— Работник кафетерия. Он не укладывается в схему. — Меня всегда смущало то, что я не могу запомнить его имя. — Его ведь не было в списке?

— Случайные издержки, — сонно сказал Кевин.

Мне не терпелось взбодрить его.

— И я знаю твой секрет о Лоре Вулфорд. Она была красивой, не так ли?

— Избавил ее от хлопот, — равнодушно пробормотал Кевин. — Первый признак морщинки, и она все равно убила бы себя.

— Очень, очень красивой.

— Да. Держу пари, ее зеркало совсем износилось.

— И она тебе нравилась.

Если бы у меня оставались сомнения, театральный гогот Кевина их развеял бы. Не часто у него получается, но тогда он затронул мои чувства, чуть-чуть.

— Пожалуйста, не думай, что у меня такой дурной вкус, — презрительно заявил он. — В Барби не было ничего натурального.

— И это смущало тебя? — не унималась я. — Подводка для глаз, Келвин Кляйн, прически от стилиста. Колготки и переливчатые туфельки. Не холодный, не человеконенавистнический стиль КК.

— Когда я закончил, она была далеко не привлекательной.

— Старая-старая история, — подстрекала я. — «После мрачного признания друзьям, что «если она не будет моей, то не достанется никому...», Чарли Чмо открыл огонь...»Именно это должна была покрыть прискорбная бойня? Еще один прыщавый подросток, отвергнутый недоступной королевой выпускного бала, слетает с катушек?

— Мечтать не вредно, — сказал Кевин. — Хочешь приписать мне безответную любовь? Плод твоего жалкого воображения, не моего.

— Люк Вудем был влюблен, не так ли? Ты ведь помнишь? Перл, Миссисипи. Нытик.

— У него и Кристи Менефи было всего три свидания. И уже прошел год, как они разбежались!

— Лора наотрез отказала тебе, не так ли?

— Я за милю обходил эту сучку. А если говорить о траханье толстяка Вудема, видишь ли, его матьходила с ним на каждое свидание. Неудивительно, что он вскрыл ее мясницким ножом.

— Как это случилось? Ты в конце концов решился прижать ее к шкафчику на большой перемене? Она дала тебе пощечину? Рассмеялась в лицо?

— Можешь рассказывать себе эту историю, — сказал он, почесывая обнаженный живот. — Я не могу тебя остановить.

— И другим тоже. Ко мне недавно обращался один репортер. Ужасно хотел услышать «мое мнение». Может, перезвонить ему. Я могла бы объяснить ему, что это всего лишь неразделенная любовь. Мой сын по уши втрескался в ослепительную красотку, которая не желала иметь с ним никаких дел. Так как же погибла Лора? Кевин беспорядочно расстреливал остальных, но ей выстрелил прямо в сердце,наш купидон Гладстон-Хай. Все те бедняги были просто камуфляжем, просто... как он сказал? Случайные издержки.

Кевин подался вперед и доверительно понизил голос:

— Сильно ли тебя интересовало, сколько девчонок мне нравилось или не нравилось, пока я не прикончил парочку? Сильно ли тебя интересовало, что происходило в моей голове, пока это не вылилось наружу?

Боюсь, что в тот момент я немного растерялась.

—Ты хочешь, чтобы я пожалела тебя?— спросила я так напряженно, что обсыпанный родинками охранник встрепенулся. — Ну, для начала мне жаль Телму Корбитт и Мэри Вулфорд, Фергюсонов и Рандолфов, семьи Уланов и Эспиноза. Мое сердце разрывается от скорби по учительнице, которая из кожи вон лезла, чтобы разобраться в твоих драгоценных мозгах, баскетболиста, который еле ходит, и даже незнакомого мне работника кафетерия. А после всего этого посмотрим, останется ли у меня хоть капля жалости к тебе. Может, и останется, но это лишь крошки с моего стола, и, если тебе эти крошки достанутся, можешь считать, что тебе повезло.

— Не нене не нене-не не-не!

И он рассмеялся. Представляешь, Франклин, он наслаждается моими срывами.

* * *

Признаю, я пыталась сегодня разозлить его. Я была полна решимости заставить его почувствовать себя ничтожеством; не мрачной, неразрешимой загадкой Нашего Современного Общества, а жалкой, слабоумной нелепостью. Потому что каждый раз, как его называют Исчадием Ада, он словно разбухает. Любое оскорбление — нигилист, безнравственный, порочный, дегенерат или испорченный — округляет его тощую фигуру так, как никогда не удавалось моим сандвичам с сыром. Неудивительно, что он раздувается. Он съедает на завтрак все существующие на свете обличения. А я не хочу, чтобы он чувствовал себя грандиозной аллегорией недовольства своего поколения; я не хочу, чтобы он окутывал отвратительные подробности своей жалкой, мерзкой, мишурной, подражательной эскапады величественной мантией Бесконтрольной Современной Юности. Я хочу, чтобы он почувствовал себя просто еще одним ничтожным, абсолютно понятным, обыкновенным, глупым подростком. Я хочу, чтобы он почувствовал себя безмозглым, трусливым и незначительным, и самое главное мое желание: никоим образом не показать, какую огромную часть каждого своего дня я пытаюсь понять, чем он живет, что дает ему силы.

Мои насмешки над его увлечением Лорой были лишь догадкой, основанной на фактах. Хотя любое предположение о том, что причиной его претенциозного зверства послужило напыщенное разбитое сердце, было для него оскорбительным, не знаю, имела ли отношение к четвергуего влюбленность в Лору Вулфорд. Как я понимаю, он пытался произвести на нее впечатление.

Несмотря на его безразличие, я тщательно изучила его жертв. На первый взгляд это была странная, пестрая группа. Словно их имена вытащили из шляпы: чернокожий баскетболист, прилежный латиноамериканец, киноман, классический гитарист, чересчур эмоциональный трагик, компьютерный хакер, танцор-гомосексуалист, невзрачная политическая активистка, тщеславная красотка, работник кафетерия на неполный рабочий день и увлеченная преподавательница английского. Срез жизни; случайная подборка одиннадцати персонажей, вынужденно выбранных из пяти -шести десятков тех, кого не любил мой сын.

Однако нелюбовь Кевина — не единственное, что было общего у его жертв. Отбросим работника кафетерия, явно попавшего туда по ошибке. У Кевина организованный ум, и он предпочел бы круглое число 10. Каждый из них что-то обожал.И не важно, преуспели бы они в любимом деле. Что бы ни заявляли родители Совито Вашингтона, я думаю, у него не было ни шанса пробиться в профессионалы. Денни (прости меня, Телма) был отвратительным актером, а обращение Грир Улановой к нью-йоркским конгрессменам, в любом случае собиравшимся голосовать за Клинтона, было пустой тратой времени. Сейчас, конечно, никто не признается, но одержимость Джошуа Лукронски кинематографом раздражала очень многих школьников, а не только нашего сына; Джошуа вечно цитировал целые диалоги из сценариев Квентина Тарантино и устраивал на большой перемене утомительные викторины. Когда всем, кто сидел за его столом, хотелось обсудить обмен сандвичей с ростбифом на ломти кекса, он требовал назвать десять фильмов Роберта Де Ниро в хронологическом порядке. Как бы то ни было, Джошуа действительно любил кино, и даже за его утомительной назойливостью Кевин не мог не разглядеть искреннего увлечения. На что была направлена страсть, не имело значения. Совито Вашингтон любил спорт и по меньшей мере иллюзию своего будущего в команде «Никс»; Мигель Эспиноза — учебу (во что бы то ни стало в Гарварде); Джефер Ривз — музыку Теллемана; Денни Корбитт — Теннесси Уильямса; Маус Фергюсон — процессор «Пентиум III»; Зигги Рандолф — «Вестсайдскую историю» и мужчин; Дора Вулфорд любила себя; а Дана Рокко — совершенно непростительно — любила Кевина.

Я сознаю, что Кевин не воспринимал свое отвращение как зависть. Все десять его жертв волновались из-за пустяков, и их энтузиазм казался ему в высшей степени комичным. Однако, аналогично моим обоям из географических карт, непостижимые чувства никогда не смешили Кевина. С раннего детства они приводили его в ярость.

Конечно, большинство детей любит портить вещи. Разорвать легче, чем склеить. Однако, как ни трудоемки были приготовления Кевина к четвергу,они не требовали столько сил, сколько пришлось бы затратить на попытку подружиться с теми людьми. Так что уничтожение — разновидность лени. И все же оно приносит удовлетворение: я ломаю, следовательно, я существую. Кроме того, от большинства людей созидание требует собранности, сосредоточенности, напряжения, в то время как вандализм предлагает облегчение. Надо быть настоящим художником, чтобы позитивно выразить бесконтрольность. В разрушении есть ощущение собственности, интимности, присвоения. В этом смысле Кевин прижал Денни Корбитта и Лору Вулфорд к своей груди, целиком втянул в себя их души и увлечения. Мотивом разрушения может быть нечто не более сложное, чем жадность, загребущая, недальновидная жадность.