Именно поэтому Гвендолин старалась держаться в тени, твердо придерживаясь рамок поведения, которые для себя установила, бывая преимущественно в обществе подруг. Хотя и в женской компании разговор порой касался секса. Подруги отпускали довольно смелые, а иногда и просто неприличные, хотя и забавные замечания о своих партнерах, и тогда Гвендолин невольно краснела.

Именно поэтому она встречалась с Оскаром. Того, слава Богу, совершенно не интересовал секс, и он даже не пытался заговаривать на эту тему.

Но иногда Гвендолин просыпалась среди ночи и думала о том, в чем отказывала себе, ведя подобную жизнь. Но сразу же вспоминала роковую ночь и приходила в ужас от мысли, что самые сокровенные, интимные отношения, которые только могут быть у мужчины и женщины, не оставили в ее памяти никакого следа. Этого было более чем достаточно, чтобы напомнить: эта область жизни закрыта для нее.

Гвендолин много раз твердила себе, что совершила то, что ежедневно совершают десятки глупеньких девушек. И наверное, другие смогли бы понять ее, но она не в силах была простить себя. Хотя ей было прекрасно известно, что такое отношение к собственному «я» грозит всяческими пренеприятными последствиями, ведет к самоуничтожению, что самым разумным выходом для нее было бы обратиться за консультацией к психологу, который помог бы ей забыть о прошлом, Гвендолин упрямо отказывалась даже в мыслях избавить себя от добровольного наказания.

Тогда, пять лет назад, она впервые с горечью подумала, что жизнь была бы намного спокойнее, если бы ее и дальше считали скучной, занудной и бесполой особой. Ведь никто не посмел бы шептаться за ее спиной и высказывать оскорбительные предположения. Но негодяй Юджин успел рассказать практически всем, кто работал в их фирме, о неслыханном поведении скромницы Гвендолин.

Она содрогнулась, и Дорни, словно чувствуя, что хозяйке нужна поддержка, уткнулся в ее руку холодным мокрым носом. Гвендолин улыбнулась собаке слабой страдальческой улыбкой.

— Ну, Дорни, скажи, что же мне теперь делать? — прошептала она, опускаясь на колени и обнимая лабрадора за шею. — Что будет, если он вдруг узнает меня? Если поймет, что…

Нет, он ни за что не узнает меня, возразила себе Гвендолин. Если этого не случилось в момент их встречи — значит, на сей счет можно не волноваться. В конце концов он мог просто забыть о ее существовании.

Но что делать, если он все еще помнит?.. Неужели снова бросить работу и уехать из городка, убежать, скрыться, поступить так же, как в тот раз? Но как все, кого преследуют, Гвендолин давным-давно поняла, что пытаться спастись бегством — значит привлекать к себе внимание. Выходит, единственный выход для нее — это затаиться, постараться стать незаметной.

Действительно, если сейчас она подаст заявление об уходе, друзья, родственники — да все кому не лень — начнут гадать и строить предположения на ее счет. Родители забеспокоятся и непременно захотят узнать, что происходит.

Конечно, она могла бы выдать им замечательное объяснение под названием «несходство характеров», заявить, что не может ужиться с новым шефом. Однако нигде поблизости не найти ей интересной работы по специальности, а начинать по второму разу карьеру не хотелось. Совсем не хотелось.

Все-таки сейчас она находится в относительной безопасности. Просто нужно стараться держать себя в руках, сохранять ясную голову, и, если она не выдаст себя, совершив какую-нибудь глупость, все будет в полном порядке.

Сегодня, например, во время представления сотрудников новому владельцу компании Хартли пару раз внимательно посмотрел на нее, когда Чарлз Конрад похвалил ее за усердную работу и профессионализм. Однако это был жесткий, оценивающий взгляд хозяина на подчиненную. Мужчина смотрит на женщину совсем не так. С другой стороны, ей ведь и не хочется, чтобы он смотрел на нее по-другому! В конце концов, теперешняя Гвендолин очень отличается от той Уинетт, с которой мимоходом познакомился Даниел Хартли…

Дорни принялся поскуливать и нетерпеливо переступать на своих массивных мягких лапах. Это был намек на то, что они достаточно долго простояли, дожидаясь неизвестно чего. Давно уже пора опомниться и возвращаться домой.

— Ну как, хорошо прогулялась? — бодро спросила мама, открывая им дверь. — Отец только что пришел, так что сейчас будем ужинать. Да, кстати, звонила Вероника. Просила напомнить, что ты приглашена к ней на обед на следующей неделе.

Вероника была одной из самых близких подруг Гвендолин. Майкл, ее муж, только-только открыл собственную адвокатскую контору. У них было двое маленьких детей, и Вероника помимо того, что заботилась о них и вела хозяйство, помогала мужу разбирать бумаги и вести картотеку дел.

Это был удачный брак, и оба говорили, что очень счастливы. Гвендолин всегда с удовольствием ходила к ним в гости, хотя иногда, видя, как они любят друг друга, испытывала легкую зависть…

За ужином отец поинтересовался, что она думает о новом владельце студии.

Сердце Гвендолин бешено забилось. Она уставилась в тарелку, боясь, что если посмотрит на отца, то обуревающие чувства выдадут ее с головой.

Вот уже и начинается: ложь, недомолвки, постоянные опасения.

— Кажется, он профессионал. И хорошо разбирается в кинорекламе, — осторожно произнесла она.

— Да, судя по тому, что я о нем слышал, он не упускает возможности заняться выгодным делом. Теперь, когда он встал во главе вашей компании, она будет стремительно набирать обороты. Интересно, он сам будет управлять или…

— Нет, собирается нанять управляющего. Но еще не сказал, кто им будет.

— Значит, тебе предстоит работать под началом этого самого управляющего? — спросила ее мама.

Гвендолин кивнула. Во всей этой ужасной ситуации по крайней мере радует лишь одно: Даниел Хартли будет не каждый день на киностудии.

— Интересно, сколько ему лет и женат ли он?

Гвендолин отложила вилку и нож и предостерегающе начала:

— Мама…

— Извини, дочка. Когда ты была еще подростком, я пообещала себе не становиться мамашей, которая вечно высматривает подходящего родителя для своих будущих внуков. Но все же, когда я гляжу на Оскара… — Она передернула плечами и откровенно спросила: — Что только ты в нем нашла? Я уж не говорю о его мамочке.

Элизабет Кестнер почти точь-в-точь повторила слова Вероники об Оскаре.

— Оскар мой друг, и ничего больше, — заверила ее Гвендолин.

— М-да… И все же, этот новый управляющий… интересно, каким он окажется? — продолжила мама, и не думая сдаваться.

Элизабет была отнюдь не единственной, кого распирало от любопытства, кто будет новым управляющим. Придя утром на работу, Гвендолин убедилась, что все сотрудники обсуждают эту же тему.

После вчерашнего краткого визита Даниел Хартли должен был появиться лишь к концу недели, и до тех пор — по крайней мере, неофициально — во главе студии оставался Чарлз Конрад.

У Гвендолин сложилось впечатление, что решение Хартли приобрести их кинокомпанию было не слишком обдуманным, скорее даже импульсивным. И сейчас его наверняка очень заботила мысль о том, чтобы найти подходящую кандидатуру на место управляющего, которому можно доверить свое новое приобретение.

В ситуации, когда все сотрудники взбудоражены возможными изменениями — а главным образом муссировались слухи об увеличении зарплаты и введении премий за добросовестную работу, — Чарлз Конрад предпочел никак не отмечать свой уход. И Гвендолин понимала его, зная, что все происходящее усугубляет его боль от потери сына. Она считала, однако, что это очень несправедливо, когда человек, создавший рекламную киностудию, когда об этом даже не помышляли, просто покинет свой кабинет в пятницу вечером и больше не вернется, не услышав от людей, которыми руководил много лет, ни слова признательности и благодарности.

Приближался день, когда Даниел Хартли должен был представить нового управляющего, и в отделах царило напряженное ожидание. Гвендолин поддалась общему настроению и ждала этого момента с не меньшим нетерпением, хотя и безумно боялась предстоящей встречи с Хартли.