцы (ростовщики). Они сидят над самым обрывом, на границе той области, где караются обманщики.

вернуться

329

56.  Имевшая особый знак и цвет. — Пустые мошны, висящие на шее у ростовщиков, украшены их гербами, по которым Данте и опознает их. Это все — родовитые люди.

вернуться

330

68.  Витальяно дель Денте— знатный падуанец.

вернуться

331

72-73. Где наш вожак, с тремя козлами— флорентиец Джованни Буйамонте (умер в 1310 г.), ростовщик. В гербе его были изображены три козла.

вернуться

332

106-108. Фаэтон— сын Феба-Аполлона, бога солнца, взялся править отцовской колесницей, не сдержал коней, опалил небо и землю, и Зевс поразил его молнией (Метам., II, 1-328).

вернуться

333

109-111. Икар— сын художника Дедала. Чтобы бежать с острова Крита, Дедал сделал себе и сыну скрепленные воском крылья, но Икар взлетел слишком высоко, солнечные лучи растопили воск, и он упал в море (Метам., VIII, 183–235).

вернуться

334

128.  Вабило(от глагола ва́бить — манить) — два скрепленных вместе птичьих крыла, которые сокольничий кружит на веревке у себя над головой, приманивая сокола назад.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: