Песни южных славян i_002.jpg

Деталь фрески (1335 г.). Монастырь в Дечанах (Сербия).

Овчар и змеиха [76]

Мать вопрошает Тодора:
«Тодор, сыночек Тодор,
Когда ты ходил с отарой,
Семь лет молодым подпаском,
Всегда возвращался веселым,
Веселым на двор отцовский,
А нынче, сыночек Тодор,
Зачем же ты так печалишься,
Печалишься и горюнишься,
Лицом потемнел, сыночек?
Иль нет у тебя согласья
С твоей молодой дружиною
И оттого увял ты,
Увял, лицо стало серым?»
Тодор ответствует матери:
«Скажу, если ты пытаешь,
Что у меня приключилось.
С недавней поры, матушка,
Змеиха ко мне приходит,
По вечерам приходит.
Если огонь пылает,
Змеиха к огню подходит,
Берет из огня головню
И побивает дружину,
А после ко мне приходит,
Спать ложится со мною».
Тодору мать говорила:
«Что это за змеиха?»
Тодор говорил своей маме:
«Лицом хороша змеиха,
Когда на нее глянули,
Лицо ее светит, как солнце.
Стан у нее тонкий,
Коса у нее золотая».
Тодору мать отвечает:
«Тодор, сыночек Тодор,
Ты не ходи ко стаду,
Матушка спросит-расспросит,
В травах тебя искупает,
Чтоб отсушить змеиху».
Спрашивала, узнавала
Матушка и узнала
Траву от змеев, отсушку,
В ней Тодора искупала.
Рано поднялся Тодор,
Пошел он в лесную чащу
Пасти там свою отару.
А как наступил вечер,
Они костер разложили
И у огня заснули.
Не спал лишь один Тодор.
Как явилась змеиха,
Прямо к огню подходила,
И брала она головни,
Ими дружину била,
К Тодору подходила.
Но чуть подошла поближе,
Прочь от него побежала,
В чащу она полетела.
И так она верещала,
Что лес отозвался эхом,
Всех пастухов разбудило.

Мирчо-воевода, два змея и ламя [77]

Ездил-ездил воевода Мирчо,
Ездил-ездил по ровному полю,
Играл конем, забавлялся ловом,
Гонялся он за серым оленем.
Да не поймал он того оленя,
А изловил он хворого змея.
Бодрит коня, вынимает саблю,
Вынимает саблю, чтоб изничтожить,
Чтоб изничтожить хворого змея.
И говорит ему змей хворый:
«Остерегись, Мирчо-охотник,
Коня не шпорь, не вытаскивай саблю,
Ведь я же не проклятая ламя,
Я хворый змей, воевода Мирчо,
Нас в этом месте трое братьев,
Один охраняет ваше селенье,
Другой охраняет Костурское поле, [78]
Я же хранитель Пиринской вершины, [79]
Замешкались мы на ровном поле,
И мелкий заморосил дождик,
Темная мгла на поле упала,
И я не видал, как меня прибили,
Здесь остался лежать я хворым.
Давай-ка, Мирчо-охотник,
Езжай на коне, поигрывай саблей,
Пойдем со мной к Пиринской вершине!
Там живет проклятая ламя.
Только начнет моросить дождик,
Выходит она, проклятая ламя,
Белым виноградом кормиться,
Белую истреблять пшеницу.
Нас ты знаешь, трое братьев:
Первый как загремит и треснет,
Второй напустит мелкий дождик,
Третий темную мглу напустит,
Тогда и выйдет проклятая ламя
Есть виноград и портить пшеницу,
А ты разыграй коня получше,
И обнажи свою острую саблю,
И погуби проклятую ламю,
Хватит ей нажираться пшеницей,
Хватит есть виноград белый,
Хватит зло причинять людям».
Так и отправился Мирчо-охотник,
Отправился к Пиринской вершине,
Отправился вслед за хворым змеем,
Там собралися все три брата,
Первый загремел и треснул,
Второй опустил темную тучу,
Третий пустил темную темень,
До самой земли опустил темень,
Мглу опустил и послал дождик.
Вышла тогда проклятая ламя
Белым виноградом кормиться,
Белую истреблять пшеницу.
Саблей взмахнул Мирчо-охотник,
Саблей взмахнул, погубил ламю,
И поднялись тогда трое братьев,
Мглу подняли и разогнали,
Солнце с ясного неба пригрело,
Тогда спустился Мирчо-охотник,
И отвел он хворого змея,
И отвел его в чащу лесную,
В голый лес, что звался Дабика,
Там была пастушья хибара,
Стадо паслось по зеленому лесу,
Там его Мирчо-охотник оставил,
Там ему дал молока парного,
Там отпаивал три недели,
И хворый змей тогда излечился,
А когда от хвори змей излечился,
Он с Мирчо-охотником побратался,
И вновь отправился змей хворый
Оберегать Костурское поле, —
Вот что содеял Мирчо-охотник.

Два змея и ламя [80]

Как упала темная мгла,
Залегла ни мало, ни много,
Залегла она на три года,
Начался во всем мире голод,
Шел по пахарям недородом,
По мотыжникам шел он жаждой,
А по пастухам шел мором.
Собиралися все святые,
Маялись они и дивились,
Что поделать с темною мглою,
И святой Илия промолвил:
«Ой, святые угодники божьи,
Разыщите лес без дороги,
Разыщите воду без броду,
Двух змеенышей там найдите,
Двух змеенышей тоньше стрелок,
Издалека их подстерегайте,
А приблизившись, их поймайте,
Осторожно их принесите,
Мы их в темную мглу запустим,
Пусть они загремят громом.
Если это темная туча,
Она опустится ниже,
Если это серая ламя,
Она тотчас поднимется выше».
Разыскали лес без дороги,
Разыскали воду без брода,
Двух змеенышей отыскали,
Двух змеенышей, тонких, как стрелки,
Издалека их подстерегали,
А приблизившись, их поймали,
Потихонечку принесли их
И пустили в темную тучу.
Загремели, зарокотали, —
То была не темная туча,
А была то серая ламя.
Как догнали ее, хватили,
Потихоньку она поднялася,
И тогда потекли три реки:
Была первая — желтой пшеницей,
А вторая — вина хмельного,
Ну а третья — меда и масла.
Первая река — хлебопашцам,
Черносошникам — река вторая,
Ну а третья — пастухам нагорным.
вернуться

76

Переведено по тексту сб. БНТ, т. 4, с. 236–237. Записано в восточной Болгарии. Сходные былички, в которых, однако, главной героиней выступает «дикая баба» (лешачиха, чертовка и др.), бытовали и у восточных славян.

вернуться

77

Переведено по тексту сб. БНТ, т. 4, с. 258–260. Записано в районе г. Сера (Серрес) в Эгейской Македонии. В публикуемом тексте примечательно противопоставление змея и ламп. Змей — покровитель посевов, садов и виноградников того или иного села, и их он защищает от нападений лами. Его неизменный антипод и враг — ламя, чудовище обязательно женского пола, с собачьей головой и телом дракона. Ламю нередко прямо отождествляли с ливневой или градоносной тучей, с густым туманом (мглой), образующимся в долинах и оказывающим губительное воздействие на посевы, сады и виноградники. Поэтому борьба с этими стихиями осмысливалась как борьба с ламей. Термин и образ лами заимствованы южными славянами у греков (греч. ламия). Часто тот же самый образ сопровождается тюркскими терминами: «хаждая (аждая)», «хала (ала)». Но идея отождествления природных стихий с чудовищем скорее всего возникла значительно раньше этих влияний, еще в пору праславянского единства, что подтверждается определенными фольклорными отголосками у восточных славян. Однако таким чудовищем был «просто» змей, не «свой» покровитель, а «чужой», подобно иноплеменным людям вторгающийся в чужие владения. Подтверждение этому обнаруживается и в данном тексте: «свои» змеи напускают дождь и мглу. Греческое и тюркское влияния, видимо, в серьезной степени были обусловлены необходимостью четче различать «своих» и «чужих» змеев. «Чужие» змеи стали драконообразными, внешне сходными с христианским иконописным каноном.

вернуться

78

Костурское поле— равнина в районе г. Костура (Кастория) в Греции, вблизи современной греко-албано-югославской границы. До второй мировой войны этот район, как и многие другие районы северной Греции, был плотно заселен славянами.

вернуться

79

Пиринская вершина— высшая точка (2593 м) Пирин-планины, занимающей пространство между долинами рек Месты и Струмы.

вернуться

80

Переведено по тексту сб. БНТ, т. 4, с. 261–262. Записано в районе г. Добрича на крайнем северо-востоке Болгарии. В тексте описывается парадоксальная на первый взгляд, но вполне естественная для болгарских народных верований история о том, как христианские святые прибегли к языческому средству борьбы со стихией. Особенно примечательно, что советчиком выступает Илья-пророк; именно ему, а не змеям, в православной среде склонны приписывать способность владеть громами и молниями.

Ламя, упавшая темной мглой на землю, поглощает плоды человеческого труда. И когда змееныши начали бить ее «громами», из лами потекли три реки поглощенного: одна — река пшеницы, другая — вина, третья — меда и масла.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: