– Во-первых, почему мы на «ты», юноша. – строго произнесла дама и поджала губки, затем гаркнула. – Почему ты орешь мне в ухо, находясь при том на столь интимном расстоянии! После всего этого, ты просто обязан на мне жениться.

– Простите меня, Светлана, – сразу остыл Митя, сразу сообразив, что женщина может пожаловаться на него какому-нибудь своему дружку, неважно новому или старому. И это будет иметь фатальные последствия.

– Ладно, простила, не мочи штанишки. Но, Митя, серьезный разговор только после брудершафта. Пока я тебе не доверяю, потому что ты – бука, а возможно еще и бяка.

Поцелуй у дамы оказался крепким, густым, сладким, как варенье. Из-за густого слоя помады, наверное.

– Ты все ж таки намекни, если тебя из органов послали… – попросил слегка одурманенный Митя. – Хотя бы дай знак какой-нибудь.

– Посылают «на», причем на один определенный орган. Я думаю, соответствующий знак тебе хорошо известен. Подумай, Митя, разве работают в органах такие красивые, умные и содержательные, как я? Объясняю еще раз, максимально популярно – встреча с твоими друзьями была случайной, странной, даже нелепой, но они мне показались интересными людьми, несмотря на все свои недостатки.

– А что в них интересного, кроме того, что они бандиты?

– Их прошлое. – кратко и весомо ответила Светлана. – То далекое прошлое, из которого они к нам пожаловали.

Митя стал нервно чесать зазудевшую вдруг макушку, несколько не стесняясь белокурой красотки. Разговор явно не клеился, уходил не туда. Может попробовать пошутить?

– Значит, кто-то прокатил их на машине времени, чтобы мы могли убедиться, что наши пра-прадедушки были зело наглые и вонючие?

– Нет у них никаких пра-правнуков. Их семьи погибли при взятии Рязани Батыем… А семьсот семьдесят лет они честно отмотали, скажем, для того, чтобы мы могли в этом убедиться.

– И это называется честно. Не старея?

– Старея, долго бы не прожили, Митенька. Повторяю, был преодолен порог Ходжелла. Деталей этого процесса никто пока не знает, включая меня. Возможно, какая-то вирусная инфекция привела к повышению живучести клеток. А чего смеешься?

– Это у меня нервное, извини, не могу лицо контролировать, – застеснявшись, сказал Митя. Самоуверенная дамочка вызывала в нем почти такое же раздражение, как и сбрендившие бандиты. Она вместе с ее трепотней на тему долгоживучести… Больная была эта тема для него, как сейчас понял Митя, неспроста ведь по опустевшим деревням искал он именно то, что выдержало изнурительную борьбу со временем, не сгинуло и не загнулось.

– Бедный малыш, переживаешь за свое место в истории, боишься исчезнуть как голыш в воде, не оставив даже пузырьков на поверхности и, кстати, желаешь всем другим того же.

Светлана неожиданно погладила его по голове. Издевательски или с сочувствием? Наверное, издевательски, потому что снова стала выводить трели на «вирусные» темы.

– Народ держит вирусов за жутких злодеев. Однако, так ли уж им нужен крест на могилке вирусоносителя? Ведь зараза по большей части погибает вместе с зараженным. Давай предположим, что у некоего вируса другая стратегия выживания.

– И тогда этот некий кинется защищать наши хромосомы. Только все это чисто теоретический треп. Может, сменим тему? Слушай, а сколько стоит ужин на двоих в «Боярыне»?

– Примерно твоей трехмесячной зарплаты. Или тебе зарплату всегда задерживают на тридцать лет и три года?

Митя предпочел бы эти издевки, однако Светлана с упорством носорога толкала тему бессмертия и особенно напирала на на эндогенных вирусов. Они-де должны прикрыть обесмерченные клетки от патогенных микроорганизмов, протеинов и, что немало важно, от иммунной системы хозяина, которая все менее будет признавать их за свои. Светлана с упорством достойным лучшего применения рассказывала о защитных пленках наподобие синкутиума, который, как всем известно, обороняет зародыша в материнском теле от всяческих напастей. Галкин наконец признал, что он полный ноль в биологии и поэтому отреагировал явно невпопад, ассиметрично, спросив почему у этих бородатых зародышей в его квартире все разлагольствования в пределах одной главы из учебника истории, а общая эрудиция на уровне пятилетних дурачков? И где вообще-то обширные воспоминания за последние семьсот семьдесят лет? Но Светлана и тут не растерялась.

– 1237 год, разорение Рязани Батыем, все эти страсти-мордасти – вот что сформировало их личности. Прочие столетия прошмыгнули, не сильно запечатлевшись в их мозгах. Мозгам не нужна унылая череда запоев, полевых работ, отсидок в тюрьме, рябых баб и сопливых ребятишек. Короче, сознание у этих витязей настроено так, чтобы отфильтровывать все, без чего можно обойтись. Иначе сидело бы в них сразу по десять различных личностей и это уже полная шизофрения…

Светлана, в отличие от других красоток, по обыкновению тупых и невежественных, оказалась смышленной и нахватанной не менее Дмитрия. А в чем-то ее преимущество было подавляющим. Светлана опустилась на низкую табуреточку, да еще умудрилась закинуть ногу за ногу. Коленки и все такое прочее мешали Галкину сконцентрироваться и взять ситуацию под контроль. Прекратился и присущий всякому интеллигенту внутренний монолог.

– Ммм, не будем переходить на личности… Но не могут же они щеголять в тех же самых шмотках, которые надели семьсот семьдесят лет назад.

– Те шмотки, конечно, давно истлели. А эти изготовлены точно по образцу тех, но с применением нынешних материалов, ниток, шнурков, стальных заклепок. Ремесленные навыки 13 века железно въелись в подкорку или даже спинной мозг этих семерых, однако не мешают обучаться тому новому, что может пригодиться сегодня.

Спор явно заканчивался победой Светланы, и Митя был вынужден был пустить в ход тяжелую артиллерию.

– На Земле не может быть людей, которым по 770 лет. Да и не должно быть. Это просто несправедливо по отношению ко всем остальным. В конце концов, смерть всех подряд косит, то есть уравнивает и богатых и бедных, и удачливых и неудачников. Все на отдых отправляются, корешки нюхать. И такого равенства у нас никто не имеет права отнимать! Вот и с крионикой ничего не вышло, замораживают «жирного кота», а отмораживают одну тухлятину.

– Сплошные лозунги. Коммуняка ты коммуняка, Дмитрий. Уже стал проповедовать светлое загробное будущее, где все равны.

– Да хоть загробное. Мне и представить тошно, как насядут толстомордые на ученых: вынь да положь нам бессмертие, не желаем больше помирать и гнить, как всякие лохи. И ученые, может, выложат, под страхом уничтожения в случайной автокатастрофе. Начальство в богов бессмертных превратится, а нами по-прежнему будут поля удобрять. Мне, значит, от профзаболевания программистов-неудачников, от рака мозга загибаться, и, перед тем как провалиться в минус-бесконечность, еще полюбоваться на свою бессмертную душу, превращающуюся в кучу говна. А кто-то сладенькую десятиградусную амврозию и сорокоградусный нектар будет тысячу лет вкушать, десять тысяч лет стругать детей на стороне и вешать ордена к себе на грудь?

Лицо Светланы стало жестче, как будто заострилось.

– Сочувствия к тебе ноль. Потому что ты завистливый. Думаешь, что семьсот семьдесят лет – это так здорово? А вдруг ты крупно ошибаешься. К библейским долгожителям все-таки господь Бог приходил, обрезаться требовал и ветхозаветные заповеди давал… А эти твои витязи, прожили почти восемьсот лет в условиях мрачной российской действительности, где периоды антинародных реформ неизбежно сменяются периодами народных лагерей и тюрем. Может, твои долгосрочные мужики уже блюют желчью от такой жизни, потому что лет семьсот как никто их по головке не погладит, не полюбит и не пожалеет.

В разгар дискуссии на кухню ввалился плечистый Еруслан и сразу стало тесно.

– А почему меня никто не любит не жалеет? Да потому что я старомодный, никаких нынешних танцев не знаю!.. Ну-ка сказывайте, до чего договорились за нашими спинами. А то, понимаешь, воду они пустили.