Беатриче с трудом подавила зевок. Свет бестеневой лампы падал на операционный стол. Было видно, как дрожали руки студентки-практикантки, стоящей напротив: тальк в ее перчатках слипся от пота в комочки, сквозь слой латекса проступили тонкие белые полоски. Мартина Бретшнаидер накладывала на рану свой первый в жизни шов. Это продолжалось уже несколько минут.

Беатриче наблюдала за действиями практикантки. Та отчаянно пыталась справиться с изогнутой иглой: вытягивала нить, одновременно поддевая пинцетом края раны, словно прошивала парусину, а не тонкую, как пергамент, кожу девяностопятилетней старушки. Только бы обошлось без разрывов. Конечно, бикини ей не надевать, но совершенно необязательно доставлять пожилой женщине новые страдания.

– Иглу нужно вводить под меньшим углом, – сказала Беатриче, которой надоело просто стоять и смотреть, и стала направлять руку девушки. Ей было легче взять пинцет и иглодержатель у Мартины и самой закончить операцию, но она мужественно преодолела соблазн. Когда-то она тоже (как давно это было!) накладывала свой первый шов пациентке, испытывая терпение опытных хирургов.

– Смотри, Мартина, если держать иглу вот так, она входит в кожу, как нож в масло.

Практикантка подняла глаза, полные отчаяния и немой мольбы. Толстые стекла очков запотели изнутри. Неужели она плачет?

– Нет, Мартина, – твердо сказала Беатриче, покачав головой. Она не собиралась из жалости или по каким-то другим причинам отменять сейчас это неприятное задание – иначе Мартина будет навсегда потеряна для хирургии. – Ты начала сшивать рану – тебе и заканчивать.

Кто-то из анестезиологов закашлялся, и Беатриче посмотрела в их сторону:

– Что-то случилось?

Из-за зеленой занавески показалось лицо Стефана. В его глазах стоял немой вопрос. «Увы, я тут ни при чем», – подумала Беатриче. Но вообще-то ей и самой больше всего сейчас хотелось, чтобы по связи объявили: «Непредвиденная авария. Просьба немедленно освободить операционную».

Мартина все еще мучилась со швом. Операционная сестра нетерпеливо поглядывала на часы. Стефан поинтересовался у медсестры из анестезиологии, нельзя ли перенести заказ в китайском ресторане с восьми вечера на двенадцать – на случай, если они задержатся дольше обычного. Беатриче с трудом подавила усмешку. Хорошо, что Мартина не видит выражения ее лица под маской.

Беатриче вздохнула, переступив на другую ногу. Да, время идет. Уже давно пора наложить шов. Ее желудок настойчиво требует перерыва на обед. В животе начало урчать.

Если она сейчас же что-нибудь не съест, от кислоты в желудке образуется дыра.

Вдруг открылась дверь операционной и появился доктор Томас Брайтенрайтер.

– Хочу взглянуть, что за уникальная операция задерживает вас, – сказал он и, быстро подойдя к операционному столу, из-за плеча Мартины взглянул на пациентку. – Боже правый, паховая грыжа! Последний писк хирургии. Не стесняйтесь, зовите, если потребуется помощь. Я срочно вызову еще одну бригаду хирургов. Надеюсь, вы не забудете увековечить на фотоснимке эту медицинскую сенсацию. Кто знает, может, в «Ланцете» появится статья об этом редчайшем случае?..

Мартина Бретшнайдер покраснела до ушей. За стеклами ее очков сверкнули слезы. Беатриче разозлилась. Ей захотелось влепить Томасу пощечину.

– Если у тебя нет конструктивных предложений и если хочешь действительно помочь, попридержи язык и исчезни, – прошипела она. – Тебе что, совсем нечем заняться?

– О да, ничего важного, не считая нескольких человеческих жизней, которые мне предстоит спасти, – парировал он. – Или вы думаете, что операционная сегодня исключительно в вашем распоряжении? Между прочим, здесь не кружок художественной вышивки. Заканчивайте с вашей грыжей и освобождайте бокс. У меня на очереди больной с тяжелой травмой, которого надо срочно оперировать, а кроме того, других дел по горло.

Он развернулся и вышел, громко хлопнув дверью. Беатриче в бешенстве смотрела ему вслед. Что возомнил о себе этот задавака? Да кто он такой? Великий хирург?.. В этот момент он взглянул на нее через стекло душевой комнаты и, подмигнув, приветливо помахал рукой.

Беатриче вздохнула и вдруг почувствовала, что ее гнев куда-то испарился. Конечно, его методы жестоки и унизительны, порой даже отвратительны. Но сейчас в глубине души она была благодарна Томасу за его появление.

– Давай-ка я помогу тебе, – протянула руки Беатриче. Мартина безропотно отдала ей иглодержатель и пинцет, испытывая еще большее облегчение, чем все остальные в операционной.

Быстрыми, привычными движениями Беатриче наложила шов, завязав узелки. Рана стала похожа на шнурок с ровными стежками, на которые нанизали маленькие красные и синие бусинки. Не прошло и двух минут, как она сняла зажимы, наложила на рану стерильный компресс и заклеила ее пластырем. Операция закончилась. Стефан приступил к введению наркоза следующему больному, а они с Мартиной, бросив в мусорное ведро хирургические перчатки, стали снимать халаты.

– Спасибо, – смущенно пробормотала Мартина. Ее лицо горело, лоб взмок от пота. Сняв очки, она краешком халата протерла стекла. Руки ее дрожали, было видно, что она сгорает от стыда. – Я такая неловкая. Мне очень жаль. Я…

– Не принимай близко к сердцу слова Томаса, – дружески успокоила ее Беатриче. – В конце концов, это твой первый опыт. Дома ты спокойно потренируешься завязывать узлы. Один мой сокурсник пытался делать это на свиных ножках, правда, его чуть было не выгнала хозяйка, у которой он снимал комнату: из холодильника шел невыносимый запах. Недели через две ты будешь работать в приемном отделении, а уж там частенько придется зашивать открытые раны. Тогда-то всему и научишься.

Мартина кивнула, но в ее взгляде читалось крайнее отчаяние.

– Что мне теперь делать? – спросила она.

Беатриче взглянула на большие настенные часы, висевшие над входом. Четверть третьего. С обедом она опоздала. Буфет для сотрудников уже закрылся. Оставалось перекусить в кафе за углом.

– Ты уже пообедала?

– Да.

– Тогда, будь добра, возвращайся в отделение и начинай менять повязки. А я надиктую отчет об операции и заполню анкету для руководства. Вернусь через пятнадцать минут.

… Беатриче смотрела вслед уходящей Мартине. Она хорошо представляла себе состояние молодой женщины, ее ущемленное самолюбие. Такой удар нелегко пережить начинающему врачу. Самое действенное средство в таких случаях – Беатриче знала это по собственному опыту – продолжать работать дальше.

Наговорив на диктофон отчет, Беатриче толкнула дверь ординаторской.

– Можешь меня не благодарить, Беа, – сказал Томас. Он сидел, развалившись, на старом обшарпанном стуле и, вытянув ноги, улыбался. Перед ним стоял пластиковый стаканчик с дымящейся жидкостью.

– В самом деле? – Беатриче нажала кнопку автомата. Стаканчик наполнился каким-то синтетическим пойлом, не имевшим ничего общего с черным кофе. Беатриче собралась было прочесть Томасу небольшую нотацию о коллегиальности, сочувствии и взаимовыручке, но тут же поняла бессмысленность своей затеи. К тому же она желала как можно быстрее покончить с этой темой.

– И все-таки спасибо. Если бы не ты, мы бы надолго застряли в операционной. – Беатриче села на стул напротив Томаса. – Вот только не могу понять: как это тебе пришло в голову? Ты что, читаешь мысли на расстоянии?

– Нет, просто удивился, как можно битый час возиться с банальной паховой грыжей. Потом увидел практикантку, и все стало ясно. – Он сделал серьезное лицо. – У тебя слишком доброе сердце, Беа.

– Чепуха. – Беатриче отпила глоток из стаканчика. Его содержимое по вкусу мало чем отличалось от мутной воды из Эльбы, но, по крайней мере, было горячим. Она склонилась над анкетой, которую разработал известный немецкий институт повышения квалификации врачей – для проверки эффективности работы гамбургских клиник. Три страницы с вопросами типа «Цель операции», «Начало операции», «Окончание операции», «Осложнения», «Количество наложенных швов», «Использованные материалы» и многое другое. Все это надо было заполнить четким почерком специальным карандашом, приложенным к анкете. Хирургам больше нечего делать, как только заполнять анкеты в перерывах между операциями.