Бею эти рассуждения пришлись по душе — они потворствовали его стремлению к покою и боязни ответственности.
Стефчов заметил это и разозлился. Было ясно, что Заманов просто-напросто придумал хитроумное оправдание своей небрежности и халатности на государственной службе.
—
У Христаки-эфенди нет здесь ни семьи, пи собственности, что называется — ни кола, ни двора, потому он и философствует, — язвительно проговорил Стефчов. — Если завтра у нас
займется,
что он потеряет?
—
Позвольте, милостивый государь! — вспылил Заманов, побледнев от ярости.
—
Ты прав, Кириак, я этих мерзавцев в бараний рог согну! — вскричал бей.
Стефчов победоносно огляделся кругом.
—
Да, признаюсь, что и я, поразмыслив, пришел к такому же заключению… Надо переловить этих подлецов! — снова заговорил Заманов немного погодя, и лицо его внезапно приняло какое-то озлобленное выражение.
—
Значит, все к одному пришли? — проговорил бей и вздохнул.
—
Их нужно всех забрать сегодня же вечером! — сказал Заманов.
—
Где они собираются? — спросил бей.
—
У Мичо Бейзаде.
—
У Бейзаде?.. Все понятно! Он московцам душу продал, как же он может любить султана?.. А кто их главарь?
—
Доктор Соколов, — ответил Стефчов.
—
Опять Соколов? Значит, он теперь вместо «консула»?
—
Да, бей-эфенди, только дела «консула» были детской забавой в сравнении с делами Соколова.
—
Кто остальные?
—
Уволенные учителя и еще несколько негодяев. Бей посмотрел на часы.
—
Они сейчас там? — спросил он.
—
Да, в подвале. Когда погода хорошая, они обычно собираются в саду… Хлещут водку и устраивают заговоры…
—
Так как же ты советуешь поступить?
—
От Мичо они уходят, когда совсем стемнеет. Надо, чтобы полицейские, когда они выйдут, забрали всю компанию сразу и привели ее в конак.
—
Это не годится, — возразил Заманов. — Если вы заберете их на улице, без всяких улик, им нетрудно будет ото всего отпереться. Нет, нужно совершить налет на дом Мичо и захватить их там, где они заседают, — так сказать, на месте преступления. Зацапать их вместе с бумагами, протоколами и всякими документами… Вот это будет чистая работа, — все ясно, как на ладони… Попробуй тогда отвечать: «Не знаю, не слышал, не видел…» В первый раз я их сам допрошу.
Бею совет понравился. Стефчов и тот пришел в восхищение от этого плана. Шпион стоял теперь перед ним во всей своей красе. Сообразительность Заманова, оказывается, была под стать его усердию.
—
Но все это нужно начать не раньше чем стемнеет, — добавил Заманов. — Для таких налетов темнота — необходимое условие.
—
Решено! — торжественно изрек бей и хлопнул в ладоши. Появился полицейский.
—
Онбаши здесь?
—
Шериф-ага скоро вернется.
—
Когда вернется, пусть зайдет ко мне! — приказал
бей.
Полицейский вышел.
—
Совсем было позабыл, — начал Стефчов, обращаясь к Заманову, который сидел, погрузившись в мрачное раздумье и беспокойно морща лоб; он, видимо, был целиком поглощен какими-то своими темными мыслями и планами.
Вынув из грудного кармана письмо, Стефчов развернул его.
—
Что это? — спросил Заманов, очнувшись.
—
Письмо Соколова, адресованное в Панагюриште.
—
Вот как!
—
Должно быть, его уронил их курьер… Я сегодня нашел это письмо у дома тестя.
—
Что в нем написано? — быстро спросил Заманов, заглядывая в письмо.
—
Оно шифрованное; послано на имя некоего Луки Нейчева. Это простой человек, сапожник в Панагюриште. Он каждую неделю ездит на базар в К. и проезжает через Бяла-Черкву. Но я уверен, что письмо предназначено для кого-то другого, скорей всего — для панагюрского комитета.
—
Что это за бумага? — спросил бей с любопытством. Заманов и Стефчов разговаривали по-болгарски, и старик
ничего не понял.
Стефчов объяснил ему.
—
Читай, читай, посмотрим, — проговорил бей, навострив
уши.
Стефчов прочитал следующее:
«Дядя Лука!
Надеюсь, что дома у вас все живы и здоровы и ваша жена уже поправилась; но все-таки пусть принимает те пилюли, которые я ей дал. Как идет у вас торговля? Вот уже две недели, как я тебя не видел, — ты почему-то не заезжал в наши края; надеюсь, что не болезнь помешала тебе приехать. Когда соберешься к нам, купи мне в аптеке Янко белладонны на десять грошей, — у меня вся кончилась. Привет всем домашним.
Соколов».
—
Сомнений нет, письмо шифрованное, — проговорил Заманов.
—
Переведи его теперь на турецкий язык, — приказал бей.
—
В нем как будто нет ничего особенного, но когда разберешься, окажется много подозрительного, — сказал Стефчов, обращаясь к бею, и начал переводить письмо.
—
Подожди, — остановил его бей в самом начале, — под «пилюлями» нужно понимать пули!
—
Может быть, и пули, — согласился Заманов. Выпустив изо рта клуб дыма, бей горделиво и самодовольно
огляделся кругом и опять напряг слух.
Стефчов продолжал переводить письмо.
—
Погоди, — снова остановил его бей, — он спрашивает о торговле? Понятно? Значит, он хочет сказать: «Как идет подготовка?..» Мы тоже не лыком шиты!
И бей многозначительно подмигнул Заманову, как бы желая сказать: «Ты не смотри, что Хюсни-бей старик; он хитрая лисица, его не проведешь!»
Стефчов продолжал читать. Когда он дошел до слов: «Надеюсь, что не болезнь помешала тебе приехать», бей опять перебил его.
—
Христаки-эфенди, — обратился он к Заманову, — а вот эти места, где говорится о болезни и здоровье, что-то немного туманны. Как ты понимаешь эти слова?
—
Я думаю, что под болезнью тут подразумевается здоровье, а под здоровьем болезнь, — важно ответил осведомитель.
Бей задумался, пытаясь сделать вид, что уразумел все значение этого глубокомысленного ответа.
—
Теперь все понятно! — проговорил он торжествующе. Когда Кириак вновь взялся за письмо и дошел до слова
«белладонна»,
бей опять прервал его, весело воскликнув:
—
Ну, тут он проговорился, — прямо сказал: «дебелая Бона». Значит, и она в их шайке!.. Всякий раз, как я встречаю ее, буйволицу, у меня мелькает мысль, что в этой бабище черти водятся; она что-то замышляет против правительства.
Слова бея относились к бабушке Боне, тучной старухе
ше
стидесяти пяти лет, которая не пропускала ни вечерни,
ни
утрени и на пути в церковь всегда проходила мимо конака.
Стефчов и Заманов улыбнулись. Они объяснили бею, что речь идет о цветке, из которого приготовляется лекарство.
—
Читай, читай дальше, — приказал посрамленный бей. Стефчов продолжал:
—
«Привет всем домашним. Соколов»… Все.
—
Привет всем домашним! — вскричал бей. — Понятно! Одним словом, в этом письме с самого начала и до конца идет речь о бунте.
—
Однако из него нельзя извлечь ничего серьезного, — недовольно заметил Стефчов.
—
Да, туманно, довольно-таки туманно, — добавил Заманов.