– Нет туда дороги. И Калища нет, была когда-то деревня такая, да при Гайдаре вымерла.

– Но в справочнике про нее написано и на карте она показана, – завозражал путешественник.

– Да что мне твоя карта. – решительно отрезала бабка, сделав остановку. – Не ходи туда и все тут. Церковь рассыпалась, по дороге никто не ездит. Да и еще там какие-то особенные разбойники объявились.

– Что еще за разбойники, бабушка? Скажи мне как эксперт.

– Страшные люди. – авторитетно пожевав губами сообщила собеседница. – И конные, и пешие.

– И что они тебе такого страшного сделали? – спросил Митя, затем добавил шутливо, хотя уже почувствовал неуютность. – Может, что-нибудь типа ребеночка?

Бабка не оценила шутку.

– Ах ты охальник. Говорю тебе, что нечисть там какая-то завелась.

Дмитрий напрягся, пытаясь понять, заговаривается ли бабка ввиду острого маразма, или же пытается на свой лад интерпретировать какую-то криминальную информацию.

– А конкретно?

– Не видела.

– Ну, а чего они тебе страшными-то показались в отличие от меня?

– Потому что с горшками на головах, в рубахах железных, нечесанные как черти. С топорами и большими ножами. А кони у них гнедые и дым из ноздрей пускают… Да чего мне о тебе заботиться, человек ты чужой незнакомый. Поднимешься вот на холм и увидишь свое Калище.

Бабка, не считая полезным дальнейший разговор, махнула хворостиной и кинулась догонять свою скотину.

«Бредит, заговаривается. – решил Митя. – Бестселлер детективный на ночь прочитала, послушала популярного телекомментатора, вот каша в голове и сварилась. Разбойники нынче не в рубахах железных и не на конях, а ездят на мерсах в малиновых пиджаках. Или даже в костюмах от Кардена.»

Добравшись до вершины холма, Митя взаправду увидел заброшенную деревню, которая, похоже что, занимала весь южный склон. Когда-то. Нынче от домов остались только прямоугольнички фундаментов, сами постройки давно были растащены на дрова и доски мужиками из ближайшего жилого села. Беспризорные дворы густо поросли бурьяном, лопухом и другой оккупационной растительностью. А уже в низине, за густым травостоем, из которого выглядывали покосившиеся кладбищенские крестики, маячила и церковка. Та самая, которая с одиннадцатого века стоит. Ну, не стоит конечно, поскольку деревянная, но всякий раз на одном месте выстраивается по прежнему образцу. Соответственно и погост возле нее самый что ни на есть древний.

Митя знал, что лет десять назад рылись порылись там уже археологи, и кое-что из амуниции древних славян оказалось в областном краеведческом музее. А его осмотр собственно и двинул Дмитрия на эту вылазку в свободное от работы время.

Его тянуло на всякие древности-дряхлости с силой, о которой он стеснялся говорить. И он рыскал в поисках потемневших избенок и покосившихся церковок, как люди нормальные рыскают в поисках классных кабаков и дискотек. Наверное, поэтому девушки не выдерживали его в больших количествах, дамы среднего возраста не видели в нем достойного партнера, а экс-супруга обзывала некрофилом. Но почему рыскал, не будучи ни суперправославным, ни романтиком националистической направленности, ни даже знатоком истории? Потому, объяснял он себе, что кто-то коллекционирует фантики от конфет, кто-то ест стаканы, кто-то пристает к женщинам большого размера, и так далее, перечисляй хоть до изнеможения – ведь каждый имеет право на свою игру.

Дальше, за церковью, судя по мшинам и болезненного вида елочкам, начинались болота. Вот туда уже Митя не имел ни малейшего желания прогуляться.

Впрочем, и к церкви его сейчас особенно не манило, но после изнурительных блужданий он претендовал на победу. Здесь он не должен был уступить и сломаться, здесь обязан был выиграть.

Он спускался вниз с холма, а солнце карабкалось вверх, и слепило, и выдавливало липкий пот из бровей, и какое-то марево поднималось над болотистой местностью, той, что начиналась за церковью Параскевы Великомученицы.

А когда Митя добрался до гнилых пенечков, оставшихся от кладбищенских крестов, из болотного марева появилась кошмарная фигура демона и путешественник, ахнув, попятился назад.

Спустя полминуты фигура приобрела не менее жуткие очертания всадника на коне и у Мити защемило сердце. Это ж один из тех «конных», о которых лопотала бабка. А они если и не грабят, то что-то все равно делают нехорошее. Иначе зачем им обитать в этом гиблом месте?

Всадник явно заметил его, и да, да, направился к нему погоняя своего гнедого. В руках у него что-то длинное, жердина не жердина, а пожалуй даже копье. Солнце горит огнем на шлеме и на острие…

Митя бросился наутек, если точнее, вверх по склону холма. Сейчас сквозь хрип своего горла – чертова слизь и не сплюнуть никак – он все явственнее слышал стук копыт.

Сердце уже и так вылетает наружу, сбросить этот сраный рюкзак, пусть там и книжка с дарственной надписью знаменитого киберпанка, и палка не менее знаменитой финской салями. Да ну его, киберпанка в задницу, когда тебя хотят нанизать на вертел…

На вершине холма Митя остановился, потому что ноги не желали уже слушать никаких команд и понуканий. Остановился и обернулся, желая принять удар копья не в спину и, само собой, не пониже ее, а в грудь. Однако же, радость-то какая, всадник остался далеко позади. Если точнее, он спешился и энергично потрошил кинутый Дмитрием рюкзак. С таким же остервенением гиены терзают свою нечестную добычу…

Речку обратно Галкин перешел уже без особых трудов, какие уж труды без рюкзака, да и не казалась она препятствием после всего пережитого в Калище, а спустя полчаса добрался до грунтовой сельской дороги. Если точнее до автобусной остановки. И если верить сильно выцветшему расписанию, автобус сегодня еще должен был придти. Ну, а если не верить… Сюда Митя добирался на попутном грузовичке, так что решил на попутке отсюда и убраться.

Митя растянулся на полусгнившей скамеечке, какое изнеможение в недавно перенапрягшихся членах тела. Машину он услышит… услышит… хррр…

Всадник появился неожиданно, на этот раз без стука копыт.

Митя открыл глаза, когда конь уже склонял голову к травинкам, пробивающимся из-под ножек скамейки и позвякивал бляшками сбруи. Всадник смотрел на Галкина бесцветными неморгающими глазами из прорези в наличнике шлема и слегка двигал усами под здоровенным как будто граненным носом. А затем бросил рюкзак прямо на Дмитрия. Больно.

– Нам чужого не надобно, – солидно произнес всадник. – Токмо из брехливой книжицы пару страниц выдернул, дабы костерок запалить и портянки подсушить.

Но опытным глазом Митя сразу приметил, что в рюкзаке отсутствует и колбаса, видимо она была посчитана общенародной, а свитер используется лошадкой как потник. Однако сам всадник хранил верность своему наряду, весьма надо сказать, своеобразному. Несмотря на недавнее посещение краеведческого музея Митя не мог дать названий некоторым вещам, присутствующим на незнакомце.

Островерхий шлем, напоминающий по силуэту ракету, с наличником, наполовину скрывавшим физиономию, однако открывающим буйные усы. Кольчуга поверх потертой кожанки – не сплошная, двумя полосами, которые скреплялись на боках ремешками, а на плечах дополнялись своего рода стальными погонами. Поверх кольчуги еще волчья шкура на манер гусарского ментика. Помимо широких штанов из какой-то мешковины, всадник носил портянки, перевитые кожаными шнурками, а на ступнях мокасины, если так можно выразиться. Большой нож в меховых ножнах на поясе, тесак что ли, топорик еще висит особенный, вроде томогавка, моток сильно волосатой веревки с железным шаром на конце, а за спиной два копья, длинное и короткое. Какая-то еще прицеплена доска с ручками, будто даже щит, рукоять меча из-за плеча выглядывает.

– Автобуса я тут ни разу не видывал. Ино попутку собрался до завтрева ждать? – сказал всадник со странным акцентом, сильно «окая». – Ежели пожелаешь, на станцию подвезу. До нее, считай, три полета стрелы, умаешься топать. Да садись, подвезу, фирма угощает.