В голове у Калеба что-то щелкнуло, как предохранитель на пистолете.

— Почему вы спрашиваете об этом?

— Собственно, я… А разве не такой вопрос задают люди, когда ни с того ни с сего у них на пороге в столь неурочный час появляется полиция? — Уиттэкер поморщился. — Прошу меня извинить, но ведь сейчас еще раннее утро, не так ли?

— Сейчас три часа дня, — спокойно ответил Калеб. — Так я могу войти?

— Разумеется. — Уиттэкер отступил в сторону, распахивая дверь. — Будьте как дома.

А вот это вряд ли. Снаружи, по крайней мере, серая кровельная дранка и строгая белая отделка выглядели уступкой принятым в Новой Англии требованиям, предъявляемым к внешнему виду дома и чувствительности соседей. Зато открывшееся глазам Калеба помещение ничуть не походило на те, в которых ему доводилось бывать раньше. В одном конце огромного зала, доминируя над окружающей обстановкой, высился массивный камин, сложенный из камня. Другую стену занимал шестифутовый аквариум, в котором резвились яркие рыбки. Расположенные между ними широкие окна с зеркальными стеклами выходили на мыс.

Калеб сунул большие пальцы рук в передние карманы джинсов. Замечательный вид, — заметил он.

— Мне тоже нравится.

— Если только не идет дождь.

— Что вы имеете в виду?

— Вы опустили жалюзи. — Калеб коснулся шнура, управляющего ими. — Вы позволите?

Калеб поднял жалюзи, открывая взору прояснившееся серебристое небо. Со своего места он мог видеть, как деревья и камни отступают от берега под натиском песка и сланцевой глины. На пляж медленно накатывались свинцово-серые волны. Дождь смыл все следы его деятельности на песке сегодня утром. Вместе с желтой полицейской лентой исчезли и обугленные деревяшки от костра.

Но на том месте, где вчера полыхал огонь, на пляже все еще сохранилось большое черное пятно выжженной земли.

Калеб отвернулся от окна.

— По-моему, не стоит отказываться от столь прекрасного зрелища.

— Нынче утром у меня здорово болит — то есть болела — голова. Свет режет мне глаза.

— Сожалею. Скажите, вчера вечером голова у вас тоже болела?

— Собственно говоря, да, болела. К чему эти расспросы, шеф? Я не склонен считать, что вы заглянули сюда только затем, чтобы поинтересоваться моим здоровьем.

— Мне хотелось бы знать, не заметили ли вы вчера вечером необычной суеты и суматохи на пляже.

— Три недели назад вы заявили, что разбираться с подростками и туристами — ваша работа. Или вы с тех пор передумали?

Необходимо сохранять ровные отношения со всеми членами общины, напомнил себе Калеб.

— Почему бы нам не присесть для начала?

Уиттэкер пожал плечами.

— Да ради бога, не стесняйтесь!

И он направился к массивным кожаным диванам.

Калеб с удовлетворенным вздохом опустился на мягкое, глубокое сиденье, вытянув перед собой больную ногу. От диванных подушек исходил приятный аромат древесного дыма и виски.

— Итак, вы не заметили никакого костра?

— Понятия не имею, о чем вы толкуете.

— Быть может, вы смогли бы описать мне свой вчерашний вечер. Вы не станете возражать, если я буду делать пометки?

— Не могу представить, зачем вам может понадобиться запись нашей беседы, но если это поможет… Где-то около шести или шести тридцати я приготовил ужин. Жареная рыба и полента, [14]если вас интересуют такие подробности. Потом вымыл посуду и сидел вот на этом самом месте с книгой и виски, пока не отправился спать.

И ответ, и тон, каким он был озвучен, оказались именно такими, как и ожидал Калеб.

— Вы были один?

— К несчастью.

— Ив котором часу вы пошли спать?

— Я не смотрел на часы. Но было довольно рано. Как я уже говорил, у меня болела голова. А теперь, если вы закончили…

— Вы, случайно, не смотрели в окно? Или, быть может, выносили мусор? Проверили, заперта ли дверь, перед тем как лечь спать?

Уиттэкер страдальчески скривился.

— Очевидно, я так и сделал.

— А именно?

— Скорее всего, я проверил, заперта ли дверь.

— Передняя дверь?

— Да. Собственно, по какому праву вы допрашиваете меня, словно преступника?

— Прошлой ночью на пляже было совершено нападение на женщину. Возможно, вы видели или слышали что-нибудь, что помогло бы мне установить личность того, кто набросился на нее.

— Только не с моею мигренью. И не в сплошной темноте.

Ага, как же! Как будто нужен яркий дневной свет, чтобы разглядеть костер!

— Вы, случайно, не помните, включали ли свет на крыльце? — полюбопытствовал Калеб.

— Говорю вам, я был один. Я никогда не включаю наружное освещение, если не жду гостей. — Уиттэкер встал. — Послушайте, шеф Хантер, я, конечно, ценю ваше усердие и старательность, но уже слишком поздно. Если бы несколько недель назад вы не отпустили тех подростков, возможно, вчерашнего инцидента и не случилось бы.

Засранец!

— Существует большая разница между распивающими пиво несовершеннолетними подростками и покушением на убийство, — заметил Калеб, стараясь ничем не выказать своего раздражения. — Разве что между ними есть что-то общее, чего я не знаю, но чем вы, должно быть, готовы поделиться со мной.

— Вы первый упомянули о том костре. Естественно, я предположил…

На поясе у Калеба вновь завибрировал сотовый телефон. Он бросил взгляд на дисплей определителя номера. Люси. Опять.

— Я должен ответить на звонок, — обратился он к Уиттэкеру.

Адвокат пожал плечами.

— Так отвечайте. Лично мне кажется, что наша беседа окончена.

— Все может быть, — откликнулся Калеб. Он отвернулся, глядя на разъяснившееся небо за стеклами окон. — Люси? Что случилось?

— Калеб, прости меня, пожалуйста.

От внезапного дурного предчувствия у него заломило затылок.

— Что стряслось? Как Мэгги?

— Она… я… Я отлучилась совсем ненадолго, минут на пятнадцать, клянусь… я…

— Сделай глубокий вдох и успокойся, — посоветовал он, хотя у самого кровь уже шумела в ушах. — Расскажи, что у вас произошло.

Задыхаясь, Люси выпалила:

— Мне нужно было выйти. Всего на несколько минут. Мэгги сказала, чтобы я не волновалась, с ней все будет в порядке. Но когда я вернулась, она…

Сердце у него упало.

«О господи! Что случилось? У нее закружилась голова? Она потеряла сознание? Умерла?»

— Ушла, — жалобно закончила Люси.

— Куда ушла? — отрывисто бросил Калеб.

— Я не знаю, я…

И тут его внимание привлекли какие-то всполохи голубого на пляже. Женское платье. Калеб прищурился, напрягая зрение. По песку неторопливо шла темноволосая женщина в голубом платье. Он судорожно стиснул трубку телефона. Что-то в ее походке показалось ему очень знакомым…

— Все в порядке, — прервал он бессвязные объяснения сестры. — я нашел ее. Перезвоню позже.

Калеб быстрым шагом направился к двери.

— Я еще загляну к вам, — бросил он через плечо Уиттэкеру.

— Не вижу особой необходимости…

Калеб метнул на него такой взгляд, что адвокат счел за лучшее заткнуться. Связи с общественностью могут проваливать ко всем чертям! Он должен срочно спуститься на пляж. Он должен перехватить Мэгги до того, как она…

Черт возьми, что же такое она придумала?

Ковыляя вниз по ступенькам крыльца, Калеб потерял ее из виду. Не обращая внимания на боль в раненой ноге, он поспешил туда, откуда откроется вид на пляж. Через несколько минут он заметил ее с вершины узкой тропинки, которая резко сбегала с утеса к береговой линии. Совершенно определенно, это Мэгги, решил он, глядя на голые бледные руки и развевающиеся волнистые темные волосы.

Калеб громко окликнул ее.

Ветер заглушил и оборвал его крик. Резкими порывами он дул ему прямо в лицо, срывая с верхушек волн пенные барашки и пригибая жесткую клочковатую траву, которая росла на склоне. Калеб нахмурился. Он мог проехать четверть мили по дороге до ближайшего съезда на пляж. Либо же рискнуть здоровьем, достоинством и шеей, спустившись по каменистой обрывистой тропинке.