— Да, — выпалил он. И это была правда. Он по-прежнему был абсурдно, по уши влюблен в нее, как и тогда, когда впервые увидел. И если она все еще презирала его из-за его происхождения и за то, что он позволил отцу купить ее для него из-за ее высокого положения в обществе, что ж, так тому и быть. Но он приехал сюда, чтобы посмотреть, можно ли как-нибудь исправить их брак, пока их раздельное проживание не затянулось настолько, что уже ничего нельзя будет сделать.

— В таком случае, — сказала она, и ее холодность вновь вернулась, — я пойду переоденусь. Нет необходимости меня ждать.

Неужели тоска в ее глазах ему привиделась? И она идет просто потому, что он попросил ее? Просто потому, что должна повиноваться мужу? Не будет ли она несчастна, гуляя в снегу на морозе? Не испортит ли прогулку всем остальным?

— Мы будем ждать вас снаружи, — сказал он.

Снег все еще шел. Крупные хлопья, кружась, опускались с тяжелого серого неба. Ступеньки перед домом недавно подметали, но они уже вновь были припорошены. Элизабет вышла на крыльцо и почувствовала себя так, словно вступает в незнакомый, зачарованный мир.

Для нее снег всегда означал, что она будет сидеть дома. На нем можно было поскользнуться и сломать ногу. Хуже того, через него нужно было пробираться, теряя достоинство, особенно если неуклюже упадешь. Гулять по снегу, кататься на санях, лепить снеговика, расчищать водоем или озеро, чтобы можно было покататься на коньках, — все это были занятия для низших слоев общества, у которых не было чести, которую можно было бы уронить. Игра в снежки была немыслима, даже для детей.

Когда Элизабет была ребенком, ей иногда было жаль, что она родилась аристократкой.

Они находились на большой белой площадке, некогда южной лужайке, — все дети, большинство кузенов, котором было столько же лет, сколько и Элизабет, ее брат Берти, Аннабель и мистер Чэмберс. Дети стремительно носились вокруг и визжали, гоняясь друг за другом. Леди смеялись; мужчины с громкими вогласами пытались скользить по снегу, который был слишком глубок, и продолжали терпеть неудачу. Все откровенно наслаждались происходящим.

Даже тетя Амелия и дядя Хорас были на улице, они стояли на заснеженной террасе, смотрели на открывающуюся картину и улыбались.

Эта сцена, наполненная диким, неограниченным весельем, была настолько чуждой жизненному опыту Элизабет, что она чувствовала себя подавленной. Сможет ли она когда-нибудь так же свободно радоваться? Ее воспитывали в убеждении, что веселье и отсутствие благородного воспитания, подобающего леди, — синонимы. Она уже готова была развернуться и убежать домой прежде, чем кто-либо увидит ее. Но мистер Чэмберс, похоже, наблюдал за ней. Он пробрался к ней сквозь снежный покров, его глаза блестели, а лицо раскраснелось от холода и движения. Он выглядел невероятно мужественным и красивым.

— Возьмите мою руку, — сказал он, подходя к нижней ступеньке.

Она вложила свою руку в его и вспомнила с острой болью, как была очарована им, когда он приехал делать ей предложение. Она наивно думала тогда, что он будет ее спасением от унылой, ограниченной жизни, и введет ее в мир, где теплота, любовь и смех ее преобразят. Она уже встречалась с его отцом и полюбила его, несмотря на — или как раз наоборот — именно за те качества, что так презирала ее мать. Звучит абсурдно, но ей захотелось, чтобы он был ее отцом. Сын был намного моложе и красивее, чем она ожидала. Однако ей не потребовалось много времени, чтобы понять, что за его правильным, серьезным поведением скрывалось презрение к ней за то, что она позволила себя купить.

Но сегодня утром она не хотела думать об этом. Он приехал в Уайлдвуд на Рождество и специально пришел в детскую этим утром, чтобы пригласить ее на прогулку. Он отпустил ее руку, как только она благополучно спустилась, и, вложив два пальца в рот, оглушительно засвистел. Элизабет удивленно посмотрела на него, также как и все остальные.

В эти минуты легко было поверить, что перед ними успешный бизнесмен, привыкший организовывать и командовать. Он объявил, что пришла пора играть в снежки и нужно разделиться на две команды примерно равных по количеству людей и огневой мощи.

Элизабет с удовольствием осталась бы стоять рядом с тетей и дядей и наблюдать за всем, но ей не дали выбора. Ее включили в одну из команд, и она осторожно вышла на лужайку, чтобы присоединиться к товарищам по игре. Аннабель поймала ее за руку и сжала ее.

— Лиззи, — сказала она, — я так рада, что ты пришла насладиться снегом. Но как ты смогла сбежать от мамы? — Она засмеялась и тотчас прикрыла рот рукой в варежке. — Забудь, что я сказала. О, Господи, я играю и против Берти, и против Чарльза. Они в другой команде.

Снег под ногами Элизабет был мягким и вовсе не таким скользким, как она предполагала. Он почти достигал верха ее ботинок.

— Он блестит, — сказала она, — даже при том, что нет солнца, как будто кто-то покрыл его тысячами маленьких блесток. Как же это красиво.

Но ей дали мало времени на то, чтобы восхититься ее первым знакомством со снегом.

Две команды выстроились на нейтральной территории друг против друга, и мистер Чэмберс вновь засвистел, давая сигнал к началу боя.

Большинство игроков, как скоро стало ясно Элизабет, вооружились заранее. Снежки взмыли в воздух, и визги, крики и смех свидетельствовали о том, что большинство из них достигли цели.

Элизабет уклонялась от активного боя, не зная, что делать. Она начала чувствовать себя несчастной посреди такого искреннего оживления. Ей никогда не разрешали играть и наслаждаться — она просто не знала как. Она была леди.

И тут снежок попал ей прямо в подбородок и начал капать за ворот ее накидки, прежде чем она успела убрать его оттуда. Другой ударил ее по плечу. В этот момент она думала только о дискомфорте и хотела вернуться домой, где было тепло, тихо, сухо, спокойно и все было ей знакомо.

— Лучшая защита — это нападение, — заметил муж, останавливаясь рядом с ней, и, бросив снежком в Перегрина, ее главного мучителя, попал ему прямо в нос.

Элизабет рассмеялась и внезапно почувствовала воодушевление. Она наклонилась, зачерпнула горстку снега, слепила снежок и тоже бросила его в Перегрина, который все еще отплевывался и пытался очистить лицо. Снежок попал ему в грудь, и Элизабет радостно рассмеялась, хотя другой снежок от неизвестного противника попал ей в плечо.

После этого она забыла о дискомфорте, холоде и достоинстве и бросала снежки с такой скоростью, с которой могла их слепить, в каждого противника, который оказывался в пределах ее досягаемости.

Вскоре, даже не понимая этого, она безудержно смеялась. Она оказалась облеплена снегом с головы до пят, но прошло несколько минут, прежде чем она улучила момент, чтобы безуспешно похлопать по накидке варежками, также забитыми налипшим снегом.

К тому времени как борьба поутихла, дети уже нашли себе еще большую забаву. Они схватили мистера Чэмберса, двое из них повисли на его руках, и по одному на каждой ноге, а остальные его толкали. Со свирепым ревом он повалился на спину.

— Закопаем дядю Эдвина! — завопил несколько раз Чарльз, и другие дети подхватили его клич, пока он не перерос в скандирование.

Они стали заваливать его снегом так, что в итоге остались видны только плечи и голова — и его шляпа, которая была по-щегольски сдвинута на бок.

— Бедный мистер Чэмберс, — заметила тетя Амелия.

— Должен сказать, он веселый малый, — прокомментировал дядя Хорас. — Со мной они бы такое ни за что не проделали.

Элизабет стояла и наблюдала, как остальные взрослые и молодые люди по возможности отряхивали себя и друг друга от снега и восстанавливали дыхание. Мистер Чэмберс хохотал и картинно сопротивлялся, чтобы развеселить детей. Она чувствовала себя так, будто смотрела на незнакомца. Куда делся холодный, не имеющий чувства юмора строгий человек, за которого она вышла замуж? Интуитивно дети выбрали именно того взрослого, который потворствовал им и играл с ними, позволяя забавляться с собой. Как они узнали?