— Мне хотелось это сделать. Я думал о том, что мой отец был бы рад увидеть этого ребенка. Он умер за два часа до его рождения.

Френсис закрыл за собой дверь, и его шаги гулко прозвучали в коридоре. Лаура почувствовала комок в горле, — подступающий ком сожаления и боли. «Да, Френсис, ребенок мог бы быть внуком твоего отца… Не странно ли, Френсис, что я лежу в этой палате, а внизу в детской комнате лежит ребенок Бэда Райса, — и это случилось по твоей вине, Френсис!»

Через день она вернулась домой. Какие пустяки сохраняются в памяти! Когда Тома привезли из больницы, Бэтти Ли приготовила жареных цыплят и песочное печенье, а Бэд встретил сына в детской с большим игрушечным медвежонком-пандой в руках.

— Боже, — сказала Лилиан, — это игрушка, по крайней мере, для пятилетнего.

Тетушки уезжали, предоставив дом молодой семье. Бэд так хорошо справлялся с делом, что они могли, наконец, уйти на покой.

— Я собираюсь путешествовать, посмотреть разные страны, — говорила Лилиан, — ну, а Сесилия — у нее другие планы.

Сесилия познакомилась с отставным капитаном, интересным мужчиной, который ухаживал за ней.

Итак, для Лауры Райс наступила новая взрослая жизнь, с ответственностью за мужа, ребенка и совершенствованием в своей профессии учительницы музыки.

Когда во второй половине дня приходили ученики, за Томом присматривала Бетти Ли; сидела она с ним и тогда, когда Бэд и Лаура уходили на вечеринки.

Бэд любил показаться на людях с красавицей-женой, одетой в модные платья. Он любил компании, ему было приятно, что Лаурой все восхищались. Они вели такую насыщенную жизнь, что в первые годы Лауре некогда было заняться самоанализом и подумать, есть ли у нее с Бэдом подлинная супружеская совместимость.

Они спали на широкой супружеской кровати с белым кружевным балдахином, в комнате с веселыми обоями с цветочным узором. Бэд превосходно знал науку наслаждения, и Лаура повиновалась ему. Он умел целовать долгим, влажным поцелуем, не отрываясь от ее губ, когда тела уже сплетались пылко и неистово. Знал, когда достигнута вершина сладострастных утех и пора прервать соединение. Его руки ласкали ее умело и нежно, и она послушно следовала за умелым кормчим, ведущим их ладью в море страсти и любви. Оба давали и получали дары страсти, наслаждение было взаимным.

Эти минуты взывали ощущение счастья и единства, бездумного, безрассудного упоения, которое взмывало высокой волной.

Компания Пайге-Райса процветала, Бэд трудился и проявлял недюжинные деловые качества. Росло число учеников Лауры, дом звенел музыкой. И был еще Том, чудесный Том.

— Он — портрет твоего отца, — говорили Лауре тетки в отсутствие Бэда. «Черноволосый ирландец», такой эмоциональный, и эти шелковистые волосы, черные как смоль.

Мальчик был любимцем Бэда. «Папин сын», — гордо называл его Бэд, когда Том подрос и стал следовать за ним по пятам, и в столярной, и в слесарной мастерской отца.

Но он был и маминым сыночком, и, забравшись на колени Лауры, жадно слушал сказки про Винни-Пуха. Он нежно ласкался к матери и вовсе не ревновал ее к новорожденному братику.

— Какой он добрый и чуткий! — говорила Лаура, когда Том озабоченно спрашивал ее:

— Наверное, Тимми надо полечить в больнице? Он все болеет.

Хорошенький светловолосый Тимми действительно болел с того самого момента, как его принесли домой из больницы. Он плакал по ночам, Лаура и Бэд часами сидели у его кроватки. Раз за разом он простужался, мучительно кашлял, хрипел, задыхался.

— Я же тебе говорил, что женщина-врач — это не врач. Как ты могла положиться на нее! — возмущенно кричал Бэд.

Лаура не отвечала, она знала, что мужчины слабодушны и рады на кого-то взвалить вину.

Врача переменили. Потом еще и еще, и ни один из них ничем не помог. Одни говорили, что у ребенка колики, другие считали, что у него аллергия. В полтора года Тимми уже дважды перенес пневмонию. А в это время Том в джинсах и ковбойке ходил в школу и был лучшим спортсменом в классе. Контраст был разительным.

— Неужели в мире нет врача, который понял бы, что такое с нашим Тимми? — в отчаянии взывала Лаура.

Но однажды ясным зимним днем они с ребенком поехали в больницу, где нашли такого врача. Он был полон сочувствия, но говорил напрямик, — Лаура и просила не скрывать от нее правды.

— Цистофиброз, — сказал он. — Фатальная болезнь. При тщательном уходе пациент может дожить до двадцати, но… — Он замолк, глядя на Бэда, еле сдерживающего рыдания, и Лауру, которую била дрожь.

Она справилась с собой и мягко сказала:

— Может быть, мы не должны были добиваться от вас правды.

Доктор ответил сочувственно:

— Не знаю. Но, наверное, хуже всего пребывать в неизвестности.

Оцепеневшие от горя родители выслушали многочисленные инструкции и взяли своего крошку, завернув его в голубое одеяло, на котором тетя Сесилия любовно вышила белых кроликов.

«Так началась новая, омраченная зловещим предсказанием жизнь», — вспоминала Лаура, лежа на софе и слушая монотонный шум дождя за окном.

На кухне Бетти Ли что-то выговаривала Графу, собачонке Тимми, славной дворняжке с доверчивыми глазами коккер-спаниеля и резвой прытью терьера. Тимми захотел получить песика в подарок после одной из самых тяжелых своих болезней, и родные, конечно, согласились. Мальчик долго не мог подобрать щенку имя.

— «Принц»? «Кинг»? — рассуждал он. — Нет, не эти имена, но непременно что-нибудь благородное.

— «Граф»? — предложил Том, Тимми согласился, и дворняжка получила малоподходящее ей аристократическое имя.

— О, — сказала Бетти Ли, входя в библиотеку, — а я-то думала, что вы спите. Я не хотела вас беспокоить.

— Ничего, я как раз собиралась встать.

— Не вставайте! Я не сказала вам, что ученик не придет. Некому привезти его на машине, а на улице так льет, пешком не доберешься.

Лаура обрадовалась, что урока не будет. Она редко давала волю темным мыслям, но когда они ее одолевали, Лаура чувствовала себя не только угнетенной, но и физически разбитой. Сегодня урок потребовал бы слишком большого напряжения, хотя Лаура любила свою профессию и ничуть не тяготилась ею.

Бетти Ли все еще стояла в дверях.

— С вами что-нибудь неладно? Вы никогда не ложились днем.

Да нет, нередко ей приходилось прилечь. Бетти Ли, проработавшая у них сорок лет, теперь приходила только три раза в неделю и знала не обо всем, что происходило в семье.

— Вы слишком устаете, — сказала Бетти Ли, хотя Лаура ей не ответила.

Внезапно ослепительно вспыхнула молния и загремел гром. Обе женщины вздрогнули.

— Тимми на пикнике, — встревожилась Лаура.

— Да мальчишки сразу укрылись где-нибудь, конечно, — успокоила ее Бетти Ли.

— Но он ведь плохо бегает, наверное, отстал ото всех! О! — пожаловалась Лаура, — так трудно с ним, бедняжкой. Нельзя оберегать его от всего, и нельзя позволять ему вести себя так же, как остальные мальчики. Ведь любая простуда у него может обернуться пневмонией, и перегрев тоже — ему нельзя потеть. Доктор сказал, что нарушение диеты может вызвать диабет. «Пусть он занимается физическими упражнениями, но умеренно», — говорит врач. Но что поделаешь с мальчиком, который без ума от бейсбола и не хочет отставать от сверстников.

— Но все-таки, мне кажется, он стал покрепче. Для своего возраста он малорослый, но выглядит теперь поздоровее.

— Благослови тебя Бог, Бетти Ли, за то, что ты меня утешаешь… Но ты сама знаешь, что Тимми такой хрупкий…

К крыльцу подъехала машина, и в холл вошла встревоженная соседка, ведущая, обхватив за плечи, бледного Тимми. Оба промокли.

— Простите, миссис Райс, гроза налетела внезапно, и мы не успели сразу укрыться. Тимми что-то стало нехорошо, и я привезла его…

Лаура кивнула и приказала Тимми:

— Иди сейчас же наверх, сними все мокрое, надень пижаму и ложись в постель. — Тимми повиновался.

— Надеюсь, он не заболеет. Такой славный малыш, — извиняющимся тоном продолжала соседка.