— А как же иначе?
— Тогда мы должны объявить о начале военных действий, — сказала Кортни.
Энни побледнела.
— Я… я не смогу сейчас встретиться с Шейном. Сама понимаешь, еще слишком все свежо…
— О! Понимаю! — Кортни сочувственно покачала головой. — Я бы сама при встрече с удовольствием выцарапала ему глаза.
Энни робко улыбнулась. Она совсем другое имела в виду. Она вовсе не была уверена в том, что, если Шейн попытается изобразить раскаяние, не вернется к нему. Энни понимала, что все это будет игрой талантливого актера, но привычка ужасная вещь. И так сложно пережить, когда твой мир рушится, так хочется вернуть все обратно, зарыться головой в песок и попытаться забыть.
— Ты ведь понимаешь, что пути назад нет? — осторожно спросила Кортни.
— Да. — Энни тяжело вздохнула. — Ты хорошо разбираешься в людях.
Кортни пожала плечами.
— Это моя профессия. Хочешь, мы прямо сейчас позвоним адвокату?
— Если тебе не сложно.
— А Шейну мы пошлем факс. У вас ведь дома есть факс?
— Да, в его кабинете.
— Вот и отлично. Будет ему официальное объявление войны. Пусть готовится.
Кортни кровожадно улыбнулась.
4
Шейн раздраженно ударил по клаксону. Ему что, так и стоять перед закрытыми воротами собственного дома?! Черт побери! Он устал и хочет принять душ. Эта белокурая бестия вымотала его до предела. Тонкие губы Шейна раздвинулись в улыбке. Да, Саманта хороша, как глоток холодного лимонада в августовскую жару.
— Да что они там все, оглохли, что ли?! — взорвался Шейн.
Он рывком открыл дверь коллекционного «бентли», совершенно не заботясь о том, что могла пострадать машина за несколько сотен тысяч долларов. Уже давно Шейна мало заботили подобные мелочи. С того дня, как он женился на Энни Саутгемптон. Иногда Шейн сожалел об этом шаге, но тихая Энни не доставляла ему никаких неудобств, и с ее постоянным присутствием в доме можно было смириться. С симпатичными крошками Шейн преспокойно встречался на городской квартире. Да и польза от Энни была существенной: вся финансовая аналитика была на ее совести, и эскизы она рисовала замечательные.
Если бы Энни была хоть чуть-чуть более себялюбива, она могла бы многого достичь, думал Шейн, идя к воротам. Они оказались крепко запертыми.
— Черт побери! — выругался Шейн и вполголоса добавил: — Кажется, Энни сегодня получит сполна.
Это она должна следить, чтобы у мужа не возникало никаких проблем. Она должна сделать так, чтобы дома его всегда ждал горячий ужин и радушный прием.
Впрочем, на Энни это совсем не похоже. Первая волна гнева схлынула, и Шейн задумался. Неужели что-то случилось? В любом случае, где Джон? Почему он не следит за воротами? Давно уже пора было уволить этого старого маразматика, сердито подумал Шейн. До сих пор я потакал Энни, когда она всякий раз просила за него, но это была последняя капля.
Шейн вернулся в машину и достал из бардачка ключи. Как хорошо, что когда-то давно Энни положила их туда.
Он отпер ворота и подъехал к дому. Старый особняк встретил его темными окнами и привычной тишиной. И все же эта была какая-то странная тишина, мертвая. Шейну стало не по себе. Он поёжился и не сразу вышел из машины.
Может быть, Энни приготовила мне сюрприз? Уж не годовщина ли свадьбы у нас сегодня?
Насколько Шейн помнил, до этого радостного события оставалось еще три недели. В конце концов, секретарь должна была напомнить ему о годовщине и купить Энни очередные серьги с бриллиантами. Иначе зачем она вообще нужна!
Чувствуя, как новая волна гнева поднимается в груди, Шейн вышел из машины. Ему пришлось долго возиться с ключами. Еще никогда эта дверь не была заперта, всегда все в доме было открыто для него, хозяина и главы семьи. Наконец замок поддался, и Шейн вошел в темный холодный холл.
— Эй, где вы все?! — крикнул он в темноту.
Дом молчал.
Шейн почувствовал, как его начинает бить озноб.
Это мой дом и мне нечего здесь бояться, сказал он самому себе.
— Энни! Джон! — позвал Шейн. Он хотел кликнуть и горничную с кухаркой, но не помнил, как их зовут. — Где вы все?! Пошутили и будет! Выходите!
Ни звука в ответ. Ярость переполнила Шейна.
— Вы сами этого захотели! — зарычал он и бросился к кухне. Там точно должен кто-то быть. Ведь Шейн голоден, а еще никогда ужин не запаздывал.
Но и в кухне было темно и пусто. И в комнатах прислуги, и в гостиной, и в спальнях, и в кабинете. Совершенно озверевший Шейн ворвался в кабинет Энни. Еще по пути туда он пытался убедить себя, что жена заработалась и просто не заметила, что уже почти одиннадцать часов. Но Шейн даже не удивился, когда и в кабинете Энни не оказалось.
Он зарычал и сбросил лампу со стола. Ему нужно было на чем-то выместить свое раздражение. Как же он был зол! Если бы только Энни сейчас попалась ему под руку! Уж он бы научил непокорную жену, как нужно вести дом и принимать уставшего мужа!
Но Энни не было, не было и прислуги, на которой можно выместить свою злобу.
Ярость, переполнявшая Шейна, требовала выхода. И он знал только один способ успокоиться: виски на три пальца, и через десять минут еще одна такая порция.
Шейн вернулся в свой кабинет, достал бутылку и щедро плеснул в стакан. Лекарство от ярости он выпил залпом. Тепло наполнило тело, голова сразу же потяжелела. Шейн почувствовал, как сильно он устал, и опустился в кресло.
Он не стал ждать десять минут и тут же налил себе снова. На этот раз он пил неторопливо, пытаясь понять, куда же делись жена и прислуга. Подруг у Энни нет, да и зачем бы ей сбегать из дому? Шейн все еще помнил, что этот дом принадлежал родителям Энни, как и многое в его империи. Слишком хорошо помнил, хотя жена ни разу и словом не обмолвилась об этом.
Шейн был отличным дельцом и отдавал себе отчет, что, если бы не деньги Энни, он никогда не смог бы добраться до таких вершин. Думать об этом было неприятно, и Шейн решил, что смог бы, вот только времени потратил бы гораздо больше.
Куда могла деться эта инфантильная дура на ночь глядя? — сердито думал Шейн. Еще не хватало мне искать ее!
Но, кажется, выхода нет. Шейн тяжело вздохнул, допил виски и протянул руку к телефону, но тут ожил факс. Он медленно выплевывал длинный лист, и чем дальше Шейн читал, тем сильнее у него расширялись глаза. Этого он не ожидал, этого просто не могло быть!
Факс остановился, и Шейн оторвал бумагу. Его руки дрожали.
«Мы не можем назвать тебя ни уважаемым, ни дорогим, а потому обращаться никак не будем.
Ты решил, что мужчине можно все — хотя бы потому, что он мужчина. Ты решил, что можешь унизить нас, растоптать и выбросить, словно старый хлам. Это не так, Шейн. Нам очень хотелось нанести удар в спину, но все же наше понятие о чести требует, чтобы мы предупредили тебя: начинается война.
Не нужно смеяться. Две слабые, но очень обиженные женщины способны на многое. Особенно когда они чувствуют себя оскорбленными и униженными. Мы хотим не так уж и много: заставить тебя почувствовать то же унижение, смешать тебя с грязью, а потом понять, что ты не стоил всех этих усилий.
Мы могли бы забыть, но было слишком больно, рана открыта и кровоточит. А есть ли лучшее лекарство от сердечных ран, чем месть? Мы не знаем.
Поэтому готовься к войне, Шейн. Тебе придется расплатиться за всю боль, что ты причинил нам, и не только нам.
Кстати, как ты заметил, военные действия уже начались. Прислуга распущена по домам, не переживай, им выплачена компенсация и даны отличные характеристики. Но теперь тебе придется самому о себе заботиться. Это первый этап нашей мести. О том, что будет дальше, ты узнаешь в свое время.
Твоя бывшая любовница Кортни.
В скором времени твоя бывшая жена Энни».
Шейн выругался и смял в кулаке листок.
— Стерва! — прорычал он.
Это все Кортни! Шейн был уверен в этом на сто процентов. Энни ни за что не догадалась бы о том, что я ей изменяю. Кортни все рассказала моей жене. Из-за этой самовлюбленной дуры у меня прибавилось хлопот. Теперь будет развод, а уж Кортни постарается сделать так, чтобы о нем узнали все. Черт, развод!