Она вздохнула, с трудом поднялась с корабельной койки и пошла в умывальную комнату. Отдернув занавеску на двери, скорчила гримасу своему растрепанному отражению в зеркале над умывальником. «Ни один мужчина, — подумала она, — не смог бы без отвращения смотреть на такую физиономию. Естественно, надменный и могущественный дон Рафаэль де Домерик с его привередливым вкусом не составлял исключения».

Ванесса налила в раковину воды, поболтала в ней руками, потом стянула юбку с блузкой и, как следует вымывшись, прошлась по волосам серебряными щетками, лежавшими на полке. Она зачесала волосы назад и заколола их, после чего оделась, сморщив нос при виде своей порванной одежды, но тут уж ничего не поделаешь. Чувствуя себя не совсем одетой, с неподкрашенными губами, она некоторое время постояла перед зеркалом, всматриваясь в свое отражение. «Терять больше нечего, — обреченно подумала она. — Будто адский огонь опалил жизнь, и дальше придется идти по жизни в одиночестве».

Обхватив руками плечи, она поднялась на палубу, и у нее захватило дух от живописного вида, представшего перед глазами. Солнечные лучи вырвались на свободу из объятий тьмы, стало светло, и катер маневрировал среди розовых и янтарных верхушек кораллового рифа, — ни разу в жизни Ванессе не приходилось видеть ничего красивее этого зрелища. Лагуна лежала перед ними, как жемчужина в обрамлении фосфоресцирующего моря, среди гребешков кокосовых пальм, окруженных ореолом солнечных лучей. Чуть в стороне ветерок покачивал кружевную листву казуарин. Над пляжем возвышались резные ворота и золотисто-розовые стены замка из рыцарского романа.

— Какая немыслимая красота, сеньор! — На бледном липе Ванессы зеленым серебром вспыхнули глаза. — Наверное, вы всей душой привязаны к вашему дому?

— Не правда ли, мисс Кэррол, замок похож на гобелен? — Он обернулся к девушке. — Камень для него добывали здесь же, в Луенде. Но архитектура выдержана в кастильских традициях, а этот замечательный золотисто-розовый камень смягчает очертания и придает ему такую прелесть.

— Золотой Замок, — прошептала она. — Я никогда бы не поверила, что подобное можно увидеть в жизни, а не в какой-нибудь сказке.

Солнце позолотило башни, и теперь замок действительно казался золотым.

— У меня есть крестница, дочь моего погибшего друга. Она придумала еще одно название для Торра де ла Каутива — Башня плененной красоты. Девушка — довольно романтичная особа, так что вы, пожалуй, найдете с ней общий язык.

В его голосе Ванесса уловила иронические интонации, как и в глазах, выражение которых успела заметить перед тем, как он отвернулся, чтобы подвести катер к маленькой пристани. Ослепительное солнце било прямо в лицо, и Ванесса обнаружила, что ошибалась, считая его глаза черными, как уголь: в них, как и в камне, из которого был сложен замок, вспыхивали золотистые искорки. Она вздрогнула, подумав в эту минуту, что и в характере этого человека ей, очевидно, предстоит открыть самые разные грани.

Охваченная непонятным волнением, она стояла рядом с ним и смотрела, как приближается пристань. Свою ветровку он снял и остался в тончайшей льняной рубашке с короткими рукавами. Сильные мускулистые руки покрывали черные волоски, а расстегнутый на крепкой шее воротник позволял увидеть мощные грудные мышцы.

Ванесса отметила, что Домерик успел воспользоваться бритвой, которую она видела в умывальной, — иначе волевой подбородок уже покрылся бы, наверное, темным налетом. Она понимала, что рядом с ним выглядит слишком бледной, незаметной, и невольно сравнивала его со смуглыми испанскими пиратами, бороздившими Карибское море в незапамятные времена. В нем было нечто такое, что, как поднятый флаг тревоги, заставляло женщин трепетать. Наверное, эту особенность он унаследовал от предков, которые захватывали силой то, чего не могли получить другим способом.

— Смотрите! — Рафаэль вытянул руку, и она увидела, как на пристань из-за прибрежного утеса вышли два местных жителя. Судя по всему, били там острогой рыбу. Бросив на жемчужный песок свою сверкающую серебром добычу, они теперь ждали, когда катер скользнет к причалу, и на их лицах Ванесса различила добродушные улыбки.

Один из них поймал и ловко завязал веревку, брошенную ему доном Рафаэлем, а второй помог Ванессе сойти на берег. После тряской палубы у нее подгибались ноги и, пройдя несколько шагов по пляжу, она почувствовала, что бронзовые индейцы поглядывают на нее с недоумением. Вглядевшись в варварскую красоту их темных лиц, высокие скулы, форму подбородка и рисунок губ, она догадалась, что в их жилах течет испанская кровь. Рафаэля Домерика они называли кумом, и она поняла, что эти люди работают на его плантациях или в садах, выращивая фрукты, пряности и благовония, которыми изобиловал остров.

Он шел по пляжу, ступая упруго и по-звериному грациозно, как и его индейцы.

— Вы, очевидно, заметили, Галлито и Перико ловили рыбу, — улыбнулся он. — И они приглашают нас угоститься уловом. Она будет зажарена на кокосовой скорлупе, а это, смею вас уверить, восхитительное блюдо! Хотите попробовать, мисс Кэррол? Наверное, вы умираете от голода, а я так торопился покинуть Ордаз, что не подумал взять на катер чего-нибудь съестного.

До этого момента она и не вспоминала о еде; теперь же поняла, что ее слабость объясняется еще и голодом. Необходимость решать насущные проблемы отвлекла ее от кошмаров минувшей ночи, и она рада была воспользоваться передышкой, которую предоставлял этот завтрак на пляже. Прибыть в замок разбитой и обессиленной означало поставить себя в еще более неловкое положение, если домочадцы Домерика так же требовательны, как и сам хозяин. Поэтому ей необходимо было собрать все силы, всю волю, чтобы не уронить собственного достоинства.

Дон Рафаэль принял приглашение индейцев, и один из них тут же стал разводить костер из высушенных солнцем кокосовых скорлупок. Его спутник в это время чистил рыбу и складывал в котелок, чтобы приготовить ее в собственном соку. Вскоре ноздрей Ванессы достиг восхитительный аромат пищи, которой она дожидалась, сидя в тени казуарин. Дон Рафаэль принес с катера тарелки, вилки и пару бокалов, и теперь, взяв у Перико мачете, ловким движением срубил верхушки двух кокосовых орехов и наполнил бокалы бледным сладким молоком. Хрустящая золотистая рыба была подана через несколько минут, после чего индейцы удалились в заросли тамариска, чтобы съесть свою долю улова, и оставили своего кума наедине с его гостьей.

Ванессе нередко приходилось участвовать в пикниках в Ордазе, но никогда еще еда не казалась ей такой вкусной. Она с аппетитом хрустела поджаренными плодами хлебного дерева, золотистой рыбой и запивала все это большими глотками кокосового молока.

— Это было хорошо, не правда ли? — Дон Рафаэль одарил ее своей надменной улыбкой и протянул шелковый платок, чтобы она могла вытереть губы. — Боюсь, я не смогу угостить вас сигаретой… Ах, да, вы, конечно, не курите! С вашей стороны благоразумно не превратиться в жертву привычки, но сам я — ее верный раб. — Он вынул из кармана куртки золотую коробочку, в которой хранились смертоносные на вид манильские сигары.

Противоположная сторона коробочки была снабжена зажигалкой, он подпалил тонкую темную трубочку и сел, прислонившись к дереву и выпуская дым из своих тонких, красиво очерченных губ.

Один из индейцев, вернувшийся после завтрака на траве, нерешительно улыбнулся Ванессе и кивнул в ответ на ее искреннее «спасибо». Он отошел к кромке воды и, напевая, принялся мыть глиняные миски.

— О чем он поет, сеньор? — спросила она, поскольку ее знание испанского ограничивалось всего несколькими короткими фразами.

— О том, что море похоже на любовь: жестокое и такое же прекрасное, — учтиво ответил дон Рафаэль. — Галлито и Перико — братья, они хорошие простые парни, которые обслуживают замок.

— А вы не боитесь, сеньор, что однажды в Луенде может произойти нечто подобное тому, что случилось в Ордазе?

— У нас нет оснований опасаться волнений, мисс Кэррол. Луенда отрезана от материка, наводненного революционно настроенными элементами; к тому же мы живем по феодальным обычаям, которые забавны, но вполне сообразуются с нашей жизнью. Очевидно, для острова, где с шестнадцатого века не знали других обычаев, кроме испанских, такой выбор — единственно правильный. Мы, как и вы, англичане, — прирожденные колонисты.