Бертольд вернулся к стойке. И протянул девушке листок, полученный от посетителя.

— Что это? — Энн прочитала текст, начертанный резкими, почти готическими буквами.

«Подтверждаю, что Энн Лейси является лучшей официанткой. Редактор Франкфурт цайтунг». Дальше стояло имя, фамилия и подпись.

— Что это? — снова спросила Энн.

— Это то, что поможет тебе воплотить мечту, — пояснил Бертольд.

— И каким образом?

— Какая ты непонятливая! Немного ловкости, и слово «официантка» превратится в «корреспондент»!

— Но это же подделка!

— Победителей не судят, как тебе известно. Привези статьи — и наш вариант письма станет правдой.

— Но как вам удалось?

— Главный редактор «Цайтунга» — наш постоянный посетитель. И я просто его попросил. Ему ничего не стоит черкнуть пару слов.

7

Энн думала, что ей придется снимать квартиру в Берлине, и заранее опасалась предстоящих трудностей, не намереваясь, впрочем, перед ними пасовать. Однако все оказалось значительно проще: часть труппы и сценических рабочих жила не в столице, поэтому компания, занимающаяся постановкой, снимала для них комнаты в приличном общежитии. Там же предложили поселиться и Энн — по вполне приемлемой цене и в отличных условиях.

Комнату ей пришлось делить с Йоханной Зейлер, помощницей гримера. Йоханна оказалась рыженькой пухлой девушкой без комплексов, которая могла часами рассуждать о парнях и способах их завоевания. Через день у Энн уже голова кружилась от советов, как заполучить в свои объятия лучшего мужчину столицы, кем бы он ни был. Йоханна покупала глянцевые журналы с кричащими заголовками статей «Как свести его с ума в постели» и «Сто способов загладить свою вину после ссоры». Кажется, читая их, она была абсолютно счастлива. Энн она нравилась бы больше, если бы поменьше говорила.

Энн определили в помощницы к костюмеру, пожилой апатичной женщине по имени Лизбет, которая отлично знала свое дело. С Лизбет Энн сдружилась мгновенно, несмотря на разницу в возрасте. Костюмами к мюзиклу занимался целый цех, сейчас их дошивали по эскизам художников, а в обязанности Энн, как и других помощников костюмера, входила подгонка и глажка нарядов.

В первый день, с трепетом сдав драгоценную бумагу из «Франкфурт цайтунг» в соответствующий отдел, заселившись в общежитие и будучи представленной Лизбет, Энн отправилась знакомиться с труппой.

Оказывается, над мюзиклом работало около сотни человек — немалое количество! Чуть меньше пятидесяти поющих исполнителей, включая звезд, декораторы, гримеры, костюмеры, хореографы, сценические рабочие… В большинстве своем это были люди, фанатично преданные своему делу. Даже таскание тяжестей из одного конца театра в другой они воспринимали как любимую работу.

Расписание репетиций было четким и жестким: начало в десять утра, окончание в восемь вечера, однако в большинстве случаев актеры задерживались допоздна. До премьеры мюзикла оставалось чуть меньше двух недель, и Конрад с Амалией гоняли актеров до седьмого пота.

Так как костюмы были практически готовы — Лизбет не трепела осечек и с немецкой старательностью пыталась успеть все заранее, — работы у Энн оказалось не так и много. Пользуясь своим особым положением (начальник пиар-отдела, герр Кречмер, которого все называли просто Виктором, предупредил Лизбет о том, что Энн журналистка), девушка на второй день своего пребывания в штате мюзикла отпросилась у начальства и пробралась в зал посмотреть репетицию. Она знала, что Альберт там, — как исполнитель одной из ведущих партий, он появлялся на репетициях каждый день. Правда, частенько опаздывал, как сообщила Энн охочая до сплетен Йоханна.

Репетиционный зал — тот самый, где проходил банкет по случаю закрытия «Робин Гуда» — был ярко освещен. Энн проскользнула внутрь и, стараясь не привлекать к себе внимания, уселась на один из стульев, стоявших вдоль стены. Сердце тут же забилось быстрее: Альберт был здесь. Одетый в потертые джинсы и белую рубашку, он казался Энн единственным и неповторимым секс-символом Европы. Часть труппы стояла посреди зала, пол которого был расчерчен мелом, остальные актеры, пока не участвующие в репетиции, сидели на стульях и на полу и весело болтали. Амалия Дельбрюк, хореограф, что-то вполголоса втолковывала мрачному Кершнеру.

— Привет. — К Энн подсела худенькая девушка с пушистыми темными волосами, забранными в хвост. — Я Криста. Ты новенькая?

— Энн. Я журналистка, буду делать о мюзикле цикл статей, и заодно поработаю у вас помощником костюмера.

— Как интересно! Смотри, Лизбет тебя уморит, — предупредила новую знакомую Криста.

— Я надеюсь, что нет, — засмеялась Энн. — Она меня даже отпустила посмотреть репетицию.

— А, сегодня тоска, — махнула рукой Криста. — Сейчас Амалия закончит гонять главных исполнителей, и будем репетировать какую-нибудь массовую сцену. Но Амалия нынче не в духе.

— Почему? — заинтересовалась Энн.

— Они с Альбертом поругались, — таинственным шепотом сообщила Криста. — Они всегда ругаются из-за хореографии. Конрад хочет, чтобы все было идеально, а звезды — они и есть звезды. Вчера Сиси закатила истерику, сегодня Альберт выступает. Только с Матиасом редко бывают проблемы.

— Ты давно в труппе? — поддержала разговор Энн.

— Уже три года. — Поймав удивленный взгляд девушки, Криста с усмешкой пояснила: — Мне двадцать восемь, просто выгляжу до сих пор, как больной воробей. Но петь и танцевать это мне не мешает.

— Так! — Амалия, одетая в леггинсы и просторную майку с изображением покемона Пикачу, громко хлопнула в ладоши; все разговоры немедля прекратились. — Тишина в зале! Матиас, пожалуйста, иди сюда. Дуэт Артура и Монтанелли. Дитмар, поставь эту партию.

Худой всклокоченный юноша, сидевший за столом с ноутбуком и стереосистемой, кивнул, и из динамиков грянула музыка. Матиас Реннер, до сих пор сидевший в углу, поднялся и вышел на середину зала, держа в руках листы бумаги с отпечатанным текстом. Энн прикусила губу, разглядывая Реннера: одет просто — широкие брюки, облегающая черная футболка, а вот прическа кардинально изменилась. От длинного пушистого хвоста осталось одно воспоминание, Матиас коротко постригся, что ему, однако, шло.

Он остановился рядом с Амалией и улыбнулся ей. Улыбка была очень приятная. Энн решила, что попозже нужно будет подойти и поблагодарить его, ведь именно Реннер помог ей оказаться здесь. А сейчас можно потихоньку наслаждаться, разглядывая Альберта.

— Вот здесь я вступаю, — сказал Матиас, посмотрел в текст и вполголоса начал:

Padre, как пахнет цветами и нежностью

Утро в Ливорно!

Бьется в окошко соленая свежесть,

Uno, quattro, eterno.

— И не стой на месте, двигайся, — показала Амалия.

— Хорошо, — кивнул Матиас, сделал несколько шагов, куда указывала хореограф. — Здесь я допеваю, вступает мой возлюбленный padre, — он насмешливо поклонился Альберту.

— Входишь в роль? — усмехнулся тот и запел свою партию.

— Оба — не стоим на месте! — прикрикнула Амалия.

— Может, нам вальс станцевать? — остановился Альберт.

— Ну начинается, — шепнула Криста на ухо Энн.

— Дитмар, останови! — крикнула Амалия и, когда музыка умолкла, обратилась к Кершнеру: — Сколько мы еще будем тратить времени на выяснение всякой чепухи? Альберт, я вижу, что тебе не хочется работать сегодня. Если так, то скажи прямо, и я тебя отпущу.

Кершнер слегка побледнел.

— Отнюдь, — прошипел он.

— Перекур, — махнула рукой Амалия. — Идем, Альберт, поговорим. Через десять минут — репетиция сцены «Овод у церкви в Бризигелле», массовка готовится.

— Какая нервная обстановка, — улыбнулась Энн.

— Исключительный случай, — передернула плечами Криста. — А все из-за Кершнера. У него звездная болезнь развита не по годам.