Видимо собака почувствовала, что мне угрожает опасность, и пошла за мной по следу…

Потом Берта загуляла с деревенским кобелём, и у неё родились щенки. Бабушка сказала, что их нужно утопить, и мы пошли на реку. Она кидала крохотных существ в холодную осеннюю воду, и те камнем шли ко дну. Но один из них не хотел тонуть. Эта слепая кроха поплыла. Но глаза у щенка были закрыты, и он не видел, в какой стороне берег. На удивление, он плавал довольно долго – то вперёд, то назад, в конце концов силы его оставили, и он утонул.

Мы вернулись домой, в темноте сарая светились два Бертиных уголька. Наверное, она думала: «Что ж, раз это сделал хозяин, значит, всё правильно».

Потом мы снова переехали. На этот раз Берта жила на веранде. Там было теплее и комфортнее. Я учился тогда уже в старших классах и по выходным любил кататься на ней. Я привязывал её к санкам, и Берта возила меня по всему посёлку. Конечно, ей было тяжеловато таскать за собой санки с подростком, но Берта воспринимала это как возложенную на неё обязанность и выполняла свою работу в полном соответствии с собачьими должностными инструкциями.

Она была уже старая, когда родители получили квартиру на пятом этаже. Они объявили мне, что собака не предназначена для проживания в квартире и ей будет плохо. Сказали, что договорились с какими-то людьми, и те заберут Берту, поселив во дворе своего дома. Так они и сделали. Конечно, родители навещали её пару раз, а я так и не зашёл. Я даже не сомневаюсь, что Берта всё время думала обо мне и ждала меня. Наверное, умирая, она видела, как везёт меня по бесконечной снежной дороге куда-то вдаль.

Узбек Амир

У любой ватаги гастарбайтеров должен быть старший. В нашем случае эти функции выполнял Амир. Он работал на хлебозаводе уже несколько лет и мечтал лишь об одном – выспаться.

Это был обаятельный, ответственный, разговорчивый, можно даже сказать, мудрый узбек сорока лет. Гастарбайтеры работали по двенадцать часов, без выходных. Часть их трудилась днём, а часть в ночную смену. Но график их не смущал. Смущало то, что когда русские грузчики в честь праздника уходили в очередной запой, узбекам приходилось их заменять. Отгрузка хлеба осуществлялась ночью, и Амир поднимал по очереди своих соплеменников из дневной смены, обеспечивая выполнение работ. Это было нелегко, поскольку физические силы гастарбайтеров были на исходе. Но во всём и всегда виноваты были узбеки. Русские пекарши упитанной комплекции валили на них всё, и частенько «талибы» (так называли узбеков на этом предприятии) получали по морде ни за что.

Помимо руководства, сам Амир работал в дневную смену то на ремонтных работах, то на производстве хлеба. Понятно, что спал он по четыре-пять часов в сутки, да и то его сон прерывался звонками орущих в телефон баб и разговорами соплеменников о Родине и нелёгком труде. И вот Амиру пришла в голову мысль построить маленькую комнатку в старой трансформаторной подстанции, что размещалась на территории хлебозавода. Чтобы, наконец, выспаться. Это было не функционирующее, не отапливаемое и ненужное сооружение. Необходимо было возвести несколько перегородок, повесить потолок, приспособить дверь и провести электричество, чтобы согреть небольшое помещение. И он стал собирать по заводу весь хлам и мусор: картон, старые доски, гнутые гвозди, обломки деревянных панелей.

Из всего этого тайком от всех он строил себе укромное местечко, уголок сна и покоя. В последние дни жил только этой мечтой. А как же иначе, у человека должна быть мечта. Кто-то мечтает о миллионах, а Амир мечтал о нескольких часах тишины и покоя. Свой сон он сократил до двух часов, ведь нужно было время для реализации заманчивого проекта. Но он успокаивал себя тем, что терпеть осталось немного. И действительно, через несколько дней его нора была готова. Он притащил два старых матраса, обогреватель и закрыл дверь. Нужно было расставить людей, благо в эту ночь сбоев не предвиделось. Дав последние указания и обойдя шаркающей от усталости походкой цеха, он вернулся в свою тихую, уже прогретую комнатку. Отключил старый дешёвый телефон и упал на матрас прямо в одежде. Тьма и покой обрушились на него в одно мгновение. И он увидел сон: свою жену и то, что они строят собственный дом у себя на Родине. Он был счастлив.

Утром Амир получил по лицу за то, что не отвечал на звонки баб, а спустя пару часов руководство хлебозавода приняло решение о сносе ненужного здания старой трансформаторной подстанции.

Такое большое солнце

Проснувшись как всегда рано, Зинаида Ивановна некоторое время лежала без движения. Старушке показалось со сна, что нужно срочно доить Зорьку: «Вот же дура – проспала!». Только через какое-то время пришло осознание, что ни Зорьки, ни пастуха Завьяла, ни пьющих соседей давно нет в живых, а на всю деревню только она да старая кикимора Агафья в другом конце единственной улицы. Хотелось ись. В чугунке была картошка, и можно было с аппетитом пошамать её, предварительно размяв вилкой – зубов-от мало совсем. Если не поись, снова живот будет болеть. Денег осталось шестьдесят рублей, так что о молоке и крупе можно забыть до пенсии. Бабушка Зина предприняла попытку подняться на кровати, спину свело: «Ну, ничего… немного полежу, вдругорядь получится. Оно всегда так. Вот только как огород-то копать? Совсем невозможно стало, разве нанять Ваньку-алкоголика из соседнего села». Старушка вспомнила внуков, что год назад приезжали к ней с Дальнего Востока. Это придало ей силы, ведь она жила надеждой увидеть их снова. Зинаида Ивановна долго и радостно рассказывала почтальонше, как они помогли ей с огородом и какие они у неё замечательные! Старушка села на кровать, ухватилась за клюшку и с трудом запихнула ноги в старые валенки: «Ну вот, теперь буду ись». Первые шаги как всегда дались нелегко, колени не разгибались, стопы болели. Она медленно добралась до чугунка: «Ничего, пенсию скоро должны принесть». Бабушка достала две картофелины, размяла вилкой и стала с наслаждением жевать: «Зябко… а что поделать – сорок утренников. Хорошо, что дрова ещё есть». Зинаида Ивановна всю зиму скрупулезно планировала каждое полено, экономила и гордилось собой – дров хватило до весны! Лучи утреннего солнца осветили убогие комнаты, и на душе стало хорошо: «Ну что же… экономила, теперь имею право согретьси». Зинаида Ивановна подошла к печке, но как только нагнулась за поленом, упала на пол: «Поторопилась». Старушка подползла к лавке, оперлась и встала: «Теперь медленно и с клюшкой, не дай бог, ногу сломаю».

В печке запылал огонь, затрещали сэкономленные поленья, и стало почти хорошо. Тут старушка решила, что всё это от того, что она мало двигается: «Сегодня нужно обязательно погулять, вот расхожусь, ноги-то и перестанут болеть, а ещё нужно обязательно написать внукам, что у неё все хорошо и вручить письмо почтальонше, когда та принесёт пенсию». Баба Зина подняла взгляд – на комоде, рядом с очками, стояла фотография мужа. Какой же он был хороший! Как же ей повезло с ним! Старушка почувствовала, как сердце сжалось от тоски – она очень скучала по своему супругу.

Ну что же, теперь, пожалуй, на белый свет выползу – вон как на воле хорошо! Баба Зина с трудом напялила куцую телогрейку, повязала платок, аккуратно и потихоньку вышла на крыльцо. Над горизонтом всходило огромное красное солнце. «Какое оно большое сегодня!», – щурясь, подумала Зинаида Ивановна. До земли было три ступеньки. Держась за ветхие перила, старушка стала спускаться вниз. Вдруг поручень сломился, и она всем боком упала на скованную утренним заморозком землю. Долго, очень долго поднималась она с земли, правая рука отказывалась двигаться – перелом. Несчастная, но сильная духом старушка не издала ни звука, только слёзы текли по щекам: «Нужно думать о внуках, рука срастется, они приедут, привезут каких-нибудь мазей, и всё пройдет, а теперь к Агафье… она лучше ходит и пойдёт в село… обязательно кто-нибудь отвезёт меня в больницу, нужно лишь немножко потерпеть».