И ни слова о том, что он только что избежал финансового краха.

– Я уверена, что они будут жить долго и счастливо, – сказала миссис Мэйсон, светясь от счастья.

– Мэйсоны всегда славились долгими и крепкими браками, – объявил мистер Мэйсон, снова потирая руки. Как поняла Аннабель, это был привычный жест, говорящий о том, что он рад или счастлив. – И мы кое-что кумекаем в любви, а, Сэйди?

– Я совершенно уверена, Уильям, – с тихим достоинством произнесла mama. – Что Аннабель и мистер Мэйсон наилучшим образом распорядятся своим браком. Я надеюсь, они этого желают.

– Желания мало что стоят, – ответил papa.

Все это время Реджинальд Мэйсон стоял в нескольких футах от Аннабель и не говорил ни слова.

Она тоже. Он неотрывно смотрел на нее непроницаемым взглядом. Она посмотрела на него, но не смогла выдержать этот взгляд.

Возможно, ей полагалось улыбаться. Однако, хотелось плакать. И она не знала, почему.

Она снова поглядела на своего нареченного. Ее нареченный? Он оглянулся на нее, но ничего не сказал.

Она станет леди Аннабель Мэйсон.

Все свершилось за одни сутки.

Сделка была завершена окончательно и бесповоротно

Десять лет назад.

Юноша, растянувшийся на берегу реки, посасывал травинку. Тепло летнего солнца разморило его и навевало сон. Он вполуха слушал трели неведомой птицы, скрывавшейся среди деревьев позади него, и прищуренными глазами наблюдал за редкими маленькими пушистыми белыми облаками, которые скользили по небу, гонимые ветром, не достигавшим земли.

Легкий ветерок был бы весьма кстати, но ему не хотелось перемещаться в тень. Ему нравилось именно здесь.

С самого детства это было его любимое место, несмотря на то, что, находясь здесь, он формально являлся нарушителем границы. Это была земля Оукриджа. Он не знал, почему она манила сильнее, чем земля на другой стороне реки, на расстоянии всего нескольких ярдов. Другая сторона принадлежала его отцу. Может потому, что там не было щекочущего чувства опасности?

И, конечно же, старый дуб на этой стороне. Он повернул голову, чтобы посмотреть на него. Даже с высоты его пятнадцати дуб казался весьма внушительным: большой, кряжистый и очень старый. Дуб был раем для детей. Ребенком, поборов-таки страх высоты, он тысячу раз ловко взбирался на него. Он часто сидел в его ветвях, сочиняя разнообразные истории, в которых воображал себя пиратом, разбойником, Робин Гудом или рыцарем на крепостных валах своего замка, а внизу – ров и орды жестоких варваров, нападающие со стороны реки, принадлежавшей его отцу.

А под конец он всегда нырял в реку, потому что так и не преодолел свой страх перед спуском с дерева.

Кроме того, прыжки в воду были делом волнующим и опасным.

В последний раз он был здесь очень давно. Он приходил сюда несколько раз даже после того, как его отправили в школу, но потом, по какой-то причине, по какой он уже и не помнил, приходить перестал, а затем и вовсе забыл про это место. До сегодняшнего дня, когда болтался по периметру парка своего отца.

На самом деле, дома он бывал весьма редко. Большую часть времени ему приходилось быть далеко, в школе, а во время каникул школьные друзья часто приглашали его провести несколько недель в их загородных домах. А его родители, во всяком случае, отец любил путешествовать и во время каникул брал с собой в поездки по Британским островам, и даже в Европу, когда временное затишье в войнах позволяло заграничные путешествия.

Как же хорошо дома!

На минуту-другую он задремал неглубоким сном. Плавая в приятном полусне, он, тем не менее, осознавал окружающий мир. И вдруг услышал конский топот.

Он полностью проснулся и открыл глаза.

И что теперь?

Спокойно лежать в надежде, что лошадь и всадник проедут мимо, не заметив его? Или стоит переплыть реку, перебравшись на свою, безопасную сторону?

Даже в далеком детстве последнее было бы для него большим унижением. А сейчас тем более не подобало его гордости совсем уже взрослого мужчины. Кроме того, он был полностью одет, потому что перебрался через реку выше по течению, где она была уже, и где из довольно больших камней было выложено некое подобие ненадежной переправы.

Он остался, где был, и расслабился, изображая некое подобие беспечности на случай, если его обнаружат.

Лошадь все приближалась и приближалась. А затем остановилась.

Черт подери, его обнаружили.

Реджи посасывал стебелек травы и пристально глядел в ветви дерева так, словно был глухим.

– О! – удивленно и радостно воскликнул женский голос. – Привет!

Он сразу же узнал, кто это, и до него вдруг дошло, что он перестал приходить сюда тогда, когда не смогла приходить она. Ее не застали здесь, вместе с ним. Это было бы бедой, которая имела бы для них обоих страшные последствия. Когда ей было шесть или семь, ее просто поймали дальше, чем ей позволялось одной удаляться от дома. После этого за ней присматривали более тщательно.

Они были друзьями детства. Правда, встречались они нечасто, это так, но они нашли друг друга. Поначалу он ее едва терпел, обижал, дразнил и сердито глядел на нее. Ему казалось, что иметь другом пятилетнюю девочку ниже его восьмилетнего достоинства. Но она была храброй, бойкой маленькой штучкой и, вдобавок, весьма решительной Она взбиралась на дуб, спускалась с него и участвовала во всех его играх, хотя никогда не ныряла в реку, но только потому, что боялась намочить волосы, а это выдало бы ее отлучку по возвращении домой. Однако, она неизменно отказывалась играть роль девицы в беде. Она была его правой рукой во всех его подвигах. Иногда она требовала, чтобы он был ее правой рукой, но выиграть это сражение ей никогда не удавалось. Он учил ее ловить рыбу, и у нее хватало сноровки ее поймать. И все же, когда добыча уже была на берегу, ее принадлежность к слабому полу давала себя знать. Она всегда быстро и осторожно вынимала крючок и отпускала рыбку назад в воду. Когда он подшучивал над ней, она показывала ему язык и скашивала к носу глаза.

Он сел и повернулся к ней.

– Тебе удалось сбежать от всех своих нянек? – с презрением спросил он.

– А ты, как всегда, нарушаешь границу? – надменно парировала она.

На ней была очень модная и яркая амазонка, на белокурых кудрях сидела до нелепости малюсенькая шляпка, сдвинутая набекрень. Она была тоненькой, как тростинка, и очень привлекательной, если кому-то нравились плоскогрудые девчонки. Реджи к таковым не относился. Ему была по вкусу диаметрально противоположная внешность.

– А ты собираешься побыстрее донести об этом своему papa?

– Чтобы он решил, что я увидела тебя здесь в хрустальном шаре в своей классной комнате? Я не смогла бы ничего ему рассказать, не выдав себя. И я не ябеда. Что ты здесь делаешь?

– Ем траву твоего отца, – ответил он, отбросив стебелек. – И наслаждаюсь одиночеством. По крайней мере, наслаждался.

– В прошлое воскресенье я видела тебя в церкви.

– А мне показалось, что ты и не думала смотреть.

В церкви она высоко задирала свой маленький нахальный носик и подчеркнуто не глядела в его сторону.

– Я и не смотрела. Я слышала тебя. Как ты распеваешь псалмы. Фальшиво.

Это была гнусная ложь. Он даже рта не раскрывал.

– Ничего ты не слышала, – он бросил на нее хмурый взгляд.

– Зато на тебя смотрели все остальные девушки. Они считают, что ты ну очень эффектен.

Она засмеялась, и это был звонкий, чарующий смех, а не женское хихиканье, так режущее мужской слух.

– А ты так не считаешь.

– Думаю, нет, – едко ответила она. – Если ты будешь смотреть на людей так, как смотришь сейчас, то к тому времени, как тебе стукнет двадцать, ты превратишься в бурбона, и тогда вообще никто не будет считать тебя эффектным. Помоги мне спешиться.

Это было сказано с аристократической заносчивостью, предполагавшей, что он будет бежать и падать.