– Мадам Приу!

Она вздрогнула, сжала руки детей и перешла наконец главную улицу. Дюжая фигура выплыла из сумерек и двинулась к ней. Помощник легионеров, в черном берете, в темных очках, в черной униформе с тисненым серебряным копьем, в черных ботинках. Она остановилась и, замерев от ужаса и уставившись в носки его ботинок, подождала, пока он подойдет.

– Рад вас видеть, мадам Приу.

Она постаралась изобразить самую очаровательную улыбку. Он был выше ее практически на две головы. Почти по-детски ласковое выражение его лица плохо сочеталось с огромными кулаками, мощной шеей и широченными плечами и казалось неподобающим. Слой красного лака покрывал рукоять пистолета, торчавшего из кобуры на поясе, и крошечное копье, приколотое к берету. Деревенские гадали, почему его не отправили на Восточный фронт. Но никто из них не отважился задать этот вопрос ему самому.

– Я хотел вам сказать: ваш муж с честью выполнил свой гражданский долг, проявил себя как настоящий храбрец. И я намереваюсь…

Он снял берет и пригладил ладонью светло-каштановые волосы. На мгновение она почувствовала тошнотворный запах кожного жира. Из разверстых туч упали редкие капли. По желтоватому желобку вдоль тротуара течение гнало бумажки, листья, травинки. Влажная тень церкви простиралась, как спрут, на домами, сгрудившимися вокруг главной площади деревни.

– Я намереваюсь рекомендовать его в ячейку легионеров нашего региона. Он станет хорошим помощником. Для этого ему придется учиться полгода. Конечно, никому не нравится разлучать семью, но зато он будет зарабатывать в два или три раза больше, чем на заводе, он будет продвигаться по службе, вы получите хорошее жилье и право приоритета при снабжении продуктами. Как вы на это смотрите?

По его голосу и по тому, как он держал себя с ней, она поняла, что это предложение скрывало под собой иные, менее благовидные намерения. Его пламенный взгляд обжигал ей лицо даже сквозь темные очки. Мало кто из мужчин останавливал на ней свой выбор, но она умела распознать интерес по их манерам, голосу, молчанию. Она вдруг с удивлением обнаружила в себе мысль о том, что надо было бы надеть платье поярче и покороче, помыть голову, нарумянить впалые бледные щеки.

– Но ведь это касается в первую очередь мужа. Как он к этому относится?

– Прежде чем поговорить с ним, я хотел бы получить ваше одобрение.

Конечно, мысль о том, что она освободится на полгода от мужа, не могла ее не обрадовать, но тогда она окажется выбитой из привычной колеи, беззащитной перед помощником легионеров с его посягательствами. Она не знала, стоит ли игра свеч: ведь она уже кое-как приспособилась к своему мучителю. Дети тянули ее за руку, возможно, инстинктивно чувствуя, что маме грозит какая-то опасность. Да чем она рискует по большому счету? Несмотря на внушительную фигуру, помощник легионеров вряд ли окажется грубее мужа. И потом, отныне она не одна, она состоит в подпольной организации, ее сестры по духу помогут с ним сладить, если он окажется слишком назойливым, если она решит не отвечать на его авансы.

– Я… я вам его даю.

– Что именно?

– Ну… мое одобрение.

Ей показалось, что, произнеся эти слова, она приоткрыла перед ним дверь спальни. Она опустила голову, чтобы скрыть краску смущения, этот обжигающий щеки и лоб румянец, о котором она так мечтала пару минут назад. Потом, как будто бы уступая тянувшим ее изо всех сил детям, бросилась, словно воровка, в первый попавшийся переулок.

Уложив детей, она рассказала мужу, что намеревается вступить в ассоциацию помощи обездоленным и будет ходить раз в месяц на собрания. Он, на удивление, даже не пытался ее отговорить. Почему, она поняла, когда он, надувшись от гордости, как индюк, сообщил, что помощник предложил ему вступить в легион, а такую возможность он не имеет права упускать, даже если ему и придется уехать на полгода в Карпаты, в Румынию, колыбель архангела Михаила и его легионов. Она заверила его, что он может рассчитывать на ее помощь, хотя ей и «грустно думать, что они расстанутся на долгие полгода». Он отпраздновал свое продвижение, взяв ее прямо на диване с обычной грубостью, а затем застегнул брюки и вышел «по срочному делу» – встретиться со своими собутыльниками в деревенской забегаловке.

Несколько дней спустя ей позвонила Кристель.

– На той неделе ведь твой день рожденья?

Ой, да, она совсем забыла… В последние годы ее дни рождения заканчивались обычным вечером, проведенным в одиночестве, скучным, с убаюкивающим бормотанием телевизора. С тех пор, как комиссия М amp;М, Масс-медиа и Мораль, занялась судьбами культуры в Европе, большинство телевизоров превратились попросту в говорящие аквариумы.

– Ассоциация проводит небольшой праздник в Париже. Я беру тебя с собой.

– В Париже?… Но я не предупредила мужа. И потом, мне надо как-то пристроить детей.

– Разберемся ближе к делу. Это будет в следующий четверг. По официальной версии мы едем на собрание по подготовке ближайшей распродажи для малоимущих. А по неофициальной – я обещаю вечер, который заставит тебя забыть обо всех проблемах. Отъезд из моего дома около восьми вечера. Я точно все скажу в воскресенье, после мессы.

Мессу в деревне никто не пропускал, не столько из религиозных убеждений, сколько из страха репрессий. Повсеместное распространение легионов архангела Михаила снова оживило церковь, священников развилось видимо-невидимо, они снова увлеклись радостями духовного звания, выучили латынь, после долгого перерыва стали вновь причащать. Та скорость, с которой Рим смог отреагировать на появление фанатичных католиков-пассеистов на восточных границах Европы, наводила некоторых на мысль, что папа Иоанн-Павел III и его курия сами подготовили появление легионов архангела Михаила.

– До воскресенья.

Для нее месса была еще одной неприятной обязанностью в жизни, проходившей под знаком тяжкого труда, бремени, страдания. Но муж ее был обеими руками за внедрение католической сутаны на территории всей Европы.

– Без легионов мы давно бы уже корячились под игом этих мусульманских подонков.

Он более или менее ловко пользовался рассуждениями, неоднократно слышанными из уст официальных лиц.

Она повесила трубку и, посмотрев в окно, убедилась, что дети играют во дворе.

В следующий четверг.

Она сгорала от любопытства. Придется подождать чуть меньше недели. Время уже начало сворачиваться, как кровь.

«Убить фараона или помощника легионера…» – объяснила ему Соль. Легко сказать…

Никогда еще Пибу не представлялся случай кого-нибудь угробить. Однако со времени той бомбежки, которая стоила жизни его родителям и сестре, Южный Крест организовывал вылазки уже трижды. Пиб не испытывал судьбу. Декурион дал ему во временное пользование оружие – старый большой маузер – и три обоймы. Окончательно он выберет оружие, когда будет официально принят в ряды «подонков».

Они обрыскали квартал, развороченный градом ракет. Уносили главным образом деньги, драгоценности и другие ценные вещи, обшаривая трупы и обломки мебели. Южный Крест приезжал, как правило, одновременно со спасателями и всегда опережал силы внутреннего порядка. Грабители имели в распоряжении чуть меньше часа, чтобы прочесать развалины, что вынуждало их действовать твердо и организованно. Правило было предельно простым: при первом же свистке все прекращали поиски и со всех ног бежали к машинам. Опоздавшие пеняли на себя. Никогда еще ни один грузовик не вернулся назад, чтобы подобрать зазевавшегося «подонка». Тот попадал с лучшем случае к фараонам или к помощникам легионеров, а в худшем – к оставшимся в живых, обезумевшим от боли и гнева. Пиб, едва заслышав свисток, пускался наутек, как заяц. Гонимый страхом, он почти не касаясь земли проносился по грудам развалин и в исполинском прыжке приземлялся под брезентовый навес грузовика. В качестве добычи он приносил горсть пустяшных безделушек, хлама, которые центурион небрежно швырял в большой мусорный мешок.