— Но... Разве это разумно, милорд? Уже разосланы приглашения. И мама сама шьет мне платье — у нее не хватит времени его закончить. И мой портрет еще далек от завершения.

Этот последний довод был ее ошибкой, потому что еще больше разозлил маркиза.

— Вы забываете о своем положении, мисс! — прорычал он. — Вы теперь многим мне обязаны, и более всего — за «Парагон». Куда вы с матерью отправитесь, если я вас выгоню? Назад, в приживалки к двоюродной бабушке?

С силой, которой она в себе не подозревала, Евгения принялась колотить маркиза в грудь и продолжала до тех пор, пока он не оттолкнул ее так резко, что она едва не упала. Удержавшись за край стола, она отдышалась и проговорила:

— Вы... не можете выселить нас из «Парагона». Он... теперь мой. Вы отдали мне ключи.

— Да, отдал, мисс. Но я не отдал вам вот это! — Открыв ящик стола, маркиз бросил на стол какой-то документ.

— Что... это?

— Письменное подтверждение, которое доказывает ваши права на дом.

Евгения бездумно протянула руку к документу, но, к ее потрясению, маркиз схватил документ и принялся рвать его на мелкие клочки прямо у нее на глазах.

При виде такого нехарактерного для него поведения Евгения стала пятиться прочь из комнаты.

— Вы грубый, жестокий человек, сэр! Я бы никогда не подумала, что вы на такое способны! Грубый и жестокий!..

Маркиз побледнел, услышав ее слова. Он со стоном уронил голову на ладони.

— Если это и так, мадмуазель, то вы сами в этом виноваты, — пробормотал он в отчаянии, но Евгения уже не слышала этих последних слов, потому что бросилась вон из комнаты.

Не желая просить подать ей экипаж, она была вынуждена возвращаться в «Парагон» пешком. Она то бежала, то еле шла — подол ее юбки вскоре был весь покрыт грязью, туфли промокли насквозь.

Мысли лихорадочно проносились в ее мозгу. Она не сдастся маркизу — ни за что! Его поведение было просто отвратительным! Бесспорно, страстным, как ей хотелось бы, но отвратительным. Она больше ни на минуту не останется в его поместье. Даже если придется покинуть любимый «Парагон».

Евгения стремительно ворвалась в коттедж с намерением тотчас сообщить матери, что они уезжают. Но когда сквозь открытую дверь в гостиную она увидела мать, уютно сидевшую у огня, девушка дрогнула. Огонь ярко горел в камине — там было столько дров, сколько наверняка не будет на Крейвен-Хилл, учитывая скупость тети Клорис.

Медленно оглядев комнату, Евгения поняла, насколько основательно мать обустроилась в этом доме. Это ее теплое уютное королевство, в котором она с удовольствием правит. Как можно отнять это у нее?

Евгения чувствовала, что ее сердце, будто воздушный змей, трепещет и носится туда-сюда по ветру.

Грэгор или маркиз? Всего один взгляд на мать сразу же подсказал ответ.

С глубоким вздохом девушка поднялась в свою комнату. Там она села за письменный стол и принялась писать. Она писала маркизу, что смиренно покоряется его желанию перенести дату свадьбы на более ранний срок.

Евгения положила подбородок на руку и смотрела из окна кареты, которая увозила их с маркизом в отель у озера, где они должны были провести свой медовый месяц.

Они обвенчались этим утром. Миссис Давдейл была озадачена, когда узнала, что дата свадьбы перенесена на более ранний срок. Но в глубине души обрадовалась. Учитывая, как сильно переменилось отношение маркиза к Евгении, она уже начала опасаться, что свадьба может не состояться.

У Евгении не было возможности узнать у Грэгора напрямую, что он думает о таком изменении планов. Маркиз деликатно намекнул миссис Давдейл, что не считает возможным, чтобы Бриджит составляла Евгении компанию, когда та позирует художнику. Миссис Давдейл побледнела, услышав эту просьбу, но быстро согласилась и пообещала, что теперь только она сама или тетя Клорис будет исполнять роль дуэньи.

В присутствии строгих дам Грэгор не приближался к своей модели и выражал недовольство тем, что полностью игнорировал ее, рисуя в мрачном и каком-то исступленном молчании. Евгения чувствовала себя несчастной, но была исполнена решимости не нарушить обещание, данное маркизу.

Тем не менее Грэгор использовал Бриджит, чтобы передать Евгении письмо, в котором он изливал всю полноту своего разочарования.

«Мое сердце разрывается на части — так, как может рваться только русское сердце. Давайте убежим, пока еще не поздно. Как вы можете променять страсть и кипение крови на деньги ?!»

Это послание присоединилось к предыдущим двум в ридикюле Евгении, и она пообещала себе, что уничтожит все три... позже!

Девушка не осмелилась ответить художнику в письменном виде, но дрожащим голосом попросила Бриджит объяснить ему, что чувствует себя обязанной исполнить долг, а не следовать своим истинным желаниям.

— Он не поймет этого, — ответила Бриджит с едва заметным презрением. — Он не приемлет таких понятий, вроде долга.

— Да, — вздохнула Евгения, — думаю, ты права. Ей хотелось услышать от Бриджит хоть несколько слов утешения, но служанка уставилась в окно, будто завороженная тем, что там увидела.

— Грэгор сказал, что следующей он нарисует меня, — пробормотала она наконец, склонив голову набок. — Как вы думаете, я подходящая модель, мисс?

Венчание проходило в часовне в Бакбери-Эбби. Миссис Давдейл и тетя Клорис приехали на двуколке. Евгения попросила разрешения, если погода позволит, приехать на церемонию верхом на Баде.

После ожесточенной перепалки в Бакбери и последующей капитуляции Евгении маркиз отбыл в Лондон. Он, казалось, утратил всяческий интерес к свадьбе и вернулся лишь за два дня до церемонии в сопровождении лорда и леди Грэнтон. Лорд Грэнтон дал согласие сопровождать Евгению к алтарю.

В отсутствие маркиза у Евгении было достаточно времени, чтобы поразмышлять над столь нехарактерным для ее жениха поведением. Она со стыдом вынуждена была признать, что именно непостоянство ее собственных чувств — вероятно, еще более очевидное для ее жениха, чем она могла себе представить, — привело маркиза к такому взрыву эмоций. Тем не менее, вспоминая их разговор, Евгения содрогалась. Что же за человек ее будущий муж?

Она повернула голову и взглянула на маркиза, который расположился на диванчике напротив. Он откинул голову на спинку сиденья и сплел пальцы на серебряном набалдашнике трости. Девушка не могла разгадать выражение его лица, как не могла сделать этого утром, когда подъехала к ступеням церкви, где ее ждал лорд Грэнтон.

Утро выдалось морозным. Каждая веточка, каждая былинка покрылись изморозью. В свете зимнего солнца день, казалось, искрился серебром.

Платье цвета слоновой кости облегало фигуру Евгении, как лепестки розы. Белый горностаевый палантин покрывал ее плечи. Серебряные зажимы эффектно поддерживали ее золотистые волосы, гармонируя с серебряным обручем прозрачной фаты.

Увидев ее, маркиз затаил дыхание, но его мрачное лицо даже не дрогнуло. Он словно со стороны наблюдал, как она поднимается по лестнице часовни под руку с лордом Грэнтоном.

И только когда священник, совершавший обряд венчания, провозгласил их мужем и женой, маркиз, откинув фату, поцеловал Евгению в губы. В его темных мерцающих зрачках отразилось удовлетворение оттого, что отныне она связана с ним священными узами.

И вот теперь они едут туда, где она вынуждена будет отдать этому человеку всю себя.

Евгения удивлялась собственному спокойствию. Лишь один вопрос тревожил ее воображение: «Буду ли я чувствовать себя самой собой завтра утром?» Девушка отвернулась и увидела свое отражение в оконном стекле. Оттуда на нее удивленно смотрели широко распахнутые глаза.

Евгения откинулась на спинку сиденья. Наступали сумерки, и на фоне темнеющего неба видны были только силуэты холмов.

Они ехали уже несколько часов, удаляясь от Бакбери, от матери и тетушки Клорис, от лорда и леди Грэнтон. И еще от Грэгора. Она почувствовала, как ее охватывает волна одиночества и тоски по дому, хотя и понимала, что некоторые из тех, кто остался в поместье, тоже скоро оттуда уедут. Уже завтра Бакбери-Эбби покинут лорд и леди Грэнтон. С ними отбудут в Лондон миссис Давдейл и тетя Клорис, а через месяц они отправятся в путешествие по Италии. Эту поездку предложил и оплатил маркиз. С ними в путешествие отправится новая камеристка, которая раньше работала у леди Грэнтон. Евгения настояла, чтобы Бриджит на время медового месяца осталась при ней в качестве ее собственной камеристки. Она не сообщала об этом маркизу до его приезда из Лондона. Вполне понятно, что он не хотел соглашаться, чтобы Бриджит сопровождала их в медовый месяц. Но Евгения была так настойчива, объясняя, что ей необходимо видеть хотя бы одно знакомое лицо в этом первом для нее путешествии без матери, что в конце концов он с неохотой дал свое согласие.