Его язык скользнул внутрь ее рта, и тело Энн занялось огнем до самых кончиков пальцев. Ее бросало то в жар, то в холод, а его язык все скользил и скользил вдоль ее губ. Энн беспомощно вцепилась в его рубашку и прижалась к нему, не в силах совладать с сжигавшей ее страстью. Он был таким родным, теплым, крепким, таким живым. Сколько месяцев она рыдала по ночам, ей так не хватало тепла его кожи, запаха его тела, его страсти, которую они так и не утолили за наполненный горечью и сладостью короткий год совместной жизни.

Глянцевые листья цитрусовых деревьев, аромат тропической растительности, отдаленный рокот набегающих на берег волн — все это в ее сознании было прочно связано с Рубеном, и тело Энн растворилось в его объятиях, невзирая на доводы рассудка, отказываясь вспоминать что бы то ни было кроме наслаждения, которое он дарил ей. Его рука скользнула от ее шеи к груди, и по коже Энн побежали мурашки. Содрогнувшись, она крепче прижалась к нему, словно стремясь вобрать его в себя целиком.

— Скажи, — хрипло прошептал Рубен, — а с Уиллом ты чувствуешь то же самое? — Энн словно обдало ушатом ледяной воды. Вся сжавшись от ужаса, она лихорадочно уперлась руками в грудь Рубена, пытаясь освободиться — и бежать. Но Рубен лишь рассмеялся глухим довольным смехом. — Нет, дорогая, не убегай, я уже довольно сильно возбудился.

В душу Энн отравленными стрелами вонзились отвращение к себе, раскаяние и боль. Рубен — настоящий дикарь, хоть и прикрывается маской цивилизованного человека. Боль сменилась гневом, и, не помня себя от ярости, Энн влепила Рубену увесистую затрещину. Удар пришелся по скуле, больно отозвавшись в пальцах, и в тишине салона автомобиля прозвучал неестественно громко.

Рубен не шевельнулся, зато Энн прямо-таки приросла к сиденью, зажав рукой рот. Господи, что она натворила?

— Извини, — одними губами прошептала она, широко раскрыв глаза от страха.

На скуле Рубена проступило красное пятно, и ей стало совсем тошно.

— Вот уже второй раз ты поднимаешь на меня руку, причем сейчас тебе удалось меня ударить. — Голое Рубена звучал совершенно бесстрастно, что само по себе было зловещим признаком. — Однако тебе все же не следует вводить это в привычку. — Энн понимала, что надо что-то сказать, но не могла вымолвить ни слова: слишком много чувств боролось в ее душе. Она и желала его, и ненавидела. Жаждала его прикосновений и одновременно мечтала уязвить как можно больнее. Бред какой-то! Да и вообще, быть с ним рядом — настоящее безумие. — Никогда больше так не делай. Ты поняла, сеньора?

— Никакая я не сеньора, нечего меня так называть.

— Но ты действительно сеньора, раз ты моя жена. И ты имеешь право носить мое имя, делить со мной мое состояние и рассчитывать на мою защиту.

— Я не…

— Тебе некуда деваться. Выйдя за меня замуж, ты полностью изменила свою жизнь.

Рубен почти пригвоздил Энн к месту тяжелым мрачным взглядом. Свет и тени играли на жестком мужском лице, делая его загадочным и еще более грозным.

Машина остановилась, Рубен вышел и, взяв Энн за руку, потянул за собой.

В доме опять надрывался телефон. Энн услышала его еще с дорожки и поспешно взбежала по ступенькам крыльца. Выудив из сумочки ключ, она попыталась вставить его в замочную скважину, но руки так тряслись, что это ей никак не удавалось.

— Тебе помочь? — насмешливо протянул Рубен.

— Нет!

А телефон все звонил, и от его настойчивости у Энн все больше сжималось сердце. Что, если это миссис Бентон? Вдруг со Стивеном что-нибудь случилось? Наконец Энн удалось вставить ключ, и она резко повернула его в замке. Однако как только дверь открылась, телефон замолчал. Рубен, должно быть, услышал ее досадливый возглас, ибо, проскользнув мимо Энн, слегка коснулся пальцем кончика ее носа.

— Ничего, детка, если это что-то важное, он перезвонит.

И как ни в чем не бывало отправился бродить по дому. Энн просто взбесилась: как он посмел ворваться в ее дом без приглашения! Однако протестовать было уже поздно. Ей оставалось последовать за Рубеном из узкого темного коридора в гостиную, а оттуда — в крошечную кухню. Там Рубен огляделся, принюхался и пожал плечами. Еще бы, для него такое помещение было чем-то вроде коробки из-под туфель.

Напряженно выпрямившись, Энн следила, как ее муж критическим взглядом обозревает старенькие крашеные шкафы и истертый бежевый линолеум. От его взгляда ничего не укрылось, даже влажные посудные полотенца, висевшие на шкафу.

— Если ты нуждалась в деньгах, могла бы мне сказать, — заявил наконец Рубен, закончив обозрение.

Обернувшись к Энн, он скрестил руки на груди. Скрещенные руки резче обозначили его мощные бицепсы. Для латиноамериканца Рубен вообще был необычайно высок, а его рельефная мускулатура посрамила бы любого профессионального атлета.

Энн судорожно вобрала в легкие воздух. В голове шумело, сердце пронзала знакомая боль. Не поддавайся, шептал внутренний голос. Не дай ему снова подчинить твою волю. Пусть он богат, как Крёз, это все равно ничего не изменит. Ее дом полон для нее самых светлых воспоминаний. Стивен, и все то чудесное, что было в первый раз… Его первая улыбка, первый зубик, первые шаги, первые слова. Детская присыпка и колыбельные. Яблочное пюре и сладкие поцелуи, пахнущие жевательной резинкой. Она создала как бы мягкий кокон, защищавший ее и сына. Их общий мир — хрупкий, конечно! — позволял Энн держаться. До сегодняшнего дня.

— Мне не нужны твои деньги, — выдавила она. — И меня вполне устраивает мой дом. Он очень уютный.

— Ничего себе уютный! Настоящая трущоба.

Энн плотно сжала губы, стараясь сдержать слезы, готовые выступить на ее глазах от стыда. Ну еще бы ему не фыркать при виде ее подержанной мебели. В мире Каррильо де Асеведа все было самого лучшего качества. Суперсовременные автомобили, элегантная мебель, великолепные драгоценности. Он мог позволить себе любую роскошь. Энн же денег едва хватало, чтобы вовремя платить по счетам. Зато Стивен рос здоровеньким и счастливым, а больше ей ничего и не требовалось. Она не променяет спокойную, размеренную жизнь сына ни на какую роскошь.

— Я тебя сюда не приглашала, — огрызнулась Энн. — Если тебе здесь не нравится, можешь удалиться. Ты знаешь, где дверь.

— Еще чего не хватало! Лишить себя удовольствия наслаждаться твоим обществом? Ну нет, я никуда не пойду. — Рубен облокотился о кухонный стол. Он был совершенно невозмутим и любезен, как на светском приеме. — Кстати, для воспитанной дамы ты ведешь себя просто неприлично. Ведь полагается предложить гостю хоть глоток воды.

Энн в отчаянии бросила взгляд на часы, висевшие в кухне. На то, чтобы отделаться от Рубена, у нее оставался всего час.

— Уже поздно, Рубен, — сделала она последнюю отчаянную попытку.

— Вот именно, и чашечка кофе была бы очень кстати.

Поняв, что спорить бесполезно, Энн тяжело вздохнула. В этом весь Рубен. Слышит и видит только тогда, когда это ему удобно. Во всех остальных случаях он глух и слеп. Потому-то и появилось отчуждение между ними. Рубен был полностью поглощен своими делами, а Энн чувствовала себя совсем заброшенной и одинокой. Она пыталась поговорить с ним об этом, но он не пожелал ничего слушать — точно так же, как сейчас.

Энн устало поставила чайник на плиту. Кофе она до сих пор варила так, как научил ее Рубен, — на латиноамериканский манер. Напиток получался гораздо крепче и насыщеннее, чем приготовленный по-североамерикански. От некоторых привычек и впрямь нелегко отделаться, мрачно усмехнулась про себя Энн.

— Кстати, хоть ты и находишь свой дом уютным, можно его все же усовершенствовать, — ворвался в мысли Энн по-прежнему бесстрастный голос Рубена. — И вообще, для женщины с твоим положением тебе подобает что-нибудь поприличнее. Я найму тебе домоправительницу. Шофера. Телохранителей.

— Зачем мне телохранители, скажи на милость? — Энн даже не обернулась. — Шофер мне тоже не требуется. А что до домоправительницы, то я, хоть и небогата, зато отличная хозяйка. В этом доме ты не найдешь и пылинки, как ни старайся.