– На вокзале, в Новом Калище.

Доктор Протурберанцев покачал мудрой растрепанной головой, даже слегка уронил ее на плечо засаленного пиджака.

– Опять за старое взялся, Дмитрий. – обвинительным тоном произнес человек, который еще считался его приятелем.

– А что в этом плохого? Я всегда историей интересовался, ты же знаешь…

– Да я про другое. Травкой ты снова заинтересовался, анашой. Калище-сралище какое-то в бреду увидел.

– Ты меня не так понял, профессор, – стал торопливо оправдываться Митя. – Это розыгрыш был, ну, блин, меня наверное скрытой камерой снимали…

А тем временем в одном из товарных вагонов бегущих по Октябрьской железной дороге, мирно спал некто, именующий себя Путятой Вышатичем. Пришлось ему расстаться с конем гнедым Буем, спешившись, распрощался он еще и с копьем своим, коим пригодно с коня разить, однако все остальное оружие оставил как есть.

Путята спал и видел конные полки и пешие рати, с хоругвями уходящие на бой, в утренний туман, чтобы никогда уже больше не вернутся.

А на станции Заводская он проснулся, заодно и поезд замер, пропуская встречный. Распахнув мощной рукой дверь, Путята спрыгнул на мокрый щебень и пошел в сторону стоянки грузового автотранспорта – быстро и бесшумно, обходя окурки и лужи…

В здание бывшего органа власти, где собрались историки и внимающая им публика, Путята Вышатич вошел с черного хода. Затем поднялся на третий этаж и мирно расположился за кулисами на свернутом ковре.

Докладчики рассказывали об азиатских словах и обычаях, проникших в русский быт. Путята слушал внимательно, время от время покручивая длинный висячий ус, даже слегка кивая, как бы в согласии.

Затем кто-то доложил с трибуны, что дружественный хан Батый вместе с последующими ордынскими правителями сыграл положительную роль в создании почты, статистики и дорог на Руси. Вот тогда Путята и выступил из-за кулис.

– Како ты молвил? Положительную роль в создании дорог? Да я тебя сейчас мордой по всем ухабам дорожным протащу. И ежели хан такую великую пользу нанес, почему ж не было и нет резвой доставки почты в земле русской?

Все присутствующие на торжественном собрании увидели, что к трибуне подходит некто выряженный в русского витязя, в шеломе, да еще в волчьей шкуре, с мощной статью и великим ростом, подобающими отчичу и дедичу. Однако радость от этого события уничтожалась неуместными словами незванного гостя.

– Да ты знаешь ли, что твой Батый с Рязанью сотворил? – продолжил Путята, направляя свой могучий палец на трибуну. – Ни одной живой души не оставил. Видел ли ты, как окаянный хан последних рязанцев в соборе огню предал? Как храмы бесчестил?

Из зала послышались возгласы:

– Ряженый… Качок дуркует… Гляньте-ка, глаза в кучку…

– Да, больно вид у вас специфическая, – охотно перешел в атаку докладчик. 

– У меня специфическая? – окончательно обиделся «витязь». – Да это тебя татарским хером сделали, безносый. Сразу видать, что без чина, без чести, а еще на словесное поприще лезет. Ну кто ты есть такой, какого рода, где доблесть проявил, с чего возомнил, что правду ведаешь и можешь ею делиться?..

Не добившись ответа на вопрос по поводу доблестности и родовитости, «витязь» обернулся к набитому залу и челюсть его почти дрожала, но не от страха:

– Эх вы, оглоеды, я же к вам за вспоможением явился, а теперь обида у меня на вас большая. Все вы тут – подложные, о Рязани-городе не печалитесь, да и за русскую землю радеете неистинно. Одеты богато, как лучшие люди, но мыслями и речами – холопья низкие.

Путята легким толчком уронил трибуну, сгреб докладчика в комок и поволок в угол, чтобы примерно там наказать.

– Поскольку ты человек безродный и подлый, то наказанию будешь подвергнут телесному. Ввиду отсутствия кворума бить тебя стану один. Будет тебе и калинка-тошнилка и малинка-морилка.

Тут к «витязю» и подскочило двое здоровенных дядек из охраннной организации с сияющими от усердия физиономиями. Подскочили и вскоре упали. Один из них получил обушком чекана промеж бровей, а другому Путята двинул своим стальным наличником в лоб, успокоив всерьез и надолго.

– Вот и конец ристалищу-дристалищу, – объявил «витязь». – Быть мне с вами противно, потому как вы невежи, поганства исполненные, а убить вас всех – времечка сегодня нет, торопиться же в этом деле не хочется.

Путята сгреб со стола президиума подряд все угощения – в свою котомку – и пошел обратно, придавив по пути сапогом низко расположенного докладчика. Тот как раз ползал по ковру, пытаясь найти свои очки. Заодно и цепь золотая свесилась с шеи.

– А может кто из вас хочет узнать правду-истину о гибели городов русских? – молвил «витязь», остановившись вдруг.

– А никому это и не надо знать, злодей, – закричала какая-то женщина со строгим, словно закопченным лицом. – Мы за дружбу народов…

Завтра был судный день. В ад провалиться или в рай вознестись. Или туда, где бурчание голодного брюха, мешки под глазами, вечерняя тоска по противоположному полу, серые ничем не прикрытые стены и нестиранные носки. Ну, или туда, где начнется как будто уже безнадежно завершившаяся жизнь, где течет сладкое рейнское вино, блондинки не заставляют себя долго уговаривать, а руки сжимают обитый мехом руль новенького мерседеса «S600». Или раритетного кадиллака «Флитвуд» 1959 года, шестиметрового, с разлетающимися крыльями, с восьмицилиндровым мотором на триста пятьдесят лошадей.

Программист Галкин написал три важные процедуры, но обеспечивающий пакет для него делал некто Рабинович из Лос-Анджелеса, так что соединялось все не слишком гладко. А подключение к банку данных, расположенному в Токио, шло с еще большим скрипом. Дмитрий не без оснований считал, что японцы – эти маленькие неразличимые люди, паникующие перед русской компьютерной мафией, всячески стесняют ему доступ к своей системе и умалчивают о заглушках.

Время таяло и Дмитрий физически ощущал, как оно покидает его тело, оставляя слабость во всех членах. А завтра надо было сдавать проект двум менеджерам, российскому и японскому.

Именно в тот момент, когда Митя почти уже понимал причину сбоев, в дверь затрезвонили. Он обхватил голову руками, надеясь, что сейчас все утихнет, однако звон не унимался. Да, это экс-супруга могла явиться за алиментами. Впрочем, если расписать ей радужные перспективы, показать сателлитовый адаптер, радостно подмаргивающий глазками-индикаторами, то она тихо-мирно отвалит. Вдруг даже и пожрать приготовит…

Митя распахнул дверь – и мимо него в квартиру прошел странно одетый человек с чем-то железным на голове. Человек в шлеме сделал несколько шагов вперед, затем оглянулся и Митя узнал калищевского рэкетира – по кличке Путята Вышатич. Сам Путята бросил на Митю мимолетный взгляд, а затем сказал кому-то:

– Давай сюда, друже, входите все, засады нету.

И в дверь, мимо Мити, пошли люди, крестясь, задевая головой косяк, вытирая подметки не о половик, а где попало. Все они, не тормозя, направились в гостиную.

Митя подавил стон и, закрыв дверь, поспешил за людьми.

Среди вошедших не было ни одного нормально одетого или подстриженного человека.

Шлемы с наушами и наносниками, плоские и с рогами, остроконечные меховые шапки, кольчуги, куртки с наклепанными стальными пластинами или бляхами, наплечники и наручи, плащи, кафтаны, шкуры и косоворотки, сапоги, унты и лапти. Много холодного оружия. Волосы длинные спутанные иногда с косичками, наверно вшивые. Усы висячие. Запахи не слишком приятные. Кольца в ушах.

Пришла, вернее даже ввалилась беда, отчего жара поползла полозом по автоматически охладевшей спине.

Неприятных людей было семь и они почти равномерно распределялись по квартире: кто улегся на ковер под столом, кто полез в холодильник, кто включил телевизор, кто прямиком в туалет направился, кто решил ударить по клавишам компьютера.