Ватуэйль проложил себе дорогу наверх. Сперва его восхождение было медленным, но потом стало убыстряться. Даже если его участие в том или ином столкновении оканчивалось смертью, поражением, он неизменно делал все, что мог. Он выжимал все возможное из тех ресурсов, какими располагал, и преимуществ, которыми обладал в соответствии с начальной конфигурацией симулятора. Он проявил весьма ценное качество — изобретательность.

Его первое воплощение завершилось катастрофическим провалом. Даже не зная, что попал в симулятор, не имея ни малейшего понятия, для чего и с кем сражается, он — солдат саперного отряда — позволил завербовать себя агентам неприятеля и после пыток бесславно погиб. Тем не менее отыскались и обстоятельства, которые можно было зачесть в его пользу. Он всерьез думал о том, чтобы пройти через облако ядовитого газа, а не пустился в бегство. И тот факт, что прежде он проявлял себя надежным и непоколебимым в устремлениях солдатом, также прибавил ему баллов, даже если он вынужденно и перешел на сторону неприятеля, а не вернулся сразу же к своим. Этот переход в конце концов приписали боевой обстановке, в какой он очутился. Представители Высшего Командования все же пришли к выводу, что первоначальное суждение по его делу было вынесено поспешно, оказалось слишком суровым и чрезмерно заостряло внимание на вопросах секретности.

И да, здесь — в открытом лабиринте расколотых лун, дрейфующих скал, заброшенных космических заводов и пустых складов, много комбатант-поколений назад — он тоже вступил в бой.

И вновь вердикт был вынесен в его пользу. Хотя он и повернул оружие против своих же товарищей — и сражался с ними даже слишком успешно, — его вины в этом не было. Он даже не был собой в строгом смысле слова. Он был очень правдоподобной галлюцинацией, загруженной в боевой сценарий — но не полностью, так что боевая единица, которой он частично стал, не могла корректно идентифицировать позывные «свой-чужой». Но ведь и в таком урезанном виде его личность проявила себя с лучшей стороны, в военном смысле слова, продемонстрировала воображение и даже зачатки тактической изобретательности.

По результатам этого разбирательства он был удостоен повышения.

О да, это было то же место. Все еще спорная территория. Ни одна из последовательно отгремевших здесь, среди каскада кувыркающихся скальных обломков и металлического мусора, вылетевшего из заброшенных орбитальных космофабрик, битв не принесла убедительной победы ни одной из сторон. Он смотрел на нее, вспоминая и думая о солдатах, таких же, как старая версия его собственной личности. Они по-прежнему работали, сражались и умирали там.

— Мы должны принять решение, — сказал тот, кому на этом совещании выпало быть председателем. — Преследовать их, закрепиться на достигнутых позициях или оставить этот район?

Его бестелесная голова видела сразу всех и фокусировала взгляд на каждом участнике совещания одновременно — в симуляции это, разумеется, не составляло труда.

Он проголосовал за то, чтобы покинуть район, хотя и не без колебаний.

Именно такое решение и было принято с перевесом всего в один голос. Он ощутил что-то вроде бурного разочарованного восторга и подумал, что, наверное, столь странная смесь противоположных эмоций возможна только в симуляции. Он так давно не жил по-настоящему, что не мог быть больше уверен в этом.

Но все это не имело значения.

В конечном счете, что они такого сделали?

Приказали войскам уйти с поля битвы среди симулированных астероидов и симулированных орбитальных фабрик в ничем не примечательной симулированной системе, которая была в эту симулированную эру частью одной из симулированных версий одной из симулированных Галактик.

Он почувствовал, что ему надо бы устыдиться такого поступка, но не смог.

Что значит еще одно предательство, если их уже было так много?

ДЕВЯТЬ

Построить нечто таких масштабов — уже само по себе впечатляющее достижение,подумала она. Но ведь эта штука не уникальна, она даже ничем не выделяется среди себе подобных, кораблей того же класса. Вот это ее действительно поразило.

Эта штука даже с натяжкой не могла претендовать на зачисление в категорию крупнейших кораблей.

А вот это уже ошеломляло по-настоящему.

Она отказывалась поверить, что эта машина способна стремительно, в мгновение ока перемещаться в пространстве, скрытом от ее взора, да и от всех остальных чувств. Это не укладывалось у нее в голове.

Она сидела на краю рукотворной скалы, беспечно болтая ногами над тысячеметровой бездной, и наблюдала за летавшими в ней машинами. Вверху, внизу, позади, повсюду суетливо, гудя и жужжа, носились флайеры всех форм, размеров и расцветок, достаточно разнообразных, чтобы это само по себе исключало их уникальность; некоторые были так миниатюрны, что в них мог перемещаться только один пассажир, будь то мужчина, женщина или ребенок. Летательные аппараты больших размеров передвигались с неспешной грацией и выглядели каждый по-своему, так что в глазах пестрело и рябило с непривычки, точно она заблудилась в лесу, где росли только мачты, вымпелы, кубрики и рубки управления. Но чем крупнее были эти суда, тем заметнее проявлялась в их обличье своеобразная унификация, стандартизация, что ли. Корабли дрейфовали на ласковых ветрах, созданных огромными установками климат-контроля. Что же до устройств, действительно достойных, на ее вкус, называться звездолетами, то они передвигались еще неторопливей и величественней и, кроме того, казались более сдержанными, если не в формах корпусов, то по крайней мере в их отделке, и часто появлялись в сопровождении эскорта из нескольких меньших судов-прилипал, походивших на корабли-матки так же, как обломки твердой породы — на целую скалу.

Перед ней простирался каньон длиной километров пятьдесят. Его прямые и острые, как будто отполированные лазером, края кое-где визуально сглаживались многоцветной массой вьющихся, ниспадающих и парящих в воздухе лиственных растений, как если бы с вершины каждой из двух высоченных скальных стен низвергались внезапно схваченные льдом бесчисленные яркие водопады. Стены каньона были усеяны щелями, пещерками и проемами головокружительно разнообразных форм, по большей части ярко освещенными изнутри; к ним подлетали или из них выныривали многочисленные летательные и космические аппараты. И вся эта оплетавшая колоссальные эскарпы [10]каньона сеть ангаров и причалов, ошеломляющая сложностью и согласованностью работы, представляла собой не более чем крохотную деталь поверхности исполинского судна.

На дне каньона располагалась травянистая равнина, по которой то здесь, то там бежали извилистые ручейки, устремляясь в затянутые туманом просторы за много километров от этого места. Наверху, за тонкими бледными облачными слоями, находилась ослепительная беловато-желтая полоса, дарившая свет и тепло, то есть заменявшая на корабле солнце. Пока она смотрела, туман наполз на полосу и затянул ее. Но по внутрикорабельному времени стоял полдень, и даже не видя, она знала, что полоса сейчас должна находиться почти точно над головой.

За ее спиной, в тенистом парке, раскинутом у подножия не очень высокой стены, на самом верхнем жилом уровне корабля, неспешно прогуливались люди, шумели фонтаны и ручьи, а если прислушаться как следует — колыхались на ветру кроны высоких деревьев на мягко круглившихся холмах. Были там и странные полупрозрачные вертикальные полосы, раза в два-три превосходившие длиной самые высокие деревья. Каждая полоса оканчивалась темным яйцевидным наростом, размером примерно с крону среднего дерева в парке. Дюжины этих странных, почти прозрачных растений реяли на ветру, как огромные водоросли.

Ледедже и Сенсия сидели, прислонившись к низкой каменной стене, на уступе сложенной темно-красным камнем скалы, выглядевшей в точности как настоящая.

вернуться

10

Эскарп — крутой внутренний откос естественного или искусственного углубления.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: