— М-мистер Слоан!

Он задержался на миг, глядя на нее каким-то странным, незнакомым взглядом, и прошептал:

— Мне кажется, именно вы хотели начать все сначала, моя дорогая. — И прибавил, выходя в коридор. — Итак, к пяти утра вы должны быть готовы.

Уже, наверное, в сотый раз Консуэла сменила положение в седле. Она ни на минуту не сомневалась в том, что, посмотрев в зеркало, обнаружила бы у себя на мягком месте ярко-красные потертости.

За день Ник сбивался с пути дважды. Однако, упрекать его она не решалась. Ему и без того было худо из-за солнца. Он без конца вытирал пот со лба своим белым носовым платком и еще до полудня, сняв с себя куртку, закатал рукава рубашки. Слишком долго Мэллори не был в Аризоне, решила Консуэла. Он прекрасно чувствовал себя в прохладе Вермиллион Хилла, а вот солнце явно недолюбливал.

«Но ведь еще совсем не жарко, — с неприязнью подумала она о Нике. — Всего каких-нибудь двадцать пять — тридцать градусов! Вот в августе здесь, действительно, самое настоящее пекло. А сейчас еще июнь и лето только начитается. ЕСЛИ ОН БУДЕТ ПРОДОЛЖАТЬ ТАК СИЛЬНО ПОТЕТЬ, ТО К ИЮЛЮ ОТ НЕГО ОСТАНЕТСЯ ЛИШЬ МОКРОЕ МЕСТО».

Представив себе Ника, превращающегося в лужу белого цвета, Консуэла забыла на время о том, как нестерпимо болит каждая частица нижней части ее тела. Она решила, что Мэллори скоро будет похож на растаявшее мороженое. Консуэла пробовала мороженое четыре года тому назад, когда Таггарт, возвращаясь из очередной своей поездки, привез из Флэгстаффа около тридцати галонов мороженого четырех разных сортов. Оно было упаковано в большие картонные коробки со льдом, хотя тогда стояла зима, причем, довольно холодная. Это было событием! Все жители города собрались в отеле на «Вечер с мороженым», как назвал его Таг.

Больше всего Консуэле понравилось лимонное мороженое. Она уничтожила два больших шарика, приглянувшегося ей лакомства, в результате чего, конечно же, заболела. Кроме лимонного мороженого, Слоан привез тогда клубничное, шоколадное и ванильное. Консуэла подумала, что если от Ника и в самом деле останется мокрое место, то оно будет белым, цвета ванильного мороженого. Этакая густая, пузырящаяся, белая лужа.

Позже Таггарт пытался убедить Консуэлу в том, что мороженое можно сделать самому, взбив сахар, сливки, лед и соль и поместив эту смесь в очень холодное место. Но Консуэла ему не поверила. В том лимонном мороженом, которое ей так понравилось, не ощущалось никакой соли. Она считала, что Таг специально рассказывал ей подобного рода небылицы, желая удивить или привести в смущение. Как и тогда, когда она случайно задевала его маленькие статуэтки, стоящие на каминной полке. Они разбивались, но Таггарт не ругался на нее за эту неловкость, а сразу, расстраиваясь, заметно грустнел и объяснял, что разбилась очень редкая, дорогая вещь.

Консуэла спросила как-то его, сколько стоит такая статуэтка, но, когда он ответил, не поверила ни единому слову. Какой идиот отдаст три тысячи долларов за кусочек резной кости, да еще такой старой?! Когда ее отец не пил, он вырезал вещицы получше тех, работая и с костью, и с деревом, и с камнем. А просил за плоды своего труда не больше доллара!

Но поразительнее всего было то, с какой неподдельной печалью на лице, Таггарт собирал кусочки своих разбившихся «сокровищ»!

Консуэла никогда раньше не видела, чтобы абсолютно трезвый человек был так близок к слезам из-за подобной чепухи. И когда она спрашивала его, жалко ли ему денег, которых он только что лишился, он отвечал:

— Я лишился не денег, Конни. Только что мир потерял частицу истории и красоты.

Завернув осколки в чистую ткань, он прятал их в ящик стола.

Консуэла гордилась, что была любовницей Слоана, самого красивого и самого богатого мужчины в городе. И, конечно же, она ценила деньги, которые получала от него все эти годы. Их было более, чем достаточно, чтобы не только ежедневно снабжать отца виски, но и открыть счет в банке, который теперь составлял уже более двух тысяч долларов.

Она и не хотела мечтать о чем-то лучшем, будучи любовницей Таггарта! Теперь же ее практически вышвырнули на улицу!

При одной только этой мысли Консуэла стиснула зубы.

«БУДЬ ПРОКЛЯТА ЭТА ТОЩАЯ, БЕЛАЯ ВОРОНА, — подумала она. — Что она хочет от Таггарта?! Денег? Они ей не нужны. Она и без того богата. ЕЙ ПРИНАДЛЕЖИТ ЦЕЛЫЙ ОТЕЛЬ!»

Что ж, Ник непременно позаботится о Слоане. Он так прямо и сказал. Консуэле до смерти хотелось узнать подробности его плана. Но какой бы ни оказалась месть Ника, она обязательно будет при этом присутствовать.

Таг принадлежал ей безгранично, как вдруг, без какой бы то ни было причины, поставил на их отношениях крест. Это не могло не злить Консуэлу. Он был для нее, как красавец-конь, хозяину которого все завидовали, и который, ни с того ни с сего, ночью сбежал от своего хозяина, чтобы найти себе приют в чужой конюшне.

«Жаль только, что Таггарт не конь, — подумала Консуэла. — И я не могу его хорошенько поколотить, чтобы заставить вернуться домой».

Снова подумав о мороженом, она посмотрела на взмокшую от пота рубашку Ника, и спросила себя, не тает ли тот на самом деле? Вот уже час, как они ехали вдоль реки Белого Волка. Эта река была не очень-то и большой, за исключением февраля, когда в нее впадали многочисленные ручьи. Сейчас она достигала в ширину лишь несколько ярдов, а к июлю, должно быть, и вовсе пересохнет.

Консуэле так было больно сидеть в седле, что хотелось кричать. С тех пор, как они покинули Потлак, она сумела всего три раза убедить Ника остановиться: первый раз они занимались любовью, второй — обедали, а третий — поили лошадей. И только она собралась было просить об очередной остановке, как увидела вдали какую-то глинобитную постройку.

Может быть, эта хижина и была целью их путешествия, но Консуэла решила, на всякий случай, промолчать. В принципе, она могла вытерпеть в седле еще несколько минут. К тому же, начинало темнеть. А путешествовать ночью в этих местах даже Ник не решится.

Приблизительно в ста ярдах от хижины, он остановил свою лошадь. Последовала его примеру и Консуэла.

Вытащив из карманов небольшую подзорную трубу, Мэллори разложил ее и направил в сторону строения.

— Мы приехали, Ники? — спросила, наконец, девушка. — Переночуем здесь?

— Возможно, — ответил он и снова уставился в подзорную трубу.

Консуэла покорно вздохнула, надеясь, что хоть сейчас-то они не сбились с пути.

Подъехав к постройке поближе, путники убедились, что пребывала она в довольно-таки плачевном состоянии. Рядом с грязной хижиной без крыши стоял небольшой, покосившийся сарай, который раньше, должно быть, служил конюшней. Сейчас лошадей там явно не было. И когда Ник несколько раз прокричал «Эй! Эй!», ему никто не ответил.

Мэллори спешился. Спрыгнув на землю следом за ним, Консуэла тотчас же принялась разминать затекшие ноги и растирать нижнюю часть тела.

— Итак? — спросила она уже более уверенным тоном, радуясь, что отделалась-таки от жесткого и неудобного седла. — Мы здесь остаемся ночевать?

Раздвигая заросли бурьяна, Ник пробрался к хижине и, сорвав пучок травы, стал им отчищать какой-то рисунок, вырезанный над покосившимся дверным проемом.

Консуэла прищурилась и разглядела, наконец, два квадрата, в каждом из которых зияло в центре по отверстию.

— Змеиные глаза, — прошептал Ник торжествующе. — Змеиные глаза!

Когда он повернулся к своей спутнице, лицо его сияло, как медный котелок.

— Да, mi corazón, — ответил Ник. — Сегодня мы ночуем здесь. Напои лошадей, а я пока разведу костер.

Сложив карту и наброски с медальона, Ник спрятал их в карман рубашки. Опершись спиной о камень, он с задумчивым видом посмотрел на небо.

Змеиные глаза. Они были на том брелоке, изображающем собой игральные кости. Почему, ну почему он не сделал слепков со всего браслета?! Потому что был слишком самоуверен, решив, будто вся необходимая информация спрятана на обратной стороне медальона, где в. странном порядке располагались осколки драгоценных камней.