— Большое дело! Она не буквально заперла дверь! Он очевидно чувствовал себя в ловушке. И уж если на то пошло, зачем Кевину понадобилось сочинять эту историю?

Я пожала плечами:

— На этот вопрос я ответить не могу. Но все сходится.

— С чем?

— Со злобным и опасным маленьким мальчиком.

Ты пристально посмотрел на меня:

— Ну, я не могу понять, кого ты пытаешься оскорбить — меня или его, или это какое-то неосознанное самобичевание.

— Сегодняшняя «охота на ведьм» была слишком мучительной. Можем исключить самобичевание.

— Ведьмы — миф. Педофилы реальны, как грех. С первого взгляда на ту психопатку можно сказать, что она нестабильна.

— Она типична. Она хочет, чтобы ученики ее любили. Она завоевывает их расположение, нарушая правила, выбирая пикантные пьесы и употребляя на уроке неприличное слово. Может, ей даже нравится, что они таращатся на нее немного, но не такой же ценой. И нет ничего незаконного в трогательности.

— Он же не сказал, как Ленни Пуг, что она раздвинула ноги и упрашивала его, не так ли? Нет. Ее просто немного занесло. И она перешла границу. Он даже не снимал брюки. Я могу представить, что произошло. Это-то меня и убедило. Он не мог придумать ту часть о «через джинсы».

— Интересно, — сказала я. — Именно это убедило меня в его лжи.

— Не понял.

— Через джинсы. Это была рассчитанная достоверность. Правдоподобие было тщательно разработано.

— Давай проясним. Ты не веришь его истории, потому что она слишком правдоподобна.

— Вот именно, — спокойно согласилась я. — Он может быть злым и коварным, но его учительница английского не ошиблась: он чертовски умен.

— Неужели у тебя создалось впечатление, что ему нравилось давать показания?

— Конечно нет. Он гений.

И тогда это произошло. Ты упал на стул напротив меня. Ты достиг последней черты не только потому, что я считала Кевина беспринципным подлецом, а не непонятым святым, и ты не мог разубедить меня. Все было гораздо хуже. Масштабнее. Твои щеки обвисли, как вскоре я увижу у твоего отца, когда он поднялся по лестнице из подвала. Как будто все твои черты были искусственно подтянуты гвоздями, которые вдруг одновременно отскочили. В тот момент ты словно сравнялся возрастом со своим отцом.

Франклин, я никогда не представляла, сколько энергии ты тратишь на поддержание фантазии о нашей счастливой семье с мелкими проблемами, кои только делают жизнь интереснее. Может быть, в каждой семье имеется человек, чья работа — фабриковать эту привлекательную упаковку. Как бы то ни было, ты неожиданно подал в отставку. Мы неоднократно заводили подобный разговор с той укоренившейся преданностью, которая каждое лето приводит другие супружеские пары в один и тот же дом отдыха. Однако в какой-то момент такие пары, должно быть, оглядывают до боли знакомый коттедж и признаются друг другу: «На следующийгод мы обязательно испробуем что-нибудь другое».

Ты закрыл глаза и прижал пальцы к векам.

— Я думал, мы продержимся, пока дети не уедут из дома, — мрачно произнес ты. — Я даже думал, что если мы протянули так долго, то может быть... Но еще десять лет и так много дней. Я смирился бы с годами, Ева, не с днями.

Никогда еще я не жалела о том, что родила нашего сына, так сильно и так осознанно. В тот момент я могла бы даже отказаться от Селии, чье отсутствие бездетная женщина за пятьдесят не восприняла бы со слишком глубокой печалью. С раннего возраста только одного я хотела так же страстно, как вырваться из Расина, Висконсин: хорошего мужчину, который любил бы меня и оставался мне верным. Все остальное было дополнением, бонусом, как призовые мили тому, кто часто летает. Я смогла бы прожить без детей. Я не могла жить без тебя.

Однако придется. Я сама создала Другую Женщину, которая в моем случае оказалась мальчиком. Я видела подобную домашнюю измену в других семьях, и странно, что не заметила ее в нашей. Брайан и Луиза развелись десятью годами ранее (здоровая семья оказалась для Брайана пресноватой: на вечеринке в честь пятнадцатилетия свадьбы разбилась банка с маринованными орехами, и его застали трахающимся с любовницей в кладовке). Конечно, разлука с двумя белокурыми дочками огорчила Брайана гораздо больше, чем развод с Луизой. Любовь и к супруге, и к ребенку не должна создавать проблем, но почему-то некоторые мужчины выбирают. Как хорошие управленцы взаимного фонда минимизируют риск ради увеличения доходности, они вынимают все, что когда-то инвестировали в своих жен, и вкладывают в детей. Почему? Дети кажутся безопаснее, потому что нуждаются в тебе? Потому что ты никогда не смог бы стать их бывшим отцом, как я могла стать твоей бывшей женой? Ты никогда до конца не доверял мне, Франклин. Я слишком много летала в наши первые годы, и как-то не замечалось, что я всегда покупала обратный билет.

У меня закружилась голова.

— Что ты собираешься делать?

— Продержаться до конца учебного года, если получится. Летом все решим... По крайней мере, с опекой проблем не будет, не так ли? — угрюмо добавил ты. — Думаю, тебе все ясно.

Конечно, тогда мы никак не могли подумать, что и Селия останется с тобой.

— Значит?.. — Я не хотела бить на жалость. — Ты все решил.

— Ева, нечего решать, — вяло сказал ты. — Это уже случилось.

Если бы я представляла эту сцену, а я не представляла, ибо думать о таких вещах — значит накликать их, — я бы думала, что буду до рассвета пить вино, мучительно размышляя, что же сделала неправильно. Однако я чувствовала, что в любом случае мы рано ляжем спать. С механикой брака, как с тостерами и маленькими автомобилями, кое-как потычешь, может, снова заработает; вряд ли имеет смысл искать, где отошли проводки, когда все равно выбросишь. Более того, хотя я думала, что заплачу, оказалось, что слезы высохли. В доме было слишком жарко, ноздри сжались, губы потрескались. Ты был прав: все уже случилось, и я уже десять лет скорблю по нашему браку. Теперь я поняла, как чувствуют себя супруги давно выживших из ума спутников жизни, когда после изнурительных визитов в платные интернаты возвращаются домой; то, что функционально мертво, уступает реальной смерти. Кульминационная, горестная дрожь; трепет виноватого облегчения. Впервые за долгое время я расслабилась. Мои плечи поникли. Я опустилась на стул. Я сидела. Пожалуй, никогда я не сидела так уверенно. Я только сидела.

С огромным трудом я подняла глаза и повернула голову, когда мимолетное движение у арки в коридор отвлекло меня от статического равновесия нашего натюрморта. Кевин подслушивал. Он выглядел иначе. Если не считать омерзительных вечеров с открытой дверью ванной комнаты, впервые за многие годы я видела его обнаженным. О, он не переоделся после слушаний, на нем все еще была одежда нормального размера, однако он больше не кособочился, он стоял прямо. Саркастический изгиб его рта исчез; по лицу разлилось умиротворение. Я подумала, что у него действительно «поразительное» лицо, как заметила его преподавательница театрального искусства. Он выглядел старше. Но больше всего изумили меня его глаза. Обычно они словно были подернуты блестящей пленкой, как немытые яблоки — плоские и несфокусированные, скучные и агрессивные, они отвергали меня. Иногда они сверкали озорством, как красный ободок с редкими язычками пламени вокруг закрытых металлических дверок плавильной печи. Однако, когда Кевин вошел в кухню, дверки печи распахнулись, оголив бушующее пламя.

— Я хочу пить, — объявил он с присвистом, хотя в словах не было никаких «с», и прошел к раковине.

— Кев, — сказал ты. — Не принимай ничего из услышанного близко к сердцу. Легко ошибиться, когда слышишь что-то, вырванное из контекста.

— Как мне не знать контекст? — Он сделал всего один глоток. — Я — контекст.

Кевин поставил стакан на рабочий стол и ушел.

Я не сомневаюсь: он принял решение именно тогда, когда сделал тот жадный глоток.

Через неделю мы получили еще одно письмо от школьного совета. Викки Пагорски отстранили от занятий, как только были выдвинуты обвинения, а теперь ее перевели на административную работу с постоянным запретом на непосредственное общение с учащимися. Однако в отсутствие прямых доказательств — лишь слова мальчиков против ее слов — ее не уволили. Мы оба нашли это решение трусливым, хотя по разным причинам. Мне казалось, что если она виновна, то решение половинчатое, а если нет, то неправомерно отстранять невиновного от явно обожаемой работы. Ты же пришел в ярость оттого, что Пагорски не уволили и что никто из остальных родителей не собирался подавать судебный иск.