Он преуспел в запугивании остальных, признала Франческа. Он усовершенствовал свою технику годами практики на Скайлер и ее матери. Он был грубым животным, человеком со специфической потребностью причинять боль и вызывать страх у других. Она легко его «читала», узнавая какую радость ему приносит причинение боли другим — мужчинам, женщинам, детям, без разницы. Ему было необходимо делать это. Франческа видела Брайса, старавшегося стать невидимым, съежившегося в углу, старающегося добраться до двери. Если это у него получится, он сможет вызвать охрану и незамедлительно привести помощь.

Франческа контролировала биение своего сердца, зная, что Скайлер все еще цепляется за нее, все еще ждет, чтобы увидеть, верна ли она своему слову. Франческа послала ей волну уверенности, спокойствия, которого сама в действительности не ощущала. Этот мужчина по ее команде должен был выйти за дверь. Он был человеком, и скрытого принуждения в ее голосе должно было быть достаточно, чтобы контролировать его, но это не сработало. Она могла бы справиться с ситуацией, используя другие силы и навыки, но это было рискованно, учитывая присутствие в палате Брайса и легендарного вампира где-то в городе. Люциан бы почувствовал всплеск силы, узнал бы, что прикосновение было женским. Что в свою очередь могло бы навлечь значительные проблемы на больницу, на ее друзей точно так же, как и на нее саму.

Мужчина стоял так близко, что она могла разглядеть волосы на его груди через грязную ткань рубашки. От него пахло дешевым виски и хлебной водкой. Остатки наркотиков просачивались из его пор. Она встретила пристальный взгляд со спокойным принятием его ярости. Если он ударит, ее друзья проследят, чтобы его заперли на долгое время. А он собирался ударить. Воздух был наполнен напряжением.

— Ты, сучка. Тебе необходим настоящий мужик, чтобы показать тебе, где твое место. Твой жеманно улыбающийся маленький доктор, вероятно, бежит к тебе всякий раз, когда ты поманишь его пальцем, — он сознательно бесстыдно потер свою промежность. — Ты хорошо пахнешь, леди, и я бьюсь об заклад, что твоя кожа такая же мягкая на ощупь, как и на вид, — он тяжело дышал, уже твердый и облизывающий в предвкушении свои губы. Его рука потянулась, чтобы дотронуться до ее лица, почувствовать была ли ее кожа такой же нежной, какой она выглядела.

— Не смей! — раздался резкий окрик. Франческа не шевельнулась. Ее глаза ярко вспыхнули, глядя на него с презрением. Он был неспособен вести себя сексуально. Она слишком много знала о нем.

Он вульгарно выплюнул серию ругательств, в то же самое время покачивая кулаком перед ее лицом. Франческа стояла совершенно неподвижно, спокойно ожидая удара. Брайс во всю силу своих легких звал охрану. Всего один удар сердца, крошечное мгновение времени, но за это время воздух в палате сгустился до черного злорадства. Дверь распахнулась внутрь в тот самый момент, когда кулак Томпсона встретился с кожей.

Габриэль улыбался даже тогда, когда сминал кулак Томпсона в своей руке. Он перехватил его до того, как этот зверь смог ударить Франческу. Двигаясь со сверхъестественной скоростью, он встал между Франческой и Томпсоном, поймав удар прежде, чем тот смог соприкоснуться с лицом его Спутницы жизни. Только черные глаза Габриэля казались живыми на его неподвижном лице. Глубоко в их бездне горело яркое пламя. Оно выдавало его истинную природу, а именно хищника, коим он был.

К удивлению Брайса отец Скайлер, кажется, сжался перед Габриэлем. Увидев ужас, проступивший на лице мужчины, Брайс даже перестал звать охрану. Он сам испытал страх, резкий всплеск адреналина, который отказывался снижаться. Габриэль выглядел как ангел-мститель, как опытный, непобедимый и беспощадный воин. Он уставился прямо в глаза Томпсона:

— Вы ведь не хотели ударить Франческу, не так ли? — голос был необычайно мягким, почти нежным. Но будучи приятным слуху, он, тем не менее, был пугающим, поскольку не содержал в себе никаких эмоций.

Томпсон покачал головой как ребенок. На его лице отразилась испытываемая им боль, и Брайс смог увидеть, что Габриэль продолжает удерживать его кулак. Костяшки Габриэля не побелели, казалось, он совсем не прилагает усилий, тем не менее, лицо Томпсона начало сереть, и он издал низкий стон, который быстро перешел в рыдания. Габриэль склонил свою темноволосую голову к мужчине и что-то прошептал ему. Что именно — Брайс не расслышал, но Томпсон прекратил рыдать, продолжая лишь постанывать и скулить. Его глаза, наполненные страхом, откровенным ужасом, продолжали смотреть на лицо Габриэля.

Когда в палату ворвалась охрана, Габриэль немедленно отступил от человека, защищающе заслонив Франческу своим большим телом. Охранники вывели Томпсона в коридор, пораженные, что тот так покорно пошел с ними. Неожиданно раздался звук, как будто что-то тяжелое упало на пол, ужасный кашель, потом грохот. Почти сразу же медсестра напряженным голосом позвала Брайса. Тот поторопился и обнаружил Томпсона, лежавшего на полу и обеими руками вцепившегося в свое горло. Его лицо было серым, глаза закатились, он отчаянно старался глотнуть воздуха.

— Что происходит? Что случилось? — Брайс присел рядом с мужчиной.

— Он, ни с того ни с сего, начал задыхаться, схватившись за горло. Точно обезумел, в течение минуты словно боролся с кем-то, как будто его кто-то душил, а потом он упал, — выпалил охранник.

Франческа услышала объяснение и снова села на стул рядом с кроватью Скайлер.

— Спасибо, Габриэль, — искренне сказала она. Ему и невдомёк, какое облегчение и счастье испытала она от его неожиданного появления.

Его рука прошлась по ее шелковистым волосам в небольшой ласке.

— Тебе следовало бы знать, что я никогда никому не позволю прикоснуться к тебе, — его голос был мягким, почти нежным. Он дарил ей незнакомые чувства. Вот значит, на что похоже находиться под защитой мужчины-карпатца. Быть лелеемой. Она понимала, что Томпсон был мертв. Габриэль знал все, вплоть до мелочей, обо всех тех ужасных вещах, которые этот монстр проделал со своей дочерью. Габриэль был здесь все время, тенью присутствуя в ее сознании, наблюдая за окружающей ее действительностью, как делали мужчины их вида, чтобы убедиться в безопасности своих Спутниц жизни.

Он чувствовал испытываемый ребенком ужас, наряду с Франческой перенес каждую муку, испытанную подростком. Он разделил с Франческой каждую пролитую ею слезнику и страх, который она испытала, когда Томпсон ворвался в палату. Она была странно благодарна, что оказалась не одна. И в тоже время ее сердила мысль, что ей нравится быть под защитой.

Франческа смотрела, как Габриэль дотрагивается до Скайлер, его рука была невероятно ласковой, а голос звучал, как музыкальный инструмент. От нежности, проявленной этим невероятно могущественным мужчиной, у нее в горле встал комок.

— Он не сможет причинить тебе вреда, малышка. Франческа присмотрит за тобой, также как и я. Ты под нашей совместной защитой, и я даю тебе слово чести, что это навсегда. Возвращайся, присоединяйся к нам.

Не было никакой возможности игнорировать принуждение в голосе Габриэля. Ребенок пошевелился, часто заморгав, издал тихий, полный горести звук. И сразу же Габриэль отодвинулся назад, чтобы внимание ребенка сосредоточилось целиком и полностью на Франческе. Скайлер нуждалась в женщине. Франческа была сплошь сочувствие и честность, доброта и праведность. Скайлер увидела бы это. Душа Франчески была такой красивой, что всякий при встрече с ней мог видеть, как она сияет в ее глазах.

Скайлер сначала посмотрела вверх, на потолок, пораженная тем, что ее тело не испытывает боли. Она помнила голос ангела, обнадеживающий ее, дающий ей обещания. Голос, который она вынуждена была слушать, но боялась, что выдумала его. Девочка повернула голову и увидела своего ангела. Женщина была прекрасна. Каждая ее черточка была так же красива, как у любого ангела, которого когда-либо воображала Скайлер. Ее волосы были длинными и развевались подобно крылу ворона. Ее лицо словно сошло с картин, изображающих Мадонну. У нее были классические черты лица, изящные, почти хрупкие, но такие красивые, что у Скайлер захватило дух. Скайлер ни слова не произносила месяцами. Ей было трудно сразу обрести голос.