— Выйди вон и подумай хорошенько… а не то пожалеешь… — приказал ему одноглазый с притворным добродушием.

Он хотел выманить у деда Стойко выкуп и собирался подослать

к

нему старосту в качестве посредника. Это был настоящий грабеж, но полицейские норовили получить выкуп под видом добровольного подарка. Турки часто вымогали у болгар деньги подобным образом.

Дед Стойко не двигался.

Удивленные такой дерзостью, турки переглянулись и злобно уставились на старика.

— Ты слышал, старик? — заорал одноглазый.

— Не о чем мне думать, отпустите домой, — хмуро ответил

тот.

Полицейские пришли в бешенство.

— Староста, держи эту развалину! — И одноглазый схватил плеть.

Староста и Цанко умоляли полицейского сжалиться над несчастным. Вместо ответа он ударил старика ногой, и тот рухнул на землю.

На него посыпались страшные удары. Вначале дед Стойко кричал, стонал, потом умолк. Обильный пот выступил на лбу его мучителя; турок устал.

Полуживого старика выволокли наружу и стали приводить в чувство.

— Скажете мне, когда он очнется. Я его заставлю говорить.

— Просим тебя, Хаджи-ага, пощади старого человека, — умолял Цапко, — новых мучений он не вынесет… помрет.

— Плевать! Был бы здоров султан, так ты и знай, бунтовщик! — внезапно вспылил коротыш. — Тебя самого виселица ждет не дождется! Ты у себя бунтовщиков собираешь, и пастуха, должно быть, спрятал ты. Надо поискать его у тебя.

Цапкс переменился в лице. У одноглазого от водки кружилась голова, но он все же заметил смущение хозяина и резко обернулся к другому турку:

— Юсуф-ага, давай поищем здесь: у этого гяура кто-то укрывается.

И одноглазый встал.

— Ищите, — глухо проговорил Цанко и пошел впереди турок захватив с собой фонарь.

Он водил их по всему дому, а чулан оставил напоследок. Наконец дошла очередь и до чулана. Здесь в закопченном потолке был- устроен люк, но, когда его закрывали, заметить его было невозможно. Цанко знал, что Огнянов успел влезть на чердак и закрыть за собой крышку. Поэтому он без большой тревоги привел турок в чулан. Войдя с зажженным фонарем, он первым делом взглянул на потолок. Крышка люка был открыта.

Цанко замер на месте. Турки осмотрели чулан.

— Куда ведет этот ход?

— На чердак, — проговорил Цанко.

Ноги у него задрожали, и он прислонился к стене. Коротыш заметил, что хозяин дрожит от страха.

— Посвети-ка мне получше, я полезу наверх, — сказал он. Но внезапно спохватился, — должно быть, у него возникли какие-то опасения. Он позвал своего спутника.

Хасан-ага храбрел от вина: хмель ожесточал его сердце и разжигал разбойничью кровь. Турок взобрался на плечи к старосте.

— Ты что, ослеп, хозяин? Давай фонарь!

Цанко, побледнев как полотно, подал ему фонарь.

Одноглазый сначала просунул в отверстие фонарь, а потом и голову. По движению ею туловища можно было догадаться, что он поворачивается и водит фонарем во все стороны.

Но вот он наклонился, спрыгнул на пол и сказал:

— Кого ты здесь прятал, хозяин?

Цанко изумленно посмотрел на него. Он не знал, что ответить. В этот вечер он натерпелся такого страха и так измучился, что ему стало казаться, будто все это сон. Мысли его путались. На новые вопросы он отвечал с испуганным и виноватым видом.

— Ладно! Этот бунтовщик все нам в Клисуре выложит. Там тюрьма получше. А на эту ночь запрем его здесь…

И полицейские заперли хозяина в темном холодном чулане. Цанко был так потрясен, что не скоро пришел в себя. Он схватился за голову, словно боясь, что растеряет остаток разума. Человек он был не стойкий, и страдания быстро сломили его. Он охал и стонал в полном отчаянии.

В дверь стукнули, и послышался голос Дейко:

— Что думаешь делать, Цанко?

— Не знаю, дед Дейко, посоветуй.

— Ты же знаешь, где у турок слабое место. Зажмурь глаза и выкладывай денежки. По крайней мере, отвяжешься. А не то будут тебя таскать по конакам да по судам, пока не замучают до смерти… Дед Стойко и тот, бедняга, — мог бы откупиться за малую толику… Раскошеливайся-ка лучше, Цанко, отдай деньги, что накопил на черный день!

Подошла Цанковица, вся в слезах.

— Цанко, давай откупимся! Не жалей ничего, Цанко! Не то эти кровопийцы не выпустят тебя живым из своих когтей… Дед Стойко-то умер… Ох, матушка, до чего мы дожили!

— Что же им отдать, жена? Сама знаешь, денег у нас нет.

— Отдадим монисто.

— Донкино монисто из червонцев?

— Другого ничего нет; давай отдадим, только бы тебе спастись… Эти проклятые звери опять про Донку спрашивают!..

— Ну что ж, делай, жена, как тебя господь вразумил, а я уж и не пойму, что надо, — проговорил Цанко, вздыхая в темноте.

Цанковица вышла вместе с Дейко.

Немного погодя в чулан сквозь щели проник свет свечи, и дверь отперли.

— Цанко, выходи и успокойся, — сказал Дейко. — Турки на этот раз не очень жадничали — даже кинжал тебе отдают, чтоб ты уж не боялся… Дешево отделались. — И он прошептал хозяину на ухо: — Теперь уже недолго терпеть, а потом либо мы их, либо они нас, и делу конец… А так жить нельзя.

Тем временем Огнянов стучал в ворота Петра Овчарова. Он видел через щель в потолке, как убивали старика, и больше не мог выдержать тяжкой душевной муки; рука его тянулась отомстить убийцам, но это было безрассудно и могло кончиться плохо. Как безумный, выскочил Огнянов на улицу и побежал прямо к дому деда Стойко. На его стук дверь открылась.

— Где Петр? — спросил он, совсем позабыв о том, что должен скрываться.

— Это ты, учитель? — спросила мать Петра со слезами на глазах.

— Где ваш Петр, бабушка Стойковица?

— Сынок, смотри, чтобы не прослышали эти… Петр у Боримечки.

— А где дом Боримечки, бабушка?

— Рядом с поповым — узнаешь по новым воротам. Только осторожней, сынок.

Бедная старуха и не подозревала, что ее дед Стойко умирает. Огнянов побежал дальше, не чувствуя под собою ног. Поравнявшись с домом священника, он встретил на улице шумную компанию и, услышав голос Петра, остановил парней.

— Учитель! — послышались голоса.

— Да, я, братцы. Куда идете?

— Были у Боримечки, — ответил Петр. — Он нынче ночью украл себе невесту, вот мы и ходили к нему выпить по чарке вина… Посмотрел бы ты, как они поладили! Можно сказать, родились друг для друга… А ты когда приехал?

— Петр, отойдем, мне надо сказать тебе два слова. И они вдвоем отошли в сторону.

— Прощайте, спокойной ночи! — крикнул Петр своим товарищам и зашагал домой вместе с Огняновым. Вскоре они подошли к дому деда Стойко.

— Отец вернулся? — спросил Петр у матери.

— Нет еще, сынок. Огнянов увел Петра в погреб.

— Слушай, Петр, я тебе сказал, что твоего отца жестоко избили из-за тебя… А ведь эти скоты могут натворить у Цанко и чего-нибудь похуже… Только оружием можно удержать их от злодейств. Я бы и сам давеча размозжил им головы, да побоялся последствий… У Цанко нам появляться нельзя.

— Я хочу отомстить, брат! — крикнул Петр вне себя.

— И я жажду мести, Петр, — страшной для них, но безопасной для нас.

— А как отомстить? — проговорил Петр, снимая со стены ружье.

— Погоди, давай подумаем.

— Не могу я думать, надо посмотреть, что они там делают с отцом!