Этого было слишком много. Этого было недостаточно.

Он прижал ее своим весом, заманивая ее в ловушку собственного тела, наполненного в этот момент. Она плыла в ощущениях, охваченная желанием. Он проник в нее, совершая длинные, решительные удары, пронзая ее снова. И снова. Мускусный запах земли, пота и секса поднялся вокруг них, шлепок плоти о плоть, влажную и чувствительную. Он проникал в нее глубже и глубже. Она сжалась вокруг него.

Он схватил ее подбородок.

Вздрогнув, она открыла глаза. Его лицо над ней было темным и полным решимости, окруженное ореолом голубого, голубого неба.

— Уедем со мной, — скомандовал он. — Уедем.

Она не могла сопротивляться. В ее теле поднялась волна, заглушая волю, затопляя мышление. Земля закрутилась под ней, подобно волне, гребень которой подхватил ее. Тело Конна двигалось внутри нее и над ней, содрогаясь.

И темнота поглотила ее.

Конн оторвался от стройного тела девушки, лежащего среди зелени виноградной лозы и сухой шелухи. Ее ладонь лежала полураскрытая, как цветок. Ее аромат — нагретая солнцем кожа, вымытые мылом волосы — смешался с запахом сломанных стеблей и вскопанной земли.

Глядя вниз на ее бледное лицо, густые, светлые ресницы, он позволил себе минутное сожаление. Он предпочел бы, чтобы она все знала.

Печально осознал он, когда уходил.

Но он уже был слишком далеко от Убежища. Он нуждался в ней, чтобы продолжить род ее матери и защитить судьбу своего народа. Он предпочел бы не быть втянутым в дни промедления и бесконечных объяснений, с риском вмешательства ее семьи и, возможно, ее собственным отказом.

Итак.

Он привязал ее к себе самым простым и сильным средством, которое было в его распоряжении. Она была не против. У него было достаточно опыта, чтобы ее соблазнить, достаточно мастерства, чтобы заставить ее откликнуться. Достаточно магии, чтобы сбить ее братьев со следа, который они смогли бы почувствовать, и по которому должны были следовать.

Все шло по плану.

Кроме его собственной реакции.

Конн нахмурился. Она тронула его. Он не знал почему. Он наслаждался другими партнершами, которые были красивее и конечно более искушенными. Страстно желающие партнерши. Партнерши — селки.

Не в последнее время, тем не менее. Он привел в порядок свою одежду, прикрывая себя. Возможно, очарование этой девушки заключается в ее новизне. Возможно, то, что он испытывал, было просто облегчением после долгого воздержания.

И, тем не менее… Он взглянул на ее спокойное лицо, ее светлые волосы рассыпавшиеся в беспорядке по земле. Когда он был в ней, когда ее тело поднималось ему навстречу, он почувствовал силу, власть, голод, соответствующий его собственному.

Бред, конечно. Она всего лишь человек, не важно, кем была ее мать.

Он сбросил с нее туфли, стянул нее джинсы. Под одеждой она была прекрасна — стройная и сильная, бледная и гладкая, как ива, с которой счистили кору.

Он положил ее среди тыкв, скользя руками по ее ребрам, когда стягивал с нее откровенный топ, прикрывающий розовые кончики груди. Его желудок сжался от неожиданного голода. Член затвердел.

Он решительно перевел взгляд на ее лицо. Дети моря жили сегодняшним днем, следуя своим капризам и желаниям, подобно влечению приливов. Но в облике человека Конн правил на протяжении девяти столетий из башни Кэйр Субай. Он усвоил — мучительно — что надо контролировать свою природу, взвешивать, рассчитывать и принимать решения. Он не стал бы отвлекаться от своей цели.

Скользящим движением он достал из ножен на колене нож.

Кукуруза росла вокруг них клочками, скелеты лета среди кольев и бечевки. В одну руку Конн собрал пучок и, наклонившись, срезал его у основания единственным ударом. Связал вместе сухие стебли бечевкой, стягивая их так, чтобы придать форму талии, шеи и ног. Копну сверху он оставил распущенной, подобно длинным, густым волосам.

Он уложил кукурузную девушку на землю рядом с Люси, измеряя ее длину на глаз. Они были почти одного размера. Он надел на вязанку одежду девушки, натягивая джинсы на ноги из стеблей, засовывая это тело в рубашку. Он был весь мокрый, когда закончил. Частицы грязи и кусочки сломанной соломы прилипли к его коже.

Встав перед Люси на колени, он собрал в руку ее волосы, таким же образом, как собрал кукурузу, считая пряди на его ладони, одна, две, три … семь. Ее лицо было неподвижным, кожа бледной и холодной.

Неожиданный приступ боли под ребрами охватил его. Он использовал секс, как инструмент, как оружие. Он не ожидал, что это обернется ножом в его руке. Но нельзя позволять, чтобы его и ее чувства имели значения. Он делал то, что должен был делать.

Сжав в кулак пряди ее волос, он выдернул их с корнем.

Дыхание вырвалось из ее горла тихим криком. Капелька крови, словно бисер, украсила кожу головы, но его магия заставила ее спать дальше.

Он стиснул зубы, дотрагиваясь пальцем до крови, а затем в центр связанной кукурузы, где билось бы сердце кукурузной девушки. Если бы у такого создания было сердце. Кончик его пальца стал горячим. Он почувствовал теплый поток, струящийся вверх по его руке, сила росла и пульсировала, подобно головной боли. Он стянул семь прядей волос бечевкой на верхушке.

— Узнай, — приказал он.

Давление стучало в висках.

Он подул в невыразительно лицо.

— Дыши.

Он прижался ладонью между ног Люси, где по-прежнему было влажно от ее сущности и его семени.

Магия схватила его за шею, подобно тискам, погружаясь когтями в его череп, сжимая его мозги. Он провел влажной рукой по сухой оболочке кукурузной девушки, смазывая ее жизнью.

— Будь.

Он ощутил всплеск, толчок направленной силы, скачок от него к вязанке на земле.

Готово.

Сила отступила, оставив его опустошенным, с пульсирующим в голове последствиями магии, а девушку — окостенелой и неподвижной.

Конн вдохнул, задержал дыхание, чтобы заполнить внезапную пустоту в его груди.

Люси спала, ни о чем не подозревая.

Он поднял на руки ее тело и отнес в сторону, оставляя его ручное творение лежащим в поле.

Сухие стебли трещали.

Узнай.

Ветер шептал.

Дыши.

Земля излучала тепло.

Будь.

Бриз дразнил связку на земле. Волосы девушки, бледное золото кукурузной оболочки или соломы, трепетали, становясь гладкими и мягкими. Под одеждой, ее конечности разбухали и становились более податливыми, набирая форму, обретая плоть.

В ветвях ели ворона издала пронзительный крик протеста или предупреждения.

Кукурузная девушка открыла глаза, желто-зеленые, как стебли тыквы. Глаза Люси, на лице Люси.

Она лежала в поле, наблюдая за облаками, мчащимися по небу, впитывая последние солнечные лучи, слушая шелест ветра.

Дрозд приземлился на соседний кол, поднял живой, яркий глаз, и снова улетел. Муравей, блуждающий по колеям, проложил путь по неподвижной руке девушки. Мысль образовывалась медленно, бледный выстрел из ядра сознания.

Она не принадлежала этому месту, разбитая, отрезанная от земли.

Больше нет.

Вздыхая, девушка приподнялась на локте, а затем на колени. На ноги. Ей нужно идти… Глубоко внутри, было захоронено слово, жирное, круглое слово, покрытое плесенью разочарования. Дом. Ей надо идти домой.

Следуя зову крови, движению памяти, она направилась неуклюжей шаркающей походкой к дороге.

ГЛАВА 4

Калеб наблюдал за Мэгги, размешивающей в кружке еще одну полную ложку сахара. Они сидели за кухонным столом, спустя менее чем двадцать четыре часа после встречи с принцем селки. Ночной ветерок просачивался сквозь открытое окно, принося с собой аромат соленой древесины.

Все было так, как он мечтал, Мэгги, в его доме и в его жизни, разделяющая с ним свои мысли в конце дня. После двух месяцев брака он знал ее вкусы и привычки, знал, что она любит сладкий кофе, открытые окна и первым делом с утра — секс.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: