— Тем не менее, вам понадобится какая-то одежда. — Ее возражения он будто не слышал. Подойдя к балконной двери, Рафаэль окинул взглядом свои ближайшие владения, затем снова оглядел комнату с неизменно холодно-надменным видом. Над его головой, запечатленные кистью художника шестнадцатого века, реяли лица, на которых было такое же, как у него, выражение гордого высокомерия, скрывающее сдерживаемые страсти. Трогала ли когда-нибудь сердце идальго любовь к женщине? Неужели этот жесткий рот смягчался от нежности и произносил те ласковые глупости, которые шепчут друг другу любовники? Ванесса сомневалась в этом, несмотря на то, что вдова Лусия Монтес была действительно обворожительна, если не сказать, исполнена решимости.

— Теперь, после того как вы отдохнули, — сказал он, — я предлагаю вам одеться и спуститься в сад к моей крестнице. Вы найдете в ней хорошего товарища, который сумеет вас развлечь, поскольку одиночество в вашем положении не принесет вам ничего, кроме лишних размышлений.

Ванесса задумчиво взглянула на него. Каким-то едва уловимым движением он свел брови в сплошную линию.

— Вы сделаете так, как я советую, мисс Кэррол. — Отдав распоряжения, он прошел к двери, бесстрастно поклонился и вышел. Ванесса вздрогнула, как будто на нее повеяло холодным ветром, и, соскользнув со своей огромной постели, дала себе слово, что при первой же возможности найдет способ связаться с Джеком Конроем и попросит его одолжить ей денег, чтобы она смогла перебраться в гостиницу. Перспектива быть обязанной Джеку казалась ей гораздо меньшим злом по сравнению с ощущением того, что она пленница дона в этом Золотом замке.

Ванесса прикусила нижнюю губу, потому что с балкона заметила, что ее комнаты находятся в одной из башен замка, и подумала о безжалостности дона Рафаэля, ставшей более очевидной в его собственном доме, а не тогда, когда он гостил в Ордазе.

Ванесса болезненно привыкала к тому, что рядом больше нет ее дяди, поэтому общество Барбары дель Куирос очень скрашивало ей все последующие дни, проведенные в замке. Крестница хозяина, обладая дерзким языком и неукротимой энергией, отвлекала ее от печальных размышлений и, может быть, была тем единственным человеком, которому это удавалось делать.

Иногда по утрам они ходили купаться, в другие дни катались верхом по пляжу, после того, как Ванессе подобрали верховую лошадь. Девушки скакали бок о бок вдоль кромки воды, откуда на песок набегали пенящиеся волны. На фоне неба, пронизанного солнечной пылью, вырисовывались яркие силуэты рыбацких лодок, а в ослепительном воздухе проносились морские птицы. Эти часы, когда Ванессе удавалось не вспоминать о прошлом, портило лишь участие в прогулках дона Рафаэля, который всегда возникал будто из ниоткуда и присоединялся к их стремительной скачке. Он сидел в седле, словно сросшись со своей лошадью, а рубашка с открытым воротом, которую он надевал к безукоризненно сшитым бриджам, делала его моложе и беззаботнее.

Таким он казался, если взглянуть на него немного сзади, поправляла себя Ванесса, когда эти мысли приходили ей в голову. Глядя же ему прямо в лицо, вы увидели бы типичного аристократа, каких было множество в колониальные времена. Деспотичный, высокомерный, для женщины он мог бы быть скорее противником, нежели другом.

И вот настало утро, когда мирные отношения рассыпались вдребезги, как разбиваются о волнорез волны прилива. Он спросил Барбару, почему накануне вечером она ушла из замка, не спросив у него разрешения. Ванесса почувствовала, как кровь застучала у нее в висках от обиды за девушку. Она вспомнила, как дон Рафаэль, едва сдерживая раздражение, отправил служанку к крестнице только для того, чтобы убедиться, в замке ли она.

Его густые черные брови нахмурились, а взгляд на секунду с угрозой задержался на лице Ванессы: наверное, он считал, что ей известно, где находится его крестница. Затем, снова прикрывшись своей обычной маской учтивости, он отвернулся, чтобы ответить Лусии Монтес на какой-то вопрос.

Весь вечер Ванесса чувствовала себя крайне неуютно. Общительный Рай Алвадаас куда-то уехал на выходные, а донья Мануэла, бабушка дона Рафаэля, обедала вместе с семьей только по особым случаям. И как только в зал подали кофе, Ванесса ускользнула в свою комнату, хотя дон Рафаэль, по-видимому, намеревался спросить ее еще о чем-то, но раздумал и только холодно поклонился, когда она выходила за дверь. Удаляясь по коридору и поднимаясь по лестнице, Ванесса чувствовала, что он смотрит ей вслед, и постаралась как можно скорее скрыться с глаз. Его раздражение висело над ее головой, как занесенный хлыст, и было тем более несправедливым, что в своей дружбе с Барбарой девушки еще не дошли до полной откровенности в отношениях. Барбара была готова часами болтать о чем угодно, но о себе не говорила почти никогда.

Когда Ванесса услышала, что дон Рафаэль призывает крестницу к ответу, она придержала лошадь и отстала на несколько шагов: то, что Барбары не оказалось дома накануне вечером, касалось только их семьи, а Ванесса не понимала и не принимала строгих испанских правил, которых должны были придерживаться незамужние женщины, и выходить из дома лишь в сопровождении компаньонки и на все испрашивать разрешения у хозяина дома. Это напоминало феодальные времена и поднимало в душе Ванессы бурю протеста.

Хотя она и старалась не прислушиваться к разговору, но все же расслышала несколько сердитых фраз из стремительного диалога. Барбара, сидевшая на своей черной лошади, слегка обернулась к человеку, который руководил ее жизнью, и, как обычно, отвечала на его упреки с дерзостью, в которой сквозило отчаяние. Разгоревшиеся страсти во всей красе проявили ее латинский темперамент: в какой-то момент она взмахнула плетеным хлыстом и ударила по руке, которую дон протянул к поводьям ее лошади. Багровый след проступил на медно-загорелой коже, и повод выскользнул из его руки. А Барбара тем временем пришпорила свою лошадь и умчалась.

Ванесса увидела, как худое лицо Домерика на мгновение окаменело. Потом он бешеным рывком развернул свою лошадь так, что она чуть не столкнулась с лошадью Ванессы.

— Не стоит мчаться вдогонку за глупым ребенком, — сухо произнес он. — А теперь расскажите мне, мисс Кэррол, что вам известно о том, где и с кем моя крестница была вчера вечером!

— Абсолютно ничего не знаю, сеньор. — Ванесса выпрямилась в седле, ее охватило такое желание вступиться за Барбару, что она выдержала взгляд его гневно сверкающих глаз. — Я считаю, что в ее возрасте девушка нуждается в какой-то свободе, и мне вполне понятно, как ее возмущает ваша настойчивость, с которой вы требуете, чтобы ее водили на помочах, как младенца. Это… это просто унизительно!

После ее слов воцарилось недолгое молчание. Ванесса увидела, как медная кожа Рафаэля натянулась на крыльях носа, тонко очерченных скулах и квадратном подбородке, и ощутила странное волнение, почти симпатию к этому человеку.

— Женщинам свойственно болтать обо всем, что приходит им в голову, и вы, мисс Кэррол, конечно же, не являетесь в этом отношении исключением, — наконец произнес он. — Так значит, вы полагаете, что ребенок, находящийся на моем попечении, может в поздний час тайком выходить из дома, намереваясь, очевидно встретиться с каким-то мужчиной.

— Почему это кажется вам таким очевидным? — Резко оборвала его Ванесса. — Она могла выйти, чтобы искупаться или прогуляться перед сном, или для того, чтобы встретиться с подругой.

— Могла, конечно, — согласился он. — Но позвольте мне заметить, что свою крестницу я знаю несколько лучше, чем вы, и этот поступок, свидетелем которого вы только что стали, то, как она испробовала хлыст на моей руке, говорит о женской ярости и о том, что моя догадка верна: вчерашний вечер она провела с мужчиной. Больше того, с мужчиной, которого я не одобряю.

— Барбара молода и хороша собой. Естественно, ей хочется иметь друзей и из числа молодых людей, — возразила Ванесса. — Следует пересмотреть ваши устаревшие феодальные взгляды, которые требуют держать девочек на почтительном расстоянии от мальчиков.