— Не понимаю, как вы не влюбитесь в него, мисс, — заметила она в разговоре с Евгенией.

- А ты сама влюбилась бы в него, Бриджит?

- Мне не подняться на такие высоты, мисс, — пожала плечами служанка. — Мне просто странно, что вы не попали под его очарование.

Евгения внимательно посмотрела на служанку. Бриджит была для нее загадкой. То она специально разжигала интерес Евгении к Грэгору, то совсем не хотела говорить о художнике. А теперь вот пытается обратить ее внимание на маркиза.

Наступил вечер званого ужина. На длинном столе красного дерева мерцали свечи, заливая все вокруг золотистым светом. На ужине присутствовало одиннадцать гостей, включая Евгению, тетю Клорис и миссис Давдейл.

Мать была вне себя от волнения — она сидела за одним столом с такими блистательными господами, как герцог Филлертон, сэр Хамфри и леди Петтс. Тетя Клорис, напротив, никакого благоговения перед этой компанией не испытывала. Но ее спартанский дух был жестоко уязвлен роскошью накрытого стола, просто стонущего под тяжестью серебра, фарфора и всяческих блюд, достойных самого короля. Ее явно раздражало, что миссис Давдейл определенно наслаждается этим великолепием. На Евгению, к удовольствию старой дамы, эта пышность, кажется, не произвела особого впечатления.

Тете Клорис было невдомек, что Евгению не поразила роскошь стола потому, что ее мысли были далеки

от происходящего в доме маркиза — с тем листком бумаги, который теперь находился всегда при ней. Она получила его три дня назад, и даже теперь он был спрятан у нее на груди. Написанные в нем слова, казалось, обжигали ей кожу.

Приветствую вас, прекрасный цветок! Вы часто снитесь мне. Вы рады? Когда я вас увижу, возьму вашу ручку, белую, как лунный свет, и покрою поцелуями ладонь. Думаю, это тоже вам понравится. Мое сердце страдает оттого, что вы уехали. Возвращайтесь поскорее к вашему верному Грэгору.

Евгения представила, будто слышит, как Грэгор шепчет ей эти слова на ухо. Она вспыхнула, когда эта мысль пришла ей на ум, и не смела поднять голову от тарелки, дрожа от страха, что кто-нибудь сможет угадать по ее лицу, что с ней происходит.

Хотя Евгения и сидела по правую руку от маркиза, она смутно осознавала его присутствие. Миссис Давдейл нахмурилась, когда заметила, что дочь ее выглядит совершенно отрешенной и равнодушной. Она с неудовольствием отметила, что слева от хозяина сидит красивая и богатая вдова. Леди Уоллинг, конечно, была не первой молодости, но вела себя очень уверенно и всячески проявляла благосклонность к маркизу.

После того как дамы, предоставив джентльменам возможность насладиться портвейном и сигарами, отправились в гостиную, миссис Давдейл улучила момент и снова упрекнула Евгению за ее поведение.

— Я не могу тебя понять. Неужели ты думаешь, что ты единственная особа в мире, которой нужно найти мужа?!

— Нет, мама, я так не считаю.

— Тогда почему ты позволяешь леди Уоллинг монополизировать нашего очаровательного хозяина?

Евгения вздохнула.

— А почему ты никак не примешь к сведению и не смиришься, что я не хочу искать расположения маркиза, мама? Почему?

— Как может мать смириться с тем, что ее дочь так опрометчиво отвергает свой, возможно, единственный шанс в жизни?!

— Но мама, я не люблю маркиза!

— Это не имеет значения, дорогая. Если только ты не влюблена в кого-то другого.

На лице матери появилось такое подозрительное выражение, что Евгения инстинктивно прижала руку к груди, будто боялась, что тайное послание, которое было там спрятано, вдруг заметят.

— Ну так что?

Евгении не хотелось обманывать мать, но она не собиралась выдавать себя и Грэгора и подвергаться нападкам.

— Откуда мне знать что-то о любви, мама?

Миссис Давдейл осталась довольна, и Евгения смогла отойти от нее.

Ужин удался на славу, но маркиз не спешил повторять его. Последующие несколько недель он был занят делами и предоставил своих гостей самим себе. Но это не испортило им удовольствия от жизни в огромном особняке.

Даже тетя Клорис начала поддаваться тем многочисленным соблазнам, которыми ее искушали в Бакбери-Эбби.

Тетушка оценила щедрость маркиза и вскоре присоединилась к миссис Давдейл, уговаривая Евгению ответить на его ухаживания. Основной стратегией пожилых дам было убедить упрямицу, что она многим обязана маркизу.

— Кто, по-твоему, оплатил платье, которое тебе шили для бала у Бескомбов? — спросила как-то тетя Клорис. — Бала, на который вы так и не попали, — добавила она.

— Вы, тетя Клорис, — с опаской ответила Евгения.

— Вот уж точно не я.

Евгения быстро повернулась к миссис Давдейл.

— Мама?

— И не я, дорогая, — покачала головой мать. — Я действительно продала свои драгоценности в Хаттон-гарден, но когда ты так решительно заявила, что никогда не простишь мне этого, я поняла, что их нужно вернуть. Поэтому я... написала маркизу и попросила его о помощи.

— Ты написала маркизу? — сдавленно повторила Евгения.

— Да, дорогая. Он выкупил мои драгоценности, а потом настоял на том, что сам оплатит наши наряды.

Евгения вспомнила тот случай на Грейвен-Хилл, когда она стала свидетельницей, как маркиз передал матери какой-то пакет. Все — услуги мадам Лефейн, веер, перчатки, ткань — все это было у нее благодаря вмешательству маркиза!

После такого открытия Евгения почувствовала себя несчастной. Она словно ощущала, как смыкаются вокруг нее щупальца богатства и власти.

Теперь компанию матери составляла тетя Клорис. Миссис Давдейл окрепла настолько, что могла ходить, опираясь на палку, и в погожие дни они с тетушкой сидели на открытой террасе и беседовали. Евгения была уверена, что они без устали плетут интриги, чтобы соединить ее с маркизом.

Из желания иметь наперсницу Евгения все чаще искала общества Бриджит. Она понимала, что непозволительно приближает к себе камеристку, но считала, что это цена, которую она должна платить за возможность хоть с кем-нибудь поговорить о Грэгоре.

Бриджит по-прежнему приводила Евгению в замешательство. Она то разжигала и подогревала интерес Евгении к художнику, то становилась угрюмой и категорически отказывалась говорить о нем.

— Зачем вам этот сумасшедший русский, мисс? — говорила она. — Маркиз — это настоящая находка!

Евгения хваталась руками за голову.

— Бриджит, пожалуйста! Ты говоришь, как мои мама и тетя!

Бриджит хмуро теребила манжету.

— Так, может, они правы? Я быне отказалась быть хозяйкой этого поместья.

В такие моменты Евгения чувствовала, что письмо на ее груди — эмблема единственного настоящего ее друга в целом мире. Оно, казалось, отзывалось на биение ее сердца и напоминало ей о существовании романтической страсти в противовес меркантильности и холодному расчету.

Евгения бережно хранила письмо Грэгора, но не осмеливалась ответить на него. Художник говорил о своей любви, но не о серьезных намерениях. В ее положении молодой незамужней девушки она могла только надеяться и ждать от него следующего шага. Однако никаких вестей о себе Грэгор больше не подавал. И тут в судьбе Евгении произошел очередной поворот.

После обильного ленча с мидиями тетушка Клорис почувствовала тошноту, и настроение у нее резко испортилось.

— Вот что бывает от роскоши, — ворчала она. — Она разрушает все внутренности.

— Но вы действительно перестарались с мидиями, — робко возразила миссис Давдейл.

— Вот именно, — фыркнула тетя Клорис. — Здесь весьма поощряется неумеренность! Я собираюсь вернуться домой — иначе я здесь умру. О, как мне плохо! Бриджит, помоги мне подняться. Я должна пойти и прилечь.

Около четырех часов появился маркиз. Он осведомился о здоровье тети Клорис, поскольку дворецкий сообщил ему о том, что пожилая леди заболела.

Миссис Давдейл трепетала от восторга из-за неожиданного посещения маркиза.

— О, как это мило с вашей стороны беспокоиться об этом. Она отдыхает. Я уверена, что к вечеру ей станет лучше. Вы непременно должны выпить с нами чаю — в последнее время мы так редко видим вас!


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: