Это Люси узнала на следующий день. Наслаждаясь мягким теплом весеннего солнца, она стояла над гладью знаменитых Кенсингтонских прудов в окружении молодых и не таких уж молодых людей, пускавших здесь свои лодки и с замиранием сердца следивших, доплывут ли они до противоположного берега. Они напоминали пилигримов, с волнением вглядывавшихся в показавшийся на горизонте Новый Свет. Здесь-то к ней и присоединился элегантный Пол Эйвори, и они стали наблюдать за лодками вместе.

На Люси был ее новый кремовый костюм, и утром она даже забежала к парикмахеру, где ее коротко подстригли. Новая прическа возбуждала ее, и к тому же волосы промыли специальным составом, так что они сверкали как золото, однако Эйвори нахмурился.

— Что вы сделали со своими волосами? — спросил он.

— Они были слишком длинные, и мне трудно было с ними управляться, — объяснила Люси, с надеждой глядя на него и начиная краснеть от мысли, что он разочарован. — Мы с графиней решили, что длинные волосы уже давно не в моде и лучше мне подстричься.

— Значит, графиня истратила на вас еще немного из своих двух тысяч гиней и купила вам новый костюм? — Эйвори слегка коснулся ее рукава.

— Это очень великодушно с ее стороны, правда? — ответила Люси.

Эйвори пожал плечами.

— Все зависит от того, великодушны ли были ее мотивы. — Он показал Люси на лебедей, которых кормила группа туристов. — Я захватил немного хлеба, вдруг и вам захочется их покормить. Этим все обычно забавляются на Круглом пруду.

Но Люси беспокоило только одно: не разочарован ли он ее новым обликом, и она решила выяснить это.

— Вы… вы полагаете, я выглядела лучше, когда мы встретились в первый раз? — и в свою очередь потянула его за рукав.

Он посмотрел прямо ей в глаза и улыбнулся. При виде его ровных блестящих зубов сердце ее затрепетало.

— Вы выглядите очаровательно, — сказал Эйвори. — Но и в первый раз, когда я вас увидел, вы были очаровательны.

Он взял ее под руку и повел прочь от пруда:

— Раз вы не хотите кормить лебедей, чем же мы займемся? У меня весь день свободен, и, если вы никуда не спешите, мы могли бы провести его вместе. Как вы на это смотрите?

— А вам не будет скучно? — подняла на него глаза Люси. В ее вопросе не было кокетства, ее беспокоило только, как бы он не передумал, не решил, что не стоит тратить на нее столько времени.

— Мне никоим образом не будет скучно, — заверил ее Эйвори и повел к залитой солнцем скамейке, над которой свешивались ветви, покрытые еще не совсем распустившимися весенними листьями. — Посидим здесь немного, вы мне расскажете о себе, а потом отправимся куда-нибудь, где нас напоят чаем, — проговорил молодой человек, усаживая Люси.

Она радостно и с облегчением улыбнулась:

— Когда мы позавчера распрощались с вами, мне и в голову не приходило, что вам захочется снова встретиться со мной.

— Значит, вам в голову приходит совсем не то, что надо, — проговорил Эйвори и похлопал Люси по руке. Он вынул портсигар — дорогой золотой портсигар (она это сразу заметила) — и предложил ей сигарету и, когда она отказалась, закурил сам. — Скажите, — с легкой усмешкой в голосе обратился он к ней, — как ваша графиня чувствовала себя сегодня утром после столь необычного для нее вчерашнего пиршества?

— О, прекрасно, — успокоила его Люси. — Я сама со страхом ждала, что будет после всего этого шампанского, да еще и ликера, но она проснулась сегодня как ни в чем не бывало, без всякой головной боли, и сразу начала строить планы насчет следующего выхода в свет. — Люси на секунду замолчала. — Ей до смерти хочется узнать, взяли ли вы чаевые, которые она вчера оставила на столе, — смущенно закончила она, искоса посмотрев на его дорогой костюм.

Эйвори вынул из портмоне новенькую фунтовую купюру.

— Вот эти деньги, — сказал он держа банкнот против солнца. — Еще не знаю, как с ними поступить. Не думаю, что стану их тратить… — В углах его глаз собрались морщинки. — Может быть, в один прекрасный день я вставлю их в рамку.

— Зачем? — искренне изумилась Люси.

— По двум причинам, — тихо ответил он ей. — По двум очень важным причинам. — Он спрятал купюру в бумажник. — А теперь, мадемуазель Люси, мне хотелось бы узнать ваше полное имя. Значит, вы — мадемуазель Люси…

— Грей, — подсказала Люси.

— Почему-то вам эта фамилия очень идет. И как давно вы знакомы с графиней Ардратской?

— Всего чуть больше полугода, — сказала Люси. — Я искала место, и в агентстве, куда обратилась, меня направили к графине. Она меня сразу очаровала, и мне ужасно понравилось у нее работать, хотя я с самого начала поняла, что она бедна как церковная мышь, но ведь и я тоже бедна, вот я и решила, что это не важно. И по-моему, я вполне пришлась ко двору. Собаки графини — а у них не слишком-то хороший характер из-за того, что их перекармливают, — сразу меня приняли, так быстро они никогда не признавали чужих, и даже Августина сразу ко мне прониклась расположением. Я думаю, она теперь считает, что я так же необходима графине, как огромная кровать и кремовые пирожные, которыми она любит лакомиться за утренним завтраком, если, конечно, средства позволяют.

— Вы упомянули, что вы сами очень бедны, — отозвался Эйвори. — И давно это так? И почему?

— Потому что отец не умел делать деньги и, когда умер, мне ничего не досталось. Он был морской офицер и жил в свое удовольствие, только, я думаю, ему не следовало жениться, он никогда не был в состоянии содержать семью. Во всяком случае, мать умерла, когда я была младенцем, и вырастила меня сестра отца. Она относилась ко мне очень хорошо — по-своему, правда, — и я страшно горевала, когда она умерла.

— Вот тогда-то вы и отправились искать работу?

— Да. Меня кое-как приучили к работе с детьми, но, когда тетя умерла, надо было действовать быстро — я как раз узнала о графине. Она ведь на самом деле удивительная личность. Так гордится своим знатным родом и столько у нее воспоминаний, что мне никогда не бывает скучно; я обожаю ее слушать, и мне безразлично, что дом номер 24 по Элисон-Гарденс такой уродливый и что в нем едва сводят концы с концами. Во всяком случае, сводили — последние дни этого нет.

— С тех пор как вы продали брошь?

— Да.

Эйвори закинул ногу на ногу, и Люси отметила, как идеально держится складка на его прекрасно отутюженных брюках.

— И у нее действительно еще много драгоценностей? Не считая той броши, что продали позавчера?

— Много. Но как я уже вам объясняла тогда, она не считает их своей собственностью. Они должны составить фонд для восстановления монархии в Серонии.

— Поскольку ее высочество — последняя оставшаяся в живых дочь старого короля Серонии?

Люси быстро взглянула на Эйвори и утвердительно кивнула.

— Боюсь, я не поддерживаю веры вашей графини в дело Серонии, это проигранная партия, — заметил Пол Эйвори, стряхивая кончиком длинного пальца пепел с сигареты. — Но конечно, старая женщина, отказывающая себе во всем ради вынашиваемой горделивой мечты, заслуживает восхищения. Однако мне кажется, с ее стороны разумнее разместить свои драгоценности на сохранение в банке. И еще я очень надеюсь, что она больше не будет посылать вас продавать ее вещи. Если будет, вы должны отказаться.

— Вообще-то она как раз собиралась пригласить мистера Холлидея к себе, — поделилась новостью с Эйвори Люси. — Она отложила кое-какие кольца и другие мелкие вещицы, решила с ними расстаться, но из-за того, что случилось со мной, хочет теперь пригласить к нам мистера Холлидея.

— И на том спасибо, — заметил Эйвори.

Люси опять с любопытством искоса взглянула на него.

— Вчера в такси вы назвали графиню «ее высочество», — напомнила она Эйвори. — Вы сказали: «Кланяйтесь ее высочеству». Откуда вы знали про этот ее титул?

— Наверное, — Эйвори улыбнулся Люси, — потому, что я сам из Серонии. А теперь, — он взял Люси под руку, — теперь пойдем искать, где попить чаю.