— Теперь — да.

— Я тоже. — Рубен повернулся и одиноко шагнул из комнаты, дверь за ним тихо закрылась. Энн прижала к груди Стивена.

Прошли полчаса, час, а она все никак не могла заснуть. Да и какой уж тут сон, когда все мысли заняты Рубеном!

Очень скоро после того, как она врезалась в машину Рубена на автостоянке, Энн поняла смысл слов «событие, которое круто меняет всю жизнь». Из своего роскошного лимузина вышел мужчина, и она испытала настоящий шок. Он что-то говорил, но Энн не слышала. Взгляд ее был прикован к его лицу. Когда-то давно, в какой-то из прошлых жизней, она видела это прекрасно вылепленное лицо с правильными чертами, которое отличала какая-то удивительная гармоничность.

Они познакомились. Он пригласил ее выпить по чашке кофе, и их разговор затянулся до глубокой ночи. Она заметила, как его порадовало, что Энн немало знает о Венесуэле и даже какое-то время жила там с родителями.

С обезоруживающей прямотой Рубен сообщил Энн, что она совсем не похожа на латиноамериканок. Тогда Энн решила, что это комплимент — в том смысле, что в его глазах она — нечто особенное, непривычное. Однако теперь она в своих выводах сомневалась. Более того, именно «непривычность», несхожесть этнокультурных менталитетов в конце концов погубила — или погубит? — их брак.

Она нужна Рубену, в этом Энн уже не сомневалась. Но он ни за что не признается в этом, тем более после того, как она предала его. А она действительно предала его, хоть и сама того не желая. Слишком доверчиво она сблизилась с его сестрой, не подозревая о коварных замыслах Каролины. Но тогда ее терзала неуверенность в себе, ей позарез нужен был наперсник. Энн было недостаточно того, что Рубен любит ее. Ей было необходимо, чтобы он постоянно твердил об этом, доказывал свою любовь.

Она с радостью свалила бы вину за свои комплексы на смерть родителей и тот шок, который пережила, перебравшись к тетке в родную, но почти незнакомую ей страну. Однако Энн понимала, что дело вовсе не в этом. Ведь чувство неуверенности, неудовлетворенность своей жизнью возникли у нее задолго до того, как погибли родители.

Ей всегда трудно было примириться с их кочевым образом жизни. Энн мечтала о собственной комнате с обоями в розовых бутончиках, с ситцевыми занавесками и плюшевыми зверюшками на подушке. Ей хотелось иметь свои полки с книгами, шкаф, набитый игрушками, и другой, полный одежды. А вместо этого у нее был лишь рюкзачок, штук пять поношенных платьиц, старенький плюшевый медвежонок. Родители желали ей только добра. Они свято верили, что являют собой пример поборников истинных ценностей, учили дочь, что вещи не имеют значения, а избыток их лишь связывает человека. А Энн мечтала быть к чему-то привязанной и изнывала от желания иметь нормальный уютный дом. Самой большой ее детской мечтой было проснуться однажды утром и обнаружить, что родители купили двухэтажный домик, окруженный зеленым газоном, в небольшом городке, где по улицам гоняют на велосипедах мальчишки и девчонки. Из этого дома Энн каждый день ходит в настоящую школу и весело болтает с подружками после уроков.

Родители лишь смеялись над ее фантазиями и объясняли ей, что именно от этого они сознательно отказались. Обычная жизнь — не для них.

Энн же почти всю свою жизнь стремилась стать самой обыкновенной. Да и Рубен, хоть и не был обычным человеком, хотел того же, что и она, — стабильности, безопасности, жизни в определенных традициях. Он хотел иметь семью. И детей, об этом мечтали они оба.

Стараясь не разбудить мальчика, Энн осторожно поцеловала Стива в лобик. Она была счастлива снова держать сына в объятиях, его близость успокаивала. Однако спать она не могла — все ее мысли были заняты Рубеном.

Сегодня впервые за многие годы она увидела брешь в его броне, но вместо того, чтобы ринуться вперед и нанести удар по слабому месту, ей захотелось защитить его. Защитить мужчину, которого она некогда любила — да что там, любит и сейчас! — именно в тот момент, когда он был наиболее уязвим.

Сердце Энн переполняли чувства, в которых смешивались нежность, прощение, сожаление. Когда-то им с Рубеном было так хорошо, они были так нежны друг с другом, полные любви и надежды. Смогут ли они вернуть прошлое? Смогут ли вновь найти путь друг к другу?

Энн выскользнула из постели, оставив Стивена сладко спать в гнездышке из одеял и подушек. Вызвав горничную, она объяснила, что ей необходимо немедленно увидеться с хозяином. Она действовала не раздумывая, подчинись интуиции, порыву.

Рубен был в спальне. Слуга молча открыл дверь перед Энн и впустил ее в это святилище.

Ресницы Рубена приподнялись, взгляд серых глаз упал на Энн.

— Да?

Их взгляды скрестились, и у Энн внутри все перевернулось. Его холодные глаза ее просто доконали. Ей отчаянно захотелось броситься к мужу и умолять простить ее, любить ее. Однако она не могла заставить себя сдвинуться с места. Слишком велика пропасть между ними, слишком тяжел груз недоверия, ошибок и страха. Рубен сел на кровати. Атласная простыня соскользнула, обнажив его до пояса. Сердце Энн на мгновение перестало биться: он был просто потрясающе сексуальным.

— Что тебе нужно?

— Мне нужен ты, Рубен, — храбро заявила Энн.

Он нахмурился. Затем медленно откинул простыню и подвинулся, освобождая место для Энн. Она бросилась вперед, прыгнула в кровать и спрятала лицо на его плече.

— Рубен, я должна…

Но он остановил ее, прильнув губами к ее губам. Потом шепнул:

— Нет, не говори ничего. Я не верю словам.

Плиты мускулов его груди коснулись ее набухших в ожидании сосков, бедра прильнули к ее ногам. Энн ощутила его возбуждение, ее тело занялось жаром. Она изнывала от жажды, утолить которую мог единственный мужчина — ее первая и последняя любовь.

Утолив жажду наслаждения, все еще тяжело дыша, Энн смотрела на Рубена в ожидании, что он скажет. У него явно было что-то на уме, это угадывалось в его взгляде, сжатых губах, в том, как обозначились морщинки в уголках глаз. Энн не хотела допытываться, если, конечно, вообще было что выпытывать. Пусть Рубен соберется с мыслями. И он, видимо, собрался: протянул руку, провел крепкой ладонью по ее талии, грудной клетке, пересчитав каждое ребрышко, и наконец накрыл ее грудь.

— Ты всерьез сказала, что хочешь остаться?

Молча глядя на мужскую руку, лежавшую на ее груди, Энн разрываясь между желанием, которое у нее та рождала, и страхом перед его словами.

— Энн, ты меня слышишь?

Он по-прежнему хочет, чтобы она уехала. Даже теперь, после самого интимного действа, которое может произойти между мужчиной и женщиной. Энн на мгновение закрыла глаза.

— Я не уеду, если это то, чего ты требуешь.

— Разве я этого требовал? — Рубен отбросил простыню, открывая свету их тела. Его тело, казалось, состояло из одних мышц, вздымавшихся на мощной груди, плоском животе и длинных ногах.

— А разве нет? — Энн постаралась прогнать от себя прочь желание снова раствориться в нем. С Рубеном она чувствовала себя настоящей женщиной, его редкое мастерство в любви приводило ее в восхищение. Но сейчас речь не о том, напомнила себе Энн. Он по-прежнему хочет оторвать ее от сына. — Я не брошу Стивена. Ни при каких обстоятельствах.

— И разводиться не станешь?

— Ни за что!

Рубен внезапно наклонился и забрал в рот ее сосок. Тело Энн словно пронзил электрический ток, и она протестующе застонала. Рубен поднял голову и улыбнулся. В этой улыбке читалось подлинное удовлетворение — он явно наслаждался властью над ней.

— Что ж, в таком случае ты не станешь возражать против того, чтобы снова принести обет?

Какой еще обет? Энн подскочила, схватила простыню и натянула ее на себя, чувствуя, что сейчас особенно остро нуждается в защите.

— Что значит — принести обет? Ты собираешься заточить меня в монастырь?

Рубен расхохотался.

— Я бы не смог этого сделать при всем желании, ведь ты не католичка. — И, посерьезнев, прибавил: — Нет, я имел в виду брачный обет.