Малышка смотрела на нас и плакала, умоляя папу остановиться, потому что мама была вся в крови. Ничего не видя вокруг себя, Абдель продолжал меня колотить.

Я делала все возможное, чтобы мои дети не видели, как отец в бешенстве насилует и избивает мать. Абдель же не ведал, что творил: он забыл о ребенке, утратив контроль. И с каждым ударом я чувствовала, что следующего могу не пережить.

Наконец, почувствовав себя значительно лучше, он скатился с меня. Ни угрызений совести, ни жалости ко мне он не испытывал. Я была для него лишь средством для выброса накопившегося за день гнева.

Поехать со мной в больницу из-за раны на руке он отказался, боясь расспросов врача. Тогда я сама перевязала руку потуже, но больше всего меня беспокоило то, что дочь стала свидетелем ужасающей сцены. Она, которая уже боялась крови, видела кровь своей матери. Спала она очень беспокойно, и я всю ночь просидела у детской кроватки, что дало мужу повод обвинить меня в том, что я умышленно не легла с ним.

Я пыталась понять его поступки и его восприятие реальности, но не могла. Казалось, он был зациклен на сексе, а мнение партнера его не волновало.

Шли годы, я жила только для дочери. Издевательства со стороны мужа изливались на меня нескончаемым потоком. Когда я начинала думать о самоубийстве — несколько раз такое случалось, — я вспоминала о дочери, и это заставляло меня жить дальше. Что станется с ней без меня? Моя девочка, если меня не будет, превратится, в козла отпущения для этих изуверов.

Я выходила из дому только на прогулку с Норой в парк.

Когда она пошла в школу, я встречала и провожала ее.

Так я познакомилась с несколькими женщинами — они стали моими подругами. Благодаря им мне удалось узнать много нового.

Понемногу я начала делать макияж и ухаживать за волосами — это позволило мне почувствовать себяувереннее. Даже Абдель заметил изменения. Как-то утром, когда я, подкрашенная и причесанная, выходила из ванной, он остановился и посмотрел на меня.

— Ты для кого так прихорашиваешься? Кто он? Если я увижу тебя с любовником, я зарежу тебя, как овцу, у всех на глазах, пусть даже меня посадят в тюрьму. Или нет.

Лучше я расскажу об этом твоему отцу и братьям, и они сами расправятся с тобой. Зарежут тебя на моих глазах, и ты не увидишь больше своих деточек.

Я была запугана, просто скована страхом. От этих угроз меня пробирала дрожь. Конечно, я знала, что таким образом он старается сделать меня покорной — каждую неделю я слышала это слово зарезать\ Даже сейчас, стоит его услышать, неважно в каком контексте, следующую ночь меня будут мучить кошмары. Удивительно, до какой степени простые угрозы могут влиять на нашу жизнь!

Ко мне в гости тайком от мужа приходили новые подруги, чаще других две. Как-то он вернулся домой раньше обычного, и подругам стало не по себе от того, как я-испугалась. Они хотели уйти, но, к моему удивлению, муж повел себя с ними довольно вежливо и даже настоял, чтобы они посидели еще, потому что у него есть дела.

Я спрашивала себя, что скрывается за всем этим. Слишком хорошо я знала его и не спешила радоваться раньше времени.

Я завидовала своим приятельницам, которые встречают мужей и детей без страха, завидовала их размеренной жизни. Вечером снова появился Абдель в хорошем, почти радостном настроении: он покачал Нору на коленях, что делал крайне редко, а когда подруги ушли, спросил меня, как их зовут.

— Одну зовут Сорейя, другую Сальма, — ответила я с тревогой.

— Первая куда ни шло, а вот другая больше похожа на шлюху. Я не хочу, чтобы ты встречалась с женщиной, которая выглядит как проститутка. Поняла?

— Хорошо. Я больше не буду с ней видеться.

Как, не называя истинной причины, я должна была объяснить своей подруге, что муж запретил мне встречаться с ней?

Характерные признаки усталости дали мне знак, что я забеременела в третий раз. Не дожидаясь, когда живот станет заметным, я рассказала об этом мужу, полагая, чем раньше он узнает, тем лучше. Его реакция была относительно спокойной, чего не скажешь о моей матери, которая снова разразилась потоком нравоучений.

— Надеюсь, на этот раз ты подаришь мужу сына. Что ты приобрела, родив дочь? Еще больше презрения с его стороны?

— Куда уж больше? Он презирал меня и до рождения Норы. Моя дочь ни в чем не виновата, — горячо возразила я. — Этот желанный ребенок озаряет мою жизнь.

Я люблю дочь и не променяю ее на всех мальчиков в мире.

Мать обиделась.

— Что-то за последнее время твой язык стал слишком длинным. Слава Богу, мой внук Амир избавлен от твоего влияния. Я правильно сделала, что забрала его, ведь ты просто ничтожество. Ты не заслуживаешь правоверного, который живет с тобой под одной крышей. Если ты носишь девочку, я желаю, чтобы вы обе не пережили родов.

Как всегда, моя мать видела в девочках лишь кучу проблем. Я никогда не могла переспорить ее. Что-то подсказывало мне, что я никогда не пойму ее отношения к жизни и способа наладить отношения не существует в принципе. Я привыкла, что мать действует согласно одному и тому же ритуалу: оскорбления, ненависть и унижения. Привыкла скорее потому, что ничего другого и не знала.

Родить я должна была зимой, после чего, как было условлено, поеду в Алжир навестить родных. Я хотела увидеть сына, познакомить его с сестрой и новорожденным ребенком. Я соскучилась по сестре и братьям, но предполагала, что сейчас, став взрослыми, они могут повести себя иначе. Подъем исламского фундаментализма в Алжире повлек за собой изменения как в стране в целом, так и в моей семье в частности. Выходить на улицу женщины должны были только в сопровождении мужчины, надев никаб*. Мои родные стали ярыми экстремистами, а отец — религиозным фанатиком. Он и раньше был жесток и суров со мной, а теперь я с тревогой думала о том, как повлияли на него эти изменения.

И все равно я очень хотела увидеть страну, в которой выросла, но особенно рвалась увидеть сына.

Моя вторая дочь Мелисса была красивым ребенком с большими карими глазами, такими же, как у ее старшей сестры. После третьих родов муж стал еще грубее и жестче.

Обращаясь ко мне, он все чаще называл меня женщиной, а не Самией.

— Ну, ты! Женщина, иди сюда! Ты, женщина, сделай это!

Стены нашего дома слышали только приказы, упреки, звуки ударов и оскорбления. Любовь и взаимопонимание царили лишь между мной и дочерьми.

Я мечтала о дне, когда мы станем свободными — мы трое подальше от свирепого Абделя. Эта призрачная надежда спасала меня от безысходности и помогала переносить жизненные трудности. Несколько раз мне снилось, что я живу в большом доме вместе с дочерьми без мужа и родственников. Мы смеялись, танцевали, никого не боясь. Проснувшись, я вспоминала, где я на самом деле, и плакала, пытаясь уснуть снова.

Отец прислал билеты для меня и дочерей, а я разрывалась между страхом ехать и желанием увидеть родных.

Всю жизнь я должна была расплачиваться не зная за что, а за каждой хорошей новостью следовала плохая. Поэтому я стала бояться радостных событий. Однако сейчас я надеялась, что игра стоит свеч, потому что благодаря поездке я могла на некоторое время избежать общества Абделя, чтобы не слышать его непрекращающихся требований, могла навестить сына.

С нетерпением ожидая поездку, я безропотно выполняла все требования супруга, чтобы он не дай бог не изменил решения. Мать часто повторяла, что женщина должна слушать мужа, если хочет получить благословение от родителей. Это была моя плата за предстоящую маленькую порцию счастья. Я чувствовала себя ребенком, которому обещают конфетку за хорошее поведение. Хотя до отъезда было еще много времени, я уже была готова.

Муж предупредил, что не желает долго оставаться один и отпускает меня только на пятнадцать дней. Как дорого бы я заплатила за то, чтобы продлить пребывание в родительском доме! Обещая уложиться в срок, я заверила его, что родители проследят за тем, чтобы я не задерживалась. В этом я не сомневалась.