Потом сошла вниз, с тоской посмотрела на буханку хлеба и на часы.

Времени нет. Такси уже въехало во двор, водитель посигналил, и Джемайма отправилась в путь. Поезд прибыл по расписанию, и она вышла из здания вокзала как раз в тот момент, когда Сэм вылез из такси и помахал ей рукой.

— Джемайма!

Она бросилась бежать ему навстречу, вне себя от счастья, что видит его. Он обнял ее и закружил, потом поставил на ноги и отступил на шаг, вглядываясь в нее.

— Господи, первый раз вижу тебя не на ферме. Ты отмылась дочиста! — Она рассмеялась и шутливо стукнула его. Он снова обнял ее и, подхватив ее сумку, поспешил к такси. — Повсюду пробки, я не стал брать свою машину. Поторопись, у меня масса дел.

Такси влилось в поток транспорта, особенно плотный в час «пик», через некоторое время свернуло в покрытый гравием двор и остановилось в центре комплекса, состоящего из высоких кирпичных зданий. Кругом сновали люди, они расставляли горшки с цветами, вешали флажки, проверяли освещение — жизнь кипела вовсю. Сэм провел свою гостью в стеклянную пристройку между двумя зданиями.

Комплекс производил потрясающее впечатление: в нем было много растений, пространство наполняли свет и воздух — и Джемайма тут же влюбилась в него. Овальный стеклянный лифт поднял их наверх, и они вышли в переход, ведущий в одно из зданий.

— Здесь мой дом, — сказал Сэм и, вставив ключ в замок, толкнул дверь и провел девушку внутрь.

Она ахнула от изумления. Потолок был где-то очень высоко и кончался деревянными перекрытиями, что создавало ощущение легкости и простора. Белые стены, светлое дерево, черное железо и старая деревянная крыша хорошо сочетались, кое-где были развешаны старинные предметы, которые когда-то здесь производились: каминные щипцы, кочерга, топор.

Дальняя часть квартиры разделялась на два этажа. Снизу был виден верхний этаж и дверь, ведущая на балкон.

То место, куда они вошли, служило рабочим кабинетом, студией, где, как поняла Джемайма, Сэм проводил долгие часы над чертежной доской или в телефонных разговорах со строителями. На доске лежала аккуратная стопка чертежей, на стене приколоты фотографии. Все это создавало рабочую обстановку, сразу было видно, что здесь трудится хорошо организованный, занятой человек.

Второй этаж, похоже, предназначался для жилья. Низкие диваны, обитые светлой тканью, были искусно расставлены вокруг низенького журнального стола в центре, Джемайма представила себе, какой беспорядок учинила бы Джесс на светлой замше, и закусила губу.

Все было безукоризненно, каждая вещь на своем месте, стены украшены динамичными картинами — без сомнения, оригиналами, — во всем чувствовались сдержанность и тонкий вкус.

Она вспомнила о своей кухне, где они с Сэмом провели столько счастливых часов, и задалась вопросом: как он вытерпел ее убожество, если привык к такой роскоши?

— Ну, что скажешь?

— Великолепно, потрясающе! — восхищенно воскликнула она, и Сэм обнял ее.

— Слушай, я побегу. Скоро вернусь. Кухня внизу. Бери что хочешь, сделай себе чаю. Я мигом.

Он ушел, оставив ее одну, и она направилась на кухню, чувствуя легкое головокружение. Там тоже все было прекрасно — светлое дерево, нержавеющая сталь, блестящее стекло, — и ей вновь вспомнилась собственная кухня с камином, которому, должно быть, лет пятьдесят, и ее уверенность стала таять.

Она поставила чайник — прекрасной, почти скульптурной формы, произведение искусства! — который вполне мог бы украсить камин, и, пока вода закипала, обошла квартиру.

Спальня оказалась такой, какую она себе представляла: чистая, аккуратная, очень простая, с балконом, выходящим на реку, и отдельной ванной комнатой. И здесь форме уделялось не меньшее внимание, чем содержанию: краны представляли собой изящные арки, фарфоровые части поражали изгибами, ванна оказалась огромной.

Джемайма поднялась в гостиную, устроилась на одном из диванов, погладила обивку кончиками пальцев. Цвета масла, и на ощупь как масло.

Чайник засвистел. Джемайма спустилась вниз, налила себе чашку, поднялась с ней наверх и встала у балконных дверей, глядя на реку. Уже смеркалось, но было еще не так темно, чтобы не увидеть все уродство большого города. Однако, когда наступит ночь и в воде отразятся огоньки, вид будет прекрасный.

Она допила чай, вымыла чашку, поставила на место и осмотрелась в поисках вешалки для платья.

Одна нашлась в шкафу в комнате Сэма, там висели костюмы, одежда для отдыха, дорогие пиджаки — все атрибуты преуспевающего светского человека.

Джемайма вспомнила о старом засаленном пиджаке дяди Тома и поморщилась. Должно быть, она сошла с ума, вообразив, что Сэм мог увидеть в ней нечто большее, чем мимолетное и удобное развлечение. Их любовь оказалась своеобразной компенсацией за долгие часы, которые она заставила его проработать у нее в коровнике.

Слезы обожгли ей глаза, и она уже была готова засунуть платье в сумку и убежать, когда дверь открылась и на пороге появился Сэм.

— Все в порядке? — спросил он и привлек девушку к себе, не дожидаясь ответа. — Боже, как с тобой хорошо. Я так по тебе скучал. В чайнике есть кипяток?

Джемайма рассмеялась. Голос у нее слегка дрожал.

— Я заварила чай в кружке. Хочешь?

— С удовольствием. За весь день не присел ни разу. Так как тебе квартира?

— Замечательная, — честно ответила Джемайма. Она поняла, что не сможет убежать от него сейчас — только не перед церемонией открытия. Как бы там ни было, она уже здесь и должна ему помочь. Заодно можно посмотреть весь комплекс.

— Послушай, мне придется спуститься пораньше. Может, ты пока не торопясь переоденешься и подойдешь к половине восьмого? Я тебя встречу.

Джемайма ощутила приступ паники и с трудом подавила его. Она уже не девочка, ей приходилось делать кое-что и похуже, например выступать в суде и представлять интересы не очень-то симпатичных клиентов…

— Конечно, — улыбнулась она.

Чмокнув ее в губы, Сэм пулей вылетел за дверь.

— Пойду приму душ и переоденусь, а потом ванная и спальня в твоем распоряжении.

Он исчез и появился через полчаса. В смокинге и ослепительно белой рубашке он выглядел безупречно. Единственный диссонанс создавала мятая тряпочка, болтающаяся у него на шее.

— Умеешь бабочку завязывать? — крикнул он с лестницы.

Пряча улыбку, Джемайма отложила журнал, который листала перед его приходом.

— Могу попробовать. Утюг есть?

Сэм пробормотал нечто нечленораздельное и снова исчез. Джемайма последовала за ним и нашла его в кухне: он вытаскивал гладильную доску из шкафа. Утюг уже нагревался. Она установила температуру для шелка и немного подождала, расправляя галстук.

Пока утюг нагревался, Сэм весь извертелся. Он смотрел то на часы, то на утюг, барабанил пальцами по черной, отделанной под гранит поверхности рабочего стола, отчего Джемайме стало смешно.

— Не паникуй.

— Я очень волнуюсь. Через пять минут я должен быть внизу, а эту штуку надо завязывать целую вечность.

— Ерунда. Есть чистый платок?

— Зачем тебе платок? Хочешь высморкаться?

Она вздохнула и протянула руку. Сэм положил на нее сложенный вчетверо белый квадратик. Она смочила его, положила сверху на галстук-бабочку и легко провела по нему утюгом, после чего вернула платок сложенным.

— Пожалуйста, дорогой.

Сэм нахмурился, но Джемайма не позволила ему себя обескуражить. В семье она единственная умела завязывать отцовскую бабочку, а поскольку ему приходилось часто посещать различные торжественные мероприятия, когда она была подростком, у нее была богатая практика.

— Стой спокойно, — тихо скомандовала она и несколькими ловкими движениями завязала галстук.

— И все? — скептически пробормотал Сэм, и Джемайма улыбнулась.

— И все. А теперь иди.

— Ты знаешь, куда идти? Вниз на лифте, потом повернешь налево во двор и иди куда все. Встретимся в вестибюле в половине восьмого.

Он взял в ладони ее лицо, поцеловал в губы быстрым уверенным поцелуем и отпустил с видимой неохотой.