Над почерневшими кусками дерева бушевал и ревел огонь: потоки ослепительно-белого жара смешивались с оранжевыми языками пламени. Море и небо слились воедино, и на этом черном фоне вихрились клубы красного дыма.

Никаких жестянок из-под пива. Никаких одеял. Никаких подростков. Людей не было вообще.

Вон там. Дрожа и изгибаясь в волнах горячего воздуха, четко обрисованная сердитыми всплесками пламени, какая-то фигура — мужчина? — высокая, тонкая и странно текучая, наклонилась, чтобы вытащить очередную палку из кучи, лежавшей у ног.

Куча пошевелилась. Сердце Калеба учащенно забилось. Значит, никакая это не куча. Собственно, она очень походила… Он даже готов был поклясться, что и в самом деле она очень походит на…

Господи Иисусе!

Он поднял револьвер. Сейчас вместо него действовали инстинкты, вколоченные годами подготовки.

— Полиция! Не двигаться!

Фигура замерла над смятой кучей.

Рука Калеба, сжимавшая рукоятку револьвера, стала мокрой от пота. Ладно. Сейчас… Ладно, все в порядке. Он не сводил глаз со скорчившейся фигуры, не смея опустить взгляд на молчаливую кучу у края костра. Ветер снова швырнул ему в лицо запах гари.

Теперь Калеб дышал широко раскрытым ртом.

— Встань. Медленно. Держи руки над головой, чтобы я их видел.

Высокая темная фигура колыхнулась на фоне языков пламени, руки медленно поползли за голову. Пустые руки, с облегчением отметил Калеб. Он сделал шаг вперед.

И с ужасом увидел, как фигура закружилась, словно в вихре, и бросилась прямо в огонь.

Калеб закричал и прыгнул вперед. Раненая нога завязла в песке и подогнулась. Он упал на колени, и ночь взорвалась искрами и брызгами боли.

Дыши. Ползи.

Он не видел и не слышал того малого. Того самого, который только что прыгнул в огонь. Но зато чувствовал, как он сгорает в пламени. Вонь забивала ноздри, а в горле першило так, будто он глотнул кислоты.

Пошатываясь, Калеб с трудом поднялся на ноги, кровь барабанным боем шумела в ушах. Лицо и руки обдавало жаром, когда он подбежал к огню достаточно близко, чтобы в куче на песке узнать очертания тела. Обнаженного женского тела, лежавшего ничком, с кожей, отливающей оранжевым в отблесках пламени. И вид ее — обнаженной, светящейся, хорошо сложенной — обжег ему глаза.

Сердце у Калеба остановилось.

Мэгги…

Калеб прыгнул вперед.

Мэгги…

Наклонившись, он потянулся к ней. Волна жара обожгла ему лицо и руки. Колено пронзила боль. Схватив девушку за голую лодыжку, он оттащил ее подальше от жадных языков пламени.

Ее волосы слабо тлели. Проклятье!

Калеб подхватил ее на руки. Голова Мэгги безвольно упала ему на грудь. Ему оставалось только надеяться, что у нее не сломана шея. В ярком лунном свете она выглядела как призрак той самой чертовой оперы: половина ее лица серебрилась в лучах ночного светила, а вторая оставалась разительно черной, залитой кровью.

Пошатываясь, Калеб поднялся на ноги и неуверенно побежал к воде. Каждый шаг отдавался в колене резкой, сверкающей болью. Но какое это имело значение, если Мэгги, теплая и мягкая, лежала у него на руках. Теплая и… живая? Он принялся суетливо щупать у девушки пульс. Ага, вот здесь, на шее, под кончиками его пальцев едва билась слабая жилка. Благодарю тебя, Господи!

Наступило время отлива. Он опустил Мэгги на твердый влажный песок, задыхаясь от усилий и боли, когда больная нога приняла на себя вес их тел. Затем Калеб принялся методично, одну за другой, гасить искорки в волосах девушки. Они покалывали его голые ладони.

«Дыхательные пути? Чистые. Дыхание? Затрудненное. Кровообращение…»

Над левой бровью у нее зияла открытая рваная рана, как раскрытый в безмолвном крике рот. Впрочем, кровотечение его не слишком беспокоило. Раны в голову всегда обильно кровоточат. А вот то, что девушка не приходила в сознание, беспокоило его, и весьма. Этот гад, должно быть, изо всех сил ударил ее по голове.

Калеб сорвал с себя куртку и принялся укутывать ее. На песок с шепотом накатывалось море, дергая его за брюки, обнимая ее белые пальцы ног и лодыжки. Калеб выругался.

Но холодная вода привела Мэгги в чувство. Она слабо застонала.

— Все в порядке, — заверил ее он, хотя в действительности все обстояло с точностью до наоборот: она была обнажена, истекала кровью, а тот урод, который сотворил с нею такое, прыгнул в огонь. — С тобой все будет в порядке.

Он потянулся за сотовым телефоном.

Мэгги резко села, отпрянула от него и поползла к огню.

— Эй!

Он всем телом навалился на нее сверху, прежде чем она успела обжечься. Девушка отчаянно сопротивлялась, как попавший в капкан дикий зверь, бешено извивалась под ним и царапала его ногтями. Калеб удерживал ее, стараясь не сделать ей больно и сохранить ясную голову.

— Успокойся, — шептал он ей на ухо. — Это я. Это Калеб. Успокойся, прошу тебя.

Она повернула голову и укусила его.

О господи…

Он схватил ее рукой за шею и сжал. Не слишком сильно, чтобы не осталось синяков — во всяком случае, он надеялся на это, — но достаточно крепко, чтобы привлечь ее внимание.

— Прекращай! — скомандовал он.

После этого силы, похоже, моментально оставили девушку. Она лежала под ним неподвижно, как десятидолларовая шлюха. Или труп. Из раны у нее на лбу сочилась кровь.

— Мэгги…

— Костер… — Она с трудом выдавила это слово сквозь стиснутые зубы. — В… костре.

Он было решил, что девушка имеет в виду драматический прыжок в огонь напавшего на нее негодяя. Но с таким же успехом он мог и ошибаться. Возможно, судьба того малого ничуть ее не беспокоила.

В душе у него зашевелился червячок сомнения, отвратительное создание, высунувшее голову из-под гнева и страха. Она ведь голая. Может…

— Я сейчас встану и посмотрю, — сказал Калеб. — Но ты должна оставаться здесь.

Мэгги кивнула — если только это можно было назвать кивком, учитывая, что он все еще держал ее за шею.

Отпустив девушку, Калеб заковылял по пляжу к костру. Он был добрых десять футов в высоту и шесть футов в длину и по-прежнему пылал в ночи, как луч маяка, грозя вот-вот вырваться из-под контроля Он удивился, что никто до сих пор не вызвал пожарных. На добровольцев как раз и рассчитывали в борьбе с таким вот дерьмом. Калеб внимательно оглядел пляж. Что же, песок и скалы, по крайней мере, представляли собой слой естественной изоляции, да и костер развели на достаточном расстоянии от деревьев, так что можно было надеяться, что разлетавшиеся во все стороны искры не подпалят остров.

В самом центре костра полыхало настоящее бревно, распространяя вокруг обжигающий жар и выбрасывая столб чистого пламени. Никто не смог бы выжить после прыжка в это адское пекло.

Значит, он должен заметить тело, верно? Или его останки. Человеческое тело горит плохо. Слишком много в нем воды. Даже после кремации сохраняются большие фрагменты костей.

То есть что-нибудь… должно остаться.

Но вместо этого перед ним ревел ясный и чистый огонь. Калеб принюхался. Даже едкий запах, который оглушил его, когда он только прибыл на место преступления, почти развеялся.

Так какого же черта он видел? Что здесь произошло, будь оно все проклято?

Песок был изрыт.

У него не было ни малейшего шанса приступить к тщательному осмотру места происшествия до наступления утра.

Кроме того, на руках у него оказалась обнаженная, истекающая кровью девушка, которой срочно нужна была медицинская помощь.

Калеб снова посмотрел на огонь, потом бросил взгляд в сторону деревьев. Будь он в Портленде, в его распоряжении оказались бы объединенные усилия городской полиции, управления пожарной охраны и службы экстренной медицинской помощи. Будь он в Ираке, он мог бы рассчитывать на поддержку своего подразделения.

Или мог оказаться прижатым к земле горящими останками своего «хаммера», с торчащей из ноги бедренной костью, отстреливающимся от противника из девятимиллиметровой «беретты», а рядом с ним девятнадцатилетний парнишка истекал кровью, которая впитывалась в пыль и грязь.