Первые несколько минут Кристин любовалась детьми и стройными деревьями, а Тим наблюдал за ней и, ощущая странную робость, не смел нарушить ее молчание.

— Я очень люблю этот парк, — наконец произнесла она, становясь чуть более земной.

Тим немного расслабился.

— Здесь действительно здорово, — произнес он с деланной небрежностью. — Ты давно живешь в этом районе?

— Восемь лет, — ответила Кристин. — Папа купил нам с сестрой этот дом, когда она только поступила в университет.

— У тебя старшая или младшая сестра? — полюбопытствовал Тим, настраиваясь на то, что Кристин ответит уклончиво, чтобы он не вычислил, сколько лет ей самой.

Все женщины, с которыми ему так или иначе доводилось сталкиваться в жизни, пытались скрыть от окружающих свой возраст — его мать, другие родственницы, подружки. Он не понимал этого глупого стремления, но давно научился воспринимать его как нечто само собой разумеющееся.

— Старшая, — просто ответила Кристин. — Я родилась через год после Марты.

Тим тут же произвел в уме элементарные математические расчеты и понял, что они с Кристин примерно ровесники, чему немало удивился. Ему казалось, особенно сегодня, когда его очаровательная спутница выглядела в своем коротеньком платьице совсем как девочка, что она моложе его года на три-четыре.

— Родители просили меня не переезжать от них хотя бы до окончания школы, — продолжила Кристин таким тоном, будто ей абсолютно безразлично, определил Тим ее возраст или нет. — Но я поспешила удрать от них. — Она взглянула на него и улыбнулась. — В юном возрасте жаждешь получить как можно больше свободы.

— Это точно, — ответил Тим, усмехаясь. — Я в пятнадцать лет всерьез увлекся экстремальными видами спорта, а именно сноубордом. Отчасти, чтобы доказать родителям, что я уже взрослый и независимый.

— В пятнадцать? — переспросила Кристин с изумлением и даже приостановилась. — Прямо как я!

— Что? — У Тима удивленно вытянулось лицо. Он давно пересмотрел свое отношение к этой фантастической женщине, но даже предположить не мог, что она связала свою жизнь с экстримом примерно тогда же, когда и он. — И чем же ты занялась в пятнадцатилетнем возрасте?

Кристин пожала плечами, словно поражаясь его вопросу.

— Парашютным спортом, естественно. Брат моей мамы страстный парашютист. Это он привил мне любовь к небу.

— Вот это да! — невольно вырвалось у Тима. Он шел и неотрывно смотрел на Кристин таким взглядом, будто только что увидел ее и нашел необычной, абсолютно непохожей на всех остальных землян. — Признаться, я не думал, что у тебя с парашютизмом настолько давние отношения.

— Почему? — спросила Кристин и тут же прищурилась и посерьезнела, по-видимому вспоминая его былые подтрунивания. — А вообще-то не надо, не объясняй, — добавила она. — Не думал так не думал.

— Как же восприняли родители твое раннее взросление? — поинтересовался Тим.

— Ты о чем? О том, что я переехала от них, или о прыжках? — спросила Кристин, опять так же невозмутимо, как пару минут назад.

— И о том, и о другом, — сказал Тим.

— Из-за прыжков они долго переживали, а потом смирились, видя, что я на них просто помешана. А теперь вообще успокоились, — спокойно ответила Кристин. — Серьезных травм я никогда не получала, ноги и руки начала тренировать еще в спортзале, лихачества не допускаю ни в чем… А у тебя есть братья или сестры?

Она спросила об этом как бы между прочим, но Тим почувствовал, что ей хочется сменить тему, и даже понял почему.

Допрыгался, умник, мысленно упрекнул он себя. Замучил бедняжку своими насмешками, вот она и не желает разговаривать с тобой о самом важном в жизни. Болван!

— Я у родителей единственный ребенок, — ответил он на ее вопрос. — Им сложнее: когда одно чадо упрямое, а второе послушное, живется, наверное, спокойнее.

Кристин рассмеялась.

— Под послушной ты подразумеваешь мою сестру? Но она у нас еще тот свободолюбец! Окончила университет и заявила, что должна посмотреть мир.

— И?.. — спросил Тим, все больше увлекаясь ее рассказом.

— И уехала в Европу. До сих пор там живет. — Кристин умиленно засмеялась, очевидно вспоминая сестру. — Марта у нас пошла в дедушку, стала художницей и преуспевает на этом поприще. У меня дома есть несколько ее картин, если хочешь, я тебе их покажу.

Тиму показалось, что голос Кристин, когда она произносила последнюю фразу, несмотря на то что взгляд ее был устремлен на борющихся друг с другом мальчишек лет десяти, наполнился странным теплом. Он представил, что входит в ее дом, и ему страстно захотелось, чтобы это произошло как можно быстрее.

— С удовольствием взгляну на картины твоей сестры, — произнес он, стараясь не выказать своего волнения.

— Тогда приходи ко мне как-нибудь, — предложила Кристин, по-прежнему не отводя глаз от мальчишек.

Да она смущается, с трепетной радостью отметил про себя Тим. Но почему? Потому что все это странно — я и она, наша прогулка, это ее приглашение… Или же… Нет, не стоит тешить себя надеждами. Кристин никогда не проявляла ко мне особенных чувств, не может же она внезапно взять и… Хотя почему бы и нет?

От этой мысли ему сделалось настолько радостно, что захотелось подхватить Кристин на руки и закружиться вместе с ней по аллее, привлекая внимание ребят и вызывая у них желание крикнуть в их адрес что-нибудь типа «тили-тили-тесто…».

Но Тим не только не поднял ее на руки, но из-за глупого стеснения, внезапно на него нашедшего, постарался ответить на приглашение как можно бесстрастнее:

— Хорошо, как-нибудь приду.

Кристин посмотрела на него недоуменно и притихла.

Обиделась, мелькнуло в мыслях пораженного Тима. Моя смелая, невозмутимая, умеющая не реагировать на колкости и насмешки инструкторша обиделась! Значит, она все-таки уязвима и может быть слабой, беззащитной. Я знал, догадывался. Какой же я идиот, что причинил ей боль!

Ему вспомнилось, как Кристин еще несколько дней назад стояла у раскрытой двери самолета в качестве выпускающего и хладнокровно, четко давала своим подопечным, в том числе и ему, команды «приготовиться» и «пошел». Как уверенным, точным движением «помогла» выйти из самолета Доре, в последнюю секунду испугавшейся делать третий прыжок и замешкавшейся, подтолкнув ее рукой в спину.

По сравнению с этими воспоминаниями ее нынешняя обида выглядела еще более умиляющей и волнующей, и Тима охватило неукротимое желание каким угодно способом реабилитировать себя.

К его счастью, на ближайшем пересечении дорожек стоял цветочный магазинчик. Увидев его, Тим обрадовался как ребенок.

— Извини, я оставлю тебя на пару минут, — сказал он удивленно взглянувшей на него Кристин. — Я быстро.

Цветы в магазинчике стояли в высоких пластиковых ведрах. Тим осмотрел разноцветные розы, хризантемы, герберы, каллы, лилии и указал на понравившиеся ему больше других розы — с крупными бархатисто-красными лепестками, на длинных прямых стеблях.

— Мне, пожалуйста, вот эти, — торопливо произнес он, доставая кредитную карточку.

— Сколько штук? — поинтересовался продавец, подвижный старик с аккуратно подстриженной седой бородкой и белыми бровями, как у Санта-Клауса.

— Все, — ответил Тим не задумываясь.

— Все? — Старик выпучил глаза, а его брови так и подпрыгнули. — Но их тут не меньше полусотни!

— Вот и отлично, — произнес Тим, оборачиваясь и бросая сквозь окно быстрый восхищенный взгляд на растерянную Кристин. — Для моей дамы — в самый раз.

Старик проследил за взглядом Тима, затем его брови еще раз забавно шевельнулись, а лицо озарилось улыбкой человека, разгадавшего чужую тайну.

— Понимаю… — протянул он, одобрительно кивнув, и принялся суетливо вытаскивать розы из ведра и стряхивать со стеблей капли воды. — Для такой дамы, конечно. Перевязать их красивой лентой? Или, может, обернуть бумагой? Блестящей? Прозрачной? Украсить бантом?

Тим сдвинул брови, взглянул на букет и решительно ответил:

— Просто перевяжите лентой.