Теперь он был даже рад, что убил ее. И это впервые, как ему вдруг стало ясно: он впервые убил сам, своими руками. Это оставалось одним из очень немногих поступков, которые ему прежде не доводилось совершать. И когда все раны затянутся, когда вырастет новый нос и все придет в норму, это прекрасное ощущение останется ему как награда.

Он вспомнил еще, что, пока он в первый раз не овладел ею против ее воли (лет десять назад), он никогда никого не насиловал. У него попросту не возникало такой потребности. Таким образом, девка подарила ему два новых ощущения. Если бы ему сейчас вздумалось повеликодушничать, он бы неохотно признал, что их можно рассматривать как определенную плату за боль и неуверенность, которые он из-за нее испытывал. Ему понравилось пронзить живое тело ножом и следить, как жертва умирает. Это было восхитительно. Каким бы сильным он ни считал себя, это незнакомое ощущение основательно встряхнуло его. Он все еще смотрел сучке в глаза, когда она умерла.

Вошел Джаскен, на ходу снимая окулинзы и командуя двоим из Зей охранять дверь больничной палаты.

— Тебе тоже нужно придумать какую-нибудь травму, Джаскен, — без предисловий обратился к нему Вепперс, глядя на своего начальника СБ так, словно тот и вправду был причиной всех бед. Отчасти это было правдой, как он сейчас сообразил. Ведь именно на Джаскена возлагались обязанности держать строптивую девчонку под контролем и следить, чтоб та никуда не рыпалась. — Можно навешать всем лапшу на уши, будто ты ранил меня в тренировочном поединке, но нельзя все обставить так, словно тебе это ничего не стоило. Выколоть тебе глаз, что ли?

Лицо Джаскена, и без того не слишком румяное, побледнело.

— Но, господин...

— Или сломать руку. Что-то серьезное.

Доктор Сульбазги кивнул.

— Думаю, сломанной руки будет достаточно.

Он окинул взглядом предплечья Джаскена, как бы ожидая команды хозяина.

— Но, господин, пожалуйста... — взмолился Джаскен, покосившись на доктора.

— Ты можешь устроить чистый перелом, так ведь, мой дорогой Сульбазги? — спросил Вепперс. — Чтобы он быстро поправился?

— Легко, — ответил Сульбазги и доброжелательно улыбнулся Джаскену.

— Господин, — сказал Джаскен, с видимым трудом овладев собой, — если остальные охранники будут выведены из строя, а я останусь единственной преградой между вами и врагом, то с таким переломом возможности оказать им действенное сопротивление у меня не будет.

— Я уже подумал об этом, — сообщил ему Вепперс, — но нам все-таки нужно что-то придумать.

Он задумался, морща лоб.

— А как насчет шрама? Полученного в том же учебном поединке или на дуэли. На щеке, чтобы всем было видно.

— Такой шрам должен быть очень большим и очень глубоким, — заметил Сульбазги. — Велика вероятность того, что он останется на всю жизнь.

Джаскен снова покосился на доктора.

— Ведь нам нужно, чтобы травмы были одинаково тяжелыми, — сказал доктор возмущенно, передернув плечами.

Джаскен похлопал себя по левой руке.

— А может, мне просто поносить фальшивую лангетку несколько недель? — предложил он. — История про сломанную руку получит визуальное подтверждение, а моя боеспособность не пострадает.

Он язвительно улыбнулся доктору.

— Можно даже спрятать внутри шины какое-нибудь оружие и при необходимости обороняться с его помощью.

Вепперсу понравилось предложение Джаскена.

— Пусть будет так, — кивнул он. — За работу.

Плавая в бассейне на верхнем уровне Колеса Гало VII, Вепперс осторожно ощупывал фальшивый кончик носа, от которого исходило странное тепло, и улыбался своим мыслям. Возмущение Джаскена было понятно и простительно, а Вепперс получил искреннее удовольствие, так редко приходившее к нему в этот злополучный вечер, следя за выражением лица начальника СБ в минуту, когда тот и впрямь подумал, будто ему собираются выколоть глаз или сломать руку.

Он снова посмотрел вдаль, на горы. Он всегда совершал утренний заплыв в этой гондоле, которую приказал поместить на самый верх Колеса.

Он обернулся и посмотрел туда, где спала на лежаке одна из девушек его Гарем-труппы. На ней был только тоненький халатик.

Вепперс не без гордости признавался, что в его распоряжении находится лучшая Гарем-труппа из десяти девушек во всем Установлении. Но даже среди этих живых сокровищ Плёр он выделял особо. Плёр была Импрессионисткой, то есть обладала способностью имитировать облик и личность почти любой женщины, достаточно часто появлявшейся на публике и доступной внимательному изучению. Разумеется, у него и так было предостаточно связей с киношными суперзвездами, певичками, танцовщицами, телеведущими, спортсменками и даже отдельными похотливыми политиками женского пола, но на это уходила прорва драгоценного времени, потому что такие женщины, даже если не были ничем особенным заняты, предпочитали, чтобы их добивались, ухаживали за ними, услаждали слух комплиментами их непревзойденным красоте и талантам. Коротко говоря, строили целок и не делали исключения даже для самого богатого и могущественного человека во всем Сичультианском Установлении. Не так с Импрессионисткой: ты ей просто приказываешь превратиться в кого хочешь — или пройти курс пластической хирургии, если преобразование силами самого организма занимало слишком много времени. И вот уже совершенная копия женщины-мечты всецело твоя. Нельзя сказать, что Вепперс увивался за всеми вышеперечисленными знаменитостями ради их интеллекта, так что единственной трудностью, с которой ему приходилось иногда сталкиваться, была необходимость компенсировать обнаружившиеся у оригинала мелкие телесные недостатки.

Вепперс поплавал еще немного и подозвал Джаскена, указывая на спящую красотку, которой, что было не совсем обычно, приказал принять личину ученой. Плёр не так давно научилась имитировать особенно симпатичную докторшу евгенических наук, родом из Ломбе, с которой Вепперс впервые пересекся на прошлогоднем балу в Убруатере. Евгенистка оказалась на диво неуступчивой и верной своему супругу, оставшись непреклонной даже после того, как Вепперс осыпал ее подарками и комплиментами, от которых голова кругом пошла бы почти у любого (не исключая мужей, разумеется; впрочем, мужья редко снисходили до такой ерунды). Джаскен бесшумно прошел мимо спящей Плёр, дождался, пока Вепперс подплывет к бортику, и осторожно ступил в воду. Вепперс жестами показал ему, чего хочет.

Джаскен без тени удивления кивнул, вернулся к тому месту, где лежала Импрессионистка, взял лежак за ножки, поднатужившись, дернул на себя и поднял на уровень головы. Фальшивая лангетка на левой руке ему при этом особо не помешала. Девушка скатилась с лежанки и, еще толком не придя в себя, плюхнулась в бассейн, испустив короткий испуганный вопль и подняв фонтан брызг. Вепперс, заливаясь хохотом, парировал удары, которыми она его в шутку осыпала, и уже взялся за пуговицы ее халатика.

Тут Джаскен внезапно нахмурился, приложил палец к мочке уха, опустился на колени у бортика и энергично замахал хозяину.

— Ну чего тебе?— разъяренно зашикал распалившийся Вепперс. Плёр, продолжавшая отмахиваться, случайным движением слегка оцарапала ему щеку и брызнула водой в глаза. — Не трогай мой нос, сучка паршивая!

— Это Сульбазги, — сообщил Джаскен. — Он говорит, что вы ему срочно нужны.

Вепперс был куда крупнее и сильнее Плёр. Он сгреб ее в охапку, как дитя, и прижал к себе. Девушка брыкалась и вопила, осыпая проклятьями хозяина с Джаскеном, и при этом не переставала кашлять и выплевывать попавшую внутрь воду.

— Что случилось? — спросил Вепперс. — Что-нибудь в Убруатере?

— Нет. Он во флайере. Прибудет через четыре минуты. Он не хочет со мной говорить, но настаивает, что вопрос, с которым он прилетит, чрезвычайно важен. Приказать Буссе, чтобы выдвигала посадочную площадку?

Вепперс испустил горестный вздох.

— Да. — Он напоследок потискал Плёр. Импрессионистка почти откашлялась и перестала плеваться. — Пойдем встретим их.