Кевин родился на две недели позже срока. Оглядываясь назад, я испытываю мистическую уверенность в том, что он умышленно затягивал свое появление на свет, что он прятался. Вероятно, не я одна сомневалась в результатах эксперимента.

Почему ты никогда не мучился дурными предчувствиями? До его рождения мне столько раз приходилось отговаривать тебя от покупки мягких игрушек: кроликов, и жуков, и афганских борзых. А вдруг что-нибудь случится, говорила я. Не приготовиться ли к худшему? Ты возражал: планировать несчастье — все равно что привлекать его. (В результате, ожидая более смуглую копию пышущего здоровьем, счастливого мальчика, на которого рассчитывал ты, я впустила в мир ребенка, подкинутого эльфами). Как всем матерям после тридцати пяти, эмбрион должны были проверить на синдром Дауна. Ты был непреклонен. Можно предсказать только шанс в процентах, спорил ты. То есть, если один шанс из пятисот, ты рискнешь, но если один из пятидесяти, ты все прервешь и начнешь сначала? Конечно нет, ответила я. Один из десяти — да. Один из трех. Зачем заставлять себя делать такой выбор?

Твои аргументы были убедительными, хотя интересно, не скрывалась ли за ними убогая романтика жизни с ребенком-инвалидом: с одним из тех нескладных, невинных посланников Бога, которые учат своих родителей, что в жизни есть нечто большее, чем умники, и на которых можно изливать ласки, как на домашнего любимца. Готовый выпить любой, даже вонючий, генетический коктейль, намешанный нашими ДНК, не заигрывал ли ты с перспективой дивидендов самопожертвования. Ты обнаруживаешь в себе сверхчеловеческое терпение, необходимое для того, чтобы ежедневно в течение шести месяцев учить нашего доброго болванчика завязывать шнурки, ты обнаруживаешь в себе бездонный запас щедрости, совершенно недоступный твоей Я-завтра-улетаю-в-Гайяну жене, а в конце концов бросаешь работу, чтобы полностью посвятить себя нашему громоздкому трехлетке и защищать его всегда и везде. Все соседи расхваливают мужество, с коим ты переносишь несчастье, спокойное отношение к тому, что другие представители нашей расы и класса сочли бы ударом судьбы. Ты отчаянно стремился броситься в отцовство, не так ли? Спрыгнуть с утеса, броситься в погребальный костер. Неужели наша жизнь была так невыносима для тебя, так уныла?

Я никогда не рассказывала, но втайне от тебя я сделала тот тест. Его оптимистический результат (примерно один шанс из ста) позволил мне еще раз сгладить грандиозность наших различий. Я была придирчива. В моем отношении к материнству присутствовали условия, жесткие условия. Я не хотела быть матерью слабоумного или страдающего параличом нижних конечностей. Каждый раз, как я видела усталых женщин, привозивших в колясках свое потомство с мускульной дистрофией с больницу Найака, мое сердце не таяло – оно уходило в пятки. На самом деле честный список всего, что я не хотела растить – от слабоумного овоща до карикатурного толстяка, - не уместился бы на одной странице. Однако, возвращаясь мысленно в прошлое, я понимаю: я ошиблась не в том, что сделала тест тайно, а в том, что нашла утешение в его результате. Доктор Райнстайн не сделала тестов на злобу, на злопамятное безразличие или на врожденную подлость. Если бы это было возможно, интересно, сколько рыбы выбросили бы обратно в море.

Что касается самих родов, я всегда гордилась презрением к боли, однако это всего лишь означало, что я никогда не страдала от изнурительной болезни, ни разу не ломала кости и не выживала в автокатастрофе. Честно, Франклин, я не знаю, почему считала себя такой крутой. Я была Мэри Вулфорд физического мира. Мое представление о боли ограничивалось ушибленными большими пальцами ног, ободранными локтями и менструальными спазмами. Я представляла легкую мышечную боль после начала сезона игры в сквош; я понятия не имела, что значит потерять руку на производстве или ногу под автобусом на Седьмой авеню. Тем не менее с какой готовностью мы клюем на чужую мифологию, какой бы искусственной она ни была. Ты воспринимал мою реакцию на порезанные на кухне пальцы – предмет твоего восхищения, дорогой, - как достаточное доказательство того, что я с равным стоицизмом выдавлю предмет размером с большого кролика через отверстие, совершенно к этому не приспособленное. Просто само собой разумелось, что я откажусь от анестезии.

Как ни стараюсь, не могу понять, что мы пытались доказать. Ты, вероятно, считал, что твоя жена – настоящая героиня. Я, вероятно, была втянута в битву за естественные роды. Даже скромная жена Брайна Луиза заявила, что, рожая Кайли, сумела выдержать двадцать шесть часов родовых мук всего лишь с «чаем из листьев малины» в качестве обезболивающего – бесценным фамильным средством, кое она применяла в трех разных ситуациях. Именно подобные дуэли повышаю престиж курса естественного деторождения, который я прошла в Новой школе, хотя держу пари: многие из тех слушательниц, что говорили «Я хочу знать, как это чувствуется», сломались и молили об эпидурале при первой же схватке.

Но не я. Я не была смелой, но я была упрямой и гордой. Чистое упрямство гораздо прочнее смелости, хотя и не так красиво.

Итак, когда впервые мои внутренности скрутило, как отжимаемую мокрую простыню, глаза выпучились, а веки изумленно взлетели, я сжала губы. Я потрясла тебя своим спокойствием, как и хотела. Мы снова обедали в «Бич-Хаус», и я решила не доедать Чили. Демонстрируя хладнокровие, ты дожевал кусок маисового хлеба и только потом отправился в туалетную комнату за бумажными полотенцами. У меня отошли воды, галлоны воды, или так показалось, и я замочила скамью. Ты оплатил счет и даже не забыл оставить чаевые, прежде чем повел меня за руку домой, посматривая на часы. Мы не собирались позориться появлением в больнице Бет-Израэль за несколько часов до того, как у меня начнет расширяться шейка матки.

Позже, когда ты вез меня по Кэнал-стрит в своем голубом пикапе, ты бормотал, что все будет хорошо, хотя никак не мог этого знать. Приемное отделение поразило меня своей банальностью: медсестра зевала, усиливая мою решимость стать образцовой пациенткой. Я удивила доктора Райнстайн своей угрюмой практичностью. Я знала, что роды — процесс естественный, и не собиралась поднимать шум. Поэтому, когда новая схватка согнула меня пополам, как неожиданный удар в живот, я просто тихо охнула...

Смешной и совершенно бесполезный поступок. У меня не было причин пытаться удивить доктора Райнстайн; она мне не очень-то и понравилась. Если я намеревалась внушить тебе гордость за меня, ты и так в результате получал сына, достаточная награда за то, чтобы потерпеть немного визга и грубости. Возможно, тебе было бы даже полезно осознать, что твоя жена — обычная смертная, обожающая комфорт и ненавидящая страдания, и ты бы разумно рассудил в пользу анестезии. Но вместо этого, лежа на каталке в коридоре, я отпускала глупые шуточки и держала тебя за руку. Потом ты сказал, что я чуть ее не сломала.

О, Франклин, теперь бесполезно притворяться. Это было ужасно. Возможно, я смогла бы выдержать определенные виды боли, но разве что в руках и ногах, а не между ног. Эту часть своего тела я никогда не ассоциировала с терпеливостью и со столь отвратительным ритуалом. Время тянулось медленно, и я начала подозревать, что слишком стара, что к сорока годам просто стала слишком неэластичной для этой новой жизни. Доктор Райнстайн чопорно сказала, что я маленькая, словно подчеркивая мою непригодность, а через пятнадцать часов явно потеряла веру в успех и сурово сказала: «Ева! Вы должны сделать усилие».А я то собиралась удивить ее.

Несколько раз в течение суток слезинки скатывались на мои виски, и я поспешно смахивала их, чтобы ты не заметил. Много раз мне предлагали эпидурал, и мои решительные отказы приобрели оттенок помешательства. Я цеплялась за этот отказ, как будто главным было пройти тест, а не родить сына. Пока я отказывалась от укола, я побеждала.

В конце концов возникла угроза кесарева сечения. Доктор Райнстайн прямо заявила, что ее ждут другие пациенты, и мой невыразительный спектакль ее раздражает. Я с ужасом представила, как меня разрезают, словно тушу. Мне стыдно говорить, но я не хотела шрама, как у Риты. Я боялась за свои брюшные Мышцы, и вообще вся процедура слишком сильно напоминала фильмы ужасов.