Хочу выкрикнуть «ты ошибаешься», но начинают сильно дрожать губы. Я поджимаю их, прикусываю нижнюю и отворачиваюсь к окну, чтобы не заплакать.

Уил печально усмехается.

— Даже смотреть на меня не желаешь? Что ж! — Он горько вздыхает. — Я понимаю!..

Ни черта ты не понимаешь, думаю я, не смея поворачиваться и держась из последних сил. Возражать не имеет смысла. Пришлось бы перебивать его на каждом шагу. К тому же мне наверняка не хватит доводов и мы увязнем в трясине взаимных обвинений.

— Я до последнего прикидывался, старался обернуть все в шутку, надеялся, что твои сомнения временны. Но ты все сильнее отдаляешься от меня, и я уже не в силах ломать дешевую комедию…

Последние слова он произносит с такой болью в голосе, что меня охватывает желание вскочить и повиснуть у него на шее, но я продолжаю сидеть, будто приклеенная к стулу.

Уил откашливается, и я слышу в этих звуках предвестие чего-то неотвратимого.

— Я отчаянно надеялся, что этого можно будет избежать… — глухим голосом произносит он. — Но, видимо, иначе нельзя… Мы подошли к последней черте. Я не хочу тебя мучить…

Мое сердце превращается в лед, в груди воцаряется зимняя стужа. Я поневоле закрываю глаза, мечтая выпасть из этой минуты и навсегда исчезнуть, чтобы не знать, что случится через секунду.

— Давай расстанемся, — мрачно и пасмурно, но с поразительной твердостью произносит Уилфред.

Распахиваю глаза, в первые мгновения не понимая, где я и с кем. «Давай расстанемся» звучит и звучит в моих ушах, но смысл этой фразы пока не вполне ясен, будто я услышала ее через толстую стену и не уверена, что правильно.

Смотрю на Уила с мольбой и беспомощностью, но он уже словно больше не мой. Такое чувство, что между нами возвели невидимую преграду, которая не позволит ни обнять его, ни поцеловать, ни даже просто приблизиться друг к другу.

Проглатываю слюну и растерянно улыбаюсь. Губы складываются в трубочку, и я знаю, что обязана сейчас же что-нибудь сказать, но у меня будто отшибло память и в голове нет ни единого слова.

Уил чего-то ждет. На его потемневшем, застывшем лице беспокойно движутся лишь желваки. Время неумолимо идет вперед. С каждой секундой из меня будто утекает частичка жизни. Нет, я просто не верю, что все это правда!.. Сейчас выяснится, что я сплю, и можно будет вздохнуть с облегчением. Во сне чего только ни привидится!

Уилфред бросает на меня последний вопрошающе тоскливый взгляд и вдруг становится совсем чужим, таким, до которого не достучишься, хоть плачь, хоть бейся в истерике. По моим рукам и ногам разливается убийственный холод.

— Предлагаю разойтись тихо, — говорит Уилфред, глядя на меня и при этом будто поверх моего плеча. — Если хочешь, оставайся в этом доме ты, а я найду себе новое жилье.

Моя предельная растерянность сменяется злостью. Он все решил в одиночку! Спросить моего мнения не посчитал нужным! Что ж, раз так, спасать и в самом деле больше нечего. Гордо приподнимаю голову и отвечаю с поразительным спокойствием:

— Этот дом купил ты, ты же платишь по закладной.

— Я покупал его специально для нас с тобой, — невыносимо бесстрастным голосом произносит Уилфред.

— Нас с тобой, можно сказать, уже нет, — так же холодно говорю я. — Значит, этот дом теперь твой, а поисками нового займусь я. — Встаю со стула, удивляясь откуда-то взявшейся бодрости. И добавляю, повинуясь исключительно гадостному желанию побольнее ранить: — Для меня так будет даже удобнее. Мне давно разонравился этот район.

Во взгляде Уилфреда мелькает страдание. Я страдаю вместе с ним и при этом торжествую. Мгновение — и выражение его лица вновь становится неопределенным, почти безразличным. С ужасом сознаю, что мы зашли слишком далеко и пути назад нет.

— Я не помешаю тебе собираться? — спрашивает Уилфред официальным тоном. — Если хочешь, я мог бы на время исчезнуть.

Качаю головой.

— Нет, спасибо. Сегодня я возьму только самое необходимое. За остальным приеду потом, когда тебя не будет дома. Созвонимся.

Не в состоянии играть ненавистную роль дальше, я выскакиваю из кухни и лечу в спальню, молясь про себя: только бы не заплакать. Все происходит будто в дурном кино. Я достаю несколько сумок и принимаюсь без разбору хватать из шкафа и упаковывать свои вещи. Во мне все дрожит. Хочется скорее уехать подальше от этого дома, и вместе с тем не оставляет надежда, что вот-вот раскроется дверь, Уил подскочит ко мне, сгребет меня в объятия, и отпадет нужда куда бы то ни было ехать.

То и дело прислушиваюсь, но на лестнице не звучат твердые шаги. Кажется, весь дом затаил дыхание и безмолвно скорбит по разбившемуся счастью.

Тороплюсь и в то же время тяну резину. Представить, что Уил позволит мне просто так уехать, убей, не могу. Но время идет, а все остается как есть. Чувствую, что мешкать больше нельзя, будто в замедленном режиме застегиваю замок сумки, со слезами на глазах обвожу спальню последним взглядом, глубоко вздыхаю и беру вещи.

Уил по-прежнему стоит на кухне. Кажется, даже в той же самой позе, но смотрит на меня другим, очень странным взглядом. В нем то ли неверие, то ли обида, то ли ненависть. Не могу понять.

Развожу руками и умудряюсь изобразить на лице кривую улыбку.

— Что ж… — У меня вдруг перехватывает горло. Резко разворачиваюсь и почти бегу к двери.

— Я помогу тебе загрузить в багажник вещи, — следуя за мной, говорит Уил напряженным от избытка чувств голосом.

Выходим на улицу. Я мечтаю исчезнуть отсюда как можно быстрее, чтобы дать волю слезам, поэтому забрасываю в машину сумку абы как. Две другие Уил с неуместной медлительностью аккуратно кладет в багажник. Я уже сижу за рулем. Он подходит к моему окну и стучит в него. Неохотно наполовину опускаю стекло.

Взгляд Уила внезапно наполняется нежностью, отчего меня душат насилу сдерживаемые рыдания. Он проводит пальцем по моей щеке и смотрит на меня так, будто фотографирует каждую черточку моего лица.

— Если что, ты, пожалуйста… — Умолкает. Секунды тянутся, будто часы. Я в состоянии, близком к умопомешательству. — Может, через какое-то время… — доносится до меня откуда-то издалека голос Уила. — Если ты вдруг поймешь, что все было не зря… тогда…

Все, я на пределе. Трогаю с места и мчу прочь с нашей улицы. А в соседнем районе, когда все начинает расплываться перед глазами, сворачиваю на первом повороте и останавливаюсь.

Неужели это впрямь случилось? Неужели я теперь одна, без Уила? Возможно ли такое? Или я просто тронулась умом?

Запрокидываю голову и разражаюсь ненормальным смехом, который несколько мгновений спустя переливается в безутешный плач. Меня всю трясет, в висках пульсирует тупая боль.

Все кончено, дребезжит в сознании. Все кончено…

Не знаю, сколько проходит времени. Очнуться меня заставляет стук в окно. Уже сгустились сумерки и зажглись фонари. Всматриваюсь в чью-то темную фигуру и узнаю форму полицейского. Только этого мне не хватало! Медленно открываю дверцу.

Коп дотрагивается до фуражки.

— Лейтенант Уэйн. Предъявите, пожалуйста, документы.

— Д-документы? — Сознаю, что до сих пор реву. От этого-то и заикаюсь. Делается неловко, и я стараюсь взять себя в руки. — А… в чем, собственно, дело?

— Дело в том, что вы вот уже три часа стоите перед окнами людей, от которых нам поступил сигнал тревоги, — строго, но с нотками сочувствия в голосе объясняет лейтенант. — Наша задача выяснить, кто вы такая и что тут делаете. И, если потребуется, доставить вас куда следует.

Пугаюсь.

— Это… куда?

— В наше отделение или в больницу, — говорит Уэйн. — Но сначала покажите мне документы.

Вытираю глаза и кручу головой, пытаясь привести мысли в относительный порядок. Документы. Ах да. Хорошо, что я не забыла их забрать. Впрочем, тут, наверное, будет достаточно водительских прав.

Достаю их и протягиваю копу. Он внимательно изучает каждую графу.

— Что вам здесь нужно, мисс Шерман?