– Если ты не хочешь, лучше скажи об этом сейчас, – предупредил Рамон.

– Какой смысл? Мы же оба знаем, что, стоит тебе снова поцеловать меня, и все изменится.

Рамону послышалась обреченность в ее голосе. Нет, пожалуй, это покорность судьбе, решил он, прочитав желание в зеленых глазах жены.

– Тогда сними халат, – велел он.

Странно, но Синтия даже не пыталась пререкаться и, покорно сняв халат, продолжала хладнокровно наблюдать за ним.

Рамон лег рядом с ней, и Синтия начала ласкать его.

– По-моему, ты с самого начала пыталась меня соблазнить еще там, в кухне, – пробормотал Рамон.

– А чего ты ожидал? Что я объявлю, сдаюсь, мол, на твою милость и готова простить тебя?

Рамон нежно обвел пальцем овал ее лица.

– Откуда такая неожиданная перемена?

– Просто я проснулась и поняла, что больше не злюсь на тебя. И мне пришло в голову соблазнить тебя. Помнится, это всегда срабатывало, когда мы ссорились.

– Но ведь это не было обычной ссорой? – уточнил Рамон.

Глаза Синтии на минуту затуманились.

– Нет. Но, проснувшись, я вдруг вспомнила, что очень люблю тебя. – Она вздохнула. – Я жертва собственных эмоций, и мне горько осознавать это.

– Лгунишка! – пожурил Рамон. – Ты вспомнила, что это я люблю тебя. Думаешь, я не заметил твой игривый взгляд, когда ты проделывала все эти манипуляции с джемом?

Рамон привлек Синтию к себе.

– Я всей душой любила тебя, как только мог мечтать любой мужчина, – грустно прошептала она, – а ты отмахнулся от меня, отшвырнул мою любовь.

– Я знаю. – Рамон действительно осознал это, и груз раскаяния давил на его душу все эти долгие двенадцать месяцев.

– Встретив тебя, я совсем потерял голову и влюбился без памяти, – признался Рамон. – Ты казалась мне чем-то новым и абсолютно загадочным. Меня привлекла твоя молодость, дерзость, непредсказуемость. – Рамон запустил руку в огненно-золотую копну волос Синтии. – Ты флиртовала с каждым мужчиной, около тебя постоянно вертелись поклонники, и я выматывал себе душу безумной ревностью.

– Не забывай, что я работала в отеле, и мне полагалось быть приветливой с людьми, – напомнила Синтия.

– Ты была кокеткой уже с колыбели, о чем мне как-то рассказал не кто иной, как твой отец. Я настолько ревновал тебя к другим, что порой мне хотелось вцепиться тебе в волосы.

– И все же, это никак не извиняет тебя за то, как ты поступил со мной, увидев меня с Саймоном, – с болью сказала Синтия.

Рамон вздохнул и поцеловал ее, словно прося прощения за все.

– Я долгое время не обращал внимания на едкие замечания брата в твой адрес, поскольку ты всегда засыпала только в моих объятиях. Но потом умер твой отец, и все изменилось. Ты была безутешна в своем горе и перестала подпускать меня к себе. Я безумно обижался, дорогая, поскольку ты в то же время продолжала шутить и любезничать с другими мужчинами.

– Но они не требовали от меня близости, – возразила Синтия. – Я могла бы спать с тобой в одной постели, но мне… – Она запнулась – слезы мешали ей говорить.

– Я все понимаю. – Рамон нежно погладил ее по волосам. – У тебя было достаточно других проблем, чтобы смириться с тем, что, как ты считала, я хотел от тебя.

– Ты всегда хотел от меня только секса, – с трудом прошептала Синтия. – Я постоянно видела в твоих глазах горячее желание, и мне…

– Ты ошибаешься, – пробормотал Рамон. – Это было не то, что ты думаешь, это было желание разделить твою печаль. А что касается секса, то я давал тебе то, что ты ждала, считая меня племенным жеребцом, не более того. Мои эмоции тебя никогда не интересовали. Я же хотел, чтобы ты любила меня.

Подобное Синтии не приходило в голову. Взволнованная, она отодвинулась от Рамона и села на кровати.

– Но я любила тебя! Как ты мог усомниться?! Я вычеркнула год из своей жизни, поскольку была уверена, что ты никогда больше не позволишь мне любить тебя!

Рамон потянулся к ней и крепко поцеловал. Синтия страстно ответила ему. Этим они сказали друг другу больше всяких слов, которые им стали не нужны. Их тела помнили былую нежность, и именно поэтому Синтия каждый раз остро реагировала на близость Рамона – память чувств оказалась сильнее памяти разума.

Рамон испытывал неземное наслаждение, остроту которому придавало то, что теперь он знал точно: сейчас задействовано не только тело Синтии, но и ее чувства. В пылу страсти он признавался ей в любви, и Синтия впитывала его признания каждой клеточкой своего тела.

– Если я снова сбегу от тебя, ты будешь меня искать? – совершенно серьезно спросила Синтия.

– Я всегда буду искать тебя.

Когда Синтия проснулась, Рамон стоял у кровати и протягивал ей два конверта, перевязанных нарядными ленточками.

– С праздником тебя. Ты, конечно, помнишь, какой сегодня день?

Ничего не понимающая Синтия хлопала ресницами,

– Извини, я забыла, – прошептала она, готовая расплакаться.

– Прими это от меня. Разверни сначала этот сверток, поскольку это подарок на нашу прошлую годовщину, который я так и не успел вручить тебе…

Синтия разорвала розовую ленточку и стала читать документ, пока слезы окончательно не заволокли ее глаза.

– К чему это? – всхлипнула она.

– Я оформил «Трамп» на твое имя сразу же, как только твой отец перевел его на меня, – с нежностью пояснил Рамон.

И в который раз Синтия удивила его своей непредсказуемостью. Ее глаза сверкнули, как у разъяренной кошки.

– Почему ты не сказал мне об этом раньше, покорно снося мои беспочвенные обвинения?! – вскричала она. – Теперь я чувствую себя дурой!

– Это тебе за то, что ты посмела сомневаться во мне. – И Рамон снова поцеловал ее в губы.

– А ты разве не сомневался во мне?

– Ну вот, опять ты за старое! Сегодня такой день! Открой же другой конверт.

Синтия с опаской развязала вторую ленточку и вскрыла пакет.

– Я не верю своим глазам! – выдохнула она, растерянно глядя на документ, удостоверяющий ее собственность на «Трентон».

– Теперь ты тоже состоятельная женщина, Синтия, разве нет? – с улыбкой сказал Рамон. – На самом деле «Трамп» всегда принадлежал тебе, как только твой отец подписал свой отказ от него. А «Трентон»… это как бы благодарность за все, что они для тебя сделали. И еще этим я прошу у тебя прощения.

– Рамон, я люблю тебя, я всегда любила тебя, только не понимала этого! – воскликнула Синтия, и слезы радости хлынули из ее прекрасных зеленых глаз.