Прошло время; она осознавала, что им уже восемнадцать лет, девятнадцать, двадцать. Во всяком случае, они достаточно взрослые, чтобы поинтересоваться, почему мама от них отказалась, и все узнать. Но никто ей писем не прислал.

В итоге она даже перестала писать брату Джека. Добросердечный брат, который помог им перебраться на Западное побережье Америки, не терял, однако, надежды помирить Джуди с мужем. В письмах он ей толком ничего не рассказывал, лишь сообщал, что дети почти освоились в школе, жизнь налаживается, и что ни делается, все к лучшему.

Эндрю и Джессика теперь настоящие загорелые калифорнийцы. Интересно, подумала она, может, у них уже свои семьи? Не исключено: в Калифорнии рано женятся и рано разводятся. И внука ей родили? Весьма вероятно. И назвали его, скажем, Хэнк, или Бад, или Джуниор. Нет, вряд ли — имена чересчур старомодные. Но почему именно внук — может, у нее внучка? Девчушка в панамке, вылитая Джессика — как тогда, в тот день, когда ее увезли. С тех пор, как они уехали, все эти двадцать лет, внутренние часы Джуди шли по калифорнийскому времени. Она могла сказать, не задумываясь, который там час. Сейчас там без четверти одиннадцать утра — как раз в это время по пятницам она сворачивала за угол и направлялась к «Лилобусу». Джуди ведать не ведала, есть ли у них семьи, не знала, где они работают и учатся, счастливы они или несчастны, и живы ли вообще.

Она пробралась мимо Ди Берк и мисс Моррис и устроилась на заднем сиденье рядом с Рупертом. Ди сама не своя уже бог знает сколько времени — как она еще держится. А эта Нэнси Моррис словно подкидыш в своей семье: у нее мировая мама, и сестра Дидра, которая теперь живет в Штатах, тоже славная девушка — когда приезжает погостить, никому не даст скучать. И брат в Корке отличный парень. Просто загадка, что стряслось с Нэнси и отчего она превратилась в такое чучело.

Руперт красовался в новой куртке, от которой он явно был в диком восторге. По мнению Джуди, ничего особенного, обычная кожаная куртка, но, с другой стороны, она сама всегда первая признавала, что ничего не смыслит в моде. Ди Берк заверещала от восхищения, и Руперт зарумянился от удовольствия.

— Это подарок на день рождения, — шепнул он Джуди, когда автобус тронулся. — Я потом тебе расскажу.

Но Джуди вовсе не хотелось, чтобы ей что-то рассказывали — у нее болела нога, и голова раскалывалась, к тому же эта юная мисс Моррис на расстоянии полуметра — пусть она и делает вид, что ничего не слышит. Джуди ощущала себя старухой. Все-таки она куда старше любого из попутчиков, за исключением Мики Бернса, да и того она обошла на несколько лет. Владельцы магазинчика, супруги, на двадцать лет ее младше; им все-таки придется закрыться месяца через полтора, если только не произойдет чудо, и в продажу не поступит эликсир молодости по очень большой цене и в самой привлекательной упаковке. Она уже явно вышла из того возраста, когда можно мотаться через полстраны и обратно. Давно пора угомониться и пожить где-нибудь спокойно.

Она покопалась в своей большой сумке и извлекла со дна маленькую коробочку, которую протянула Руперту.

— Это зеленый чай, — сказала она. — Немного совсем — посмотрим, понравится ли тебе.

Его глаза засияли.

— Его еще с мятой заваривают, да? — спросил он. — То есть, чтобы получался правильный чай с мятой?

— Да, горсть свежей мяты, немного сахара в стакан, а чай надо заварить отдельно, в серебряном чайнике, если у вас такой есть, и потом залить листья мяты.

Руперт был очень доволен.

— После того, как мы были в Марокко, я купил чай в пакетиках, у него отвратительный вкус, а там это был просто нектар богов. Джуди, огромнейшее тебе спасибо.

— Здесь совсем немного, — предупредила она.

— Будем считать, что беру на пробу. А если нам понравится, придем к вам в магазинчик и скупим все, так что вы получите баснословную прибыль.

— Не помешало бы. — Она рассказала Руперту, как обстояли дела. Он утешил ее, сообщив, что такое творится везде.

Он работает в агентстве по торговле недвижимостью. Покупателей крайне мало. Дома, которые раньше были нарасхват, теперь вообще никого не интересуют. А по соседству с офисом один за другим закрываются магазины. Но по словам Руперта, развитие идет циклами. Эксперты убеждены, что ситуация скоро улучшится, и об этом забывать не надо. Джуди, усмехнувшись, заметила, что экспертам легко говорить, они-то наверняка накопили на черный день. А вот остальным есть о чем беспокоиться.

Они болтали, как старинные приятели. Она пригласила его заглянуть в гости — посоветовать, что делать с бузиной, и отобрать сушеный розмарин и лимонный бальзам для мешочков с душистой травой. Руперт посоветовал ей к Рождеству изготовить штук сто таких мешочков и продать универмагам на Графтон Стрит — отличные будут подарки. Замечательная мысль, ответила Джуди, но ее куда больше волнует один маленький магазинчик — эти акулы и так получают массу прибыли.

Он поведал ей про жену одного политика, которая пришла к ним в контору и вежливо спросила, по какому адресу находится новая квартира ее мужа. Но все почему-то были в курсе, что квартира приобреталась не на средства семьи, и дама просто пыталась вызнать, что и как. Все, кто был в конторе, как один стали отвечать на вопросы уклончиво, и с каждым ответом напускали все больше тумана. В конце концов, дама пришла в ярость и, хлопнув дверью, удалилась. Они написали чрезвычайно тактичное письмо тому политику, намекнув, что гнездышко не обнаружено, однако, не исключено, что его возьмут в осаду.

— Вот дурочка, — сказала Джуди. — Пусть заведет хоть целый гарем, был бы счастлив.

— Ты бы такого не допустила, ты бы заставила с собой считаться, — восхищенно сказал Руперт.

— Не знаю. Двадцать лет назад я допустила, чтобы муж забрал у меня детей. Как видишь, я не заставила с собой считаться.

Руперт опешил. Джуди Хикки ни разу не упоминала о той невероятной истории, по поводу которой по городу ходили самые разные слухи. Он пытался выяснить у матери, но она сказала, что все подробности до конца никому не известны, и что отец Руперта, местный адвокат, тоже не знал, что и думать, потому что к его услугам не обратились, хотя он вел в городе все дела. Состоялось какое-то разбирательство в суде, шли какие-то переговоры, Джек Хикки вызывал адвоката из Дублина, чтобы оформить бумаги, а потом увез двух детей в Америку и больше не вернулся.

«Но кто-то наверняка знает, в чем дело», — не унимался Руперт.

Мать ответила, что каждый рассказывает по-своему, и версий больше, чем дней в году.

Джуди была замужем всего шесть лет, и еще двадцать прожила без мужа и детей, но фамилию менять не стала. Люди поговаривали — на случай, если вернутся дети. Некоторое время она ездила в город в семнадцати милях от Ратдуна и спрашивала в туристическом бюро, имеется ли у них списки всех приезжающих из Америки, или хотя бы списки туристов с детьми. Еще она ходила к остановке экскурсионных автобусов, которые иногда заезжали в Ратдун, и высматривала девятилетних мальчиков вместе с сестрами семи лет. Впрочем, все это было очень давно. Но если так, почему теперь она об этом вспомнила?

— Ты часто о них думаешь? — осторожно спросил Руперт. Она ответила так, словно всегда говорила о них. Так просто, будто рассказывала про чай с мятой.

— Часто и не очень, когда как. Наверное, теперь, если бы мы встретились, не знали бы, что друг другу сказать.

— А кем он работает? Или он уже на пенсии?

— Кто? Эндрю? Ему столько лет, сколько и тебе. Очень надеюсь, что он еще не на пенсии, — похоже, Джуди эта мысль позабавила.

— Нет, я о твоем муже. Я не знал, кто у тебя — сын или дочка. — Руперт почувствовал, что открыл дверь, которую так запросто не закроешь.

— И сын, и дочка — Эндрю и Джессика… Эндрю и Джессика.

— Красивые имена, — тупо сказал он.

— Да, красивые имена, мы их сто лет выбирали. Нет, я понятия не имею, работает ли Джек Хикки, или его тело валяется в какой-нибудь канаве, и полицейские ворочают его палками. Не знаю, нашел ли он работу в Калифорнии или сидел на шее у брата. Меня это не волновало. Честно, я и думать о нем не думала. Понимаю, может показаться, что во мне говорит дух противоречия — но как ни странно, я теперь едва помню, как он выглядел, а до этой самой минуты и не пыталась представить, какой он стал в старости. Наверное, потолстел. Чарли, его старший брат, душевный малый — видела его только на семейной фотографии, но помнится, был толстяком, и родители тоже.