На лице Констанции появилась легкая гримаса отвращения.

– Он верит и практикует обеа, магию худу и вуду.

– Очень необычное занятие.

– Только не для него, выросшего в той среде. Он был так же уважаем, как уважаем врач в любой другой общине.

– Давайте вернемся к поверью.

– Как я уже сказал, большинство малышей считали Старика Дюфура Зубным феем. Действовать следовало так: когда у ребенка выпадал молочный зуб, надо было дождаться следующего полнолуния, а потом, перед тем, как лечь спать, прокрасться к особняку Дюфура и оставить зуб в определенном месте на парадном крыльце.

– Что это за место? – спросила Констанция.

– Искусно вырезанный из дерева ящичек или что-то наподобие тумбы. На вершине имелось отверстие, а внутри был закреплен небольшой медный сосуд. Думаю, первоначальным предназначением этого ящичка было что-то вроде большой пепельницы или маленькой плевательницы. Он стоял на краю крыльца, совсем рядом с просевшими передними ступеньками. Надо было, не поднимая шума, взойти на крыльцо, бросить зуб в ящичек, а потом бежать со всех ног.

– А награда? – спросила Констанция. – Что получали взамен?

– Ничего. Не было никакой награды.

– Тогда зачем было отдавать зуб? Разве не лучше было бы положить его под подушку и получить немного денег?

– О, нет. Понимаешь, надо было отдать его Старику Дюфуру. Потому что, – тут Пендергаст слегка понизил голос, – если ты не отдашь фею свой зуб, то посередь ночи он придет к тебе домой и… заберет.

– Что заберет?

– То, что ему причитается.

– Какая ужасная легенда, – рассмеялась Констанция. – Интересно, а подозревал ли мсье Дюфур о том, что происходит?

– Он все прекрасно знал. Сейчас ты об этом узнаешь.

– Так значит, дети, по сути, отваживали злого Дюфура, оставляя ему свои зубы?

– Совершенно верно. Осознание того, что жуткий Зубной фей не навестит тебя посередь ночи, с лихвой перевешивало ценность десятицентовика или четвертака, ну или того, что можно было получить, положив зуб под подушку, – Пендергаст снова замолчал, предаваясь воспоминаниям. – В то время, когда произошла эта история, мне недавно исполнилось девять. Естественно, я считал сказку о Зубной фее – Дюфуре или ком-либо другом – сущей ерундой. На веривших в нее я смотрел свысока, даже с презрением. Все случилось в конце августа, на излете долгого и жаркого лета. Моя мать лежала в больнице с малярией, а отец уехал в Чарльстон по делам. Наш дальний дядя, потомок Эразма Пендергаста, приехал в наш дом на улицу Дофин присмотреть за нами. Его звали Эверетт Джадмент Пендергаст, дядя Эверетт. Он был любителем бренди с содовой и проводил все время за книгами. В общем, мы были предоставлены собственным занятиям. Как ты можешь себе представить, нас это вполне устраивало.

Пендергаст устроился поудобнее и забросил ногу на ногу.

– Моему брату Диогену только что исполнилось шесть. Этот случай произошел еще до того, как различного рода, скажем так, ненормальные интересы овладели им. Диоген был впечатлительным ребенком и, возможно, на свою беду, не по годам развитым. Каким-то образом он забрался в запертую прадедушкину библиотеку и прочитал множество старинных книг, которые ему не стоило читать. Книги по демонологии, колдовству, Инквизиции, девиантным практикам всех мыслимых видов, алхимии… Я считаю, что они оказали пагубное влияние на его дальнейшую жизнь. Еще он имел привычку тихо и осторожно подслушивать разговоры домашней прислуги. Даже в шесть лет Диоген был скрытным и хитрым мальчиком.

– Вечером, о котором идет речь – двадцать пятого августа – я увидел, как Диоген подозрительным образом крутится возле задней двери, что-то сжимая в кулаке. Я спросил, что он делает. Диоген отказался отвечать, и тогда я схватил его за руку и попытался разжать кулак. Мы подрались. Диогену было всего шесть, и я одолел его. В кулаке оказался перепачканный молочный зуб с запекшейся на нем кровью, очевидно, недавно выпавший. Я заставил брата рассказать о случившемся. Зуб выпал два дня назад, и Диоген ждал наступления полнолуния. Той ночью он собирался взять зуб, пробраться на улицу Монтегю и положить его в медный сосуд на крыльце Старика Дюфура. Он боялся, что если не отдаст зуб, то ночью тот придет за ним. Потому что Старик Дюфур должен получить свое.

Пендергаст сделал паузу. Серьезное, даже болезненное выражение появилось на его бледном лице.

– Я был ужасным старшим братом. Я насмехался над его страхом, презирал его. Я считал, что если кто-то хочет верить в Зубную фею, то, по крайней мере, должен верить в привычную сказку, а не в какую-то нелепую байку об убогом старике из соседнего квартала, о котором шушукается прислуга. Меня злило, что мой родной брат, Пендергаст, падет жертвой столь идиотского поверья. Я собирался не допустить этого.

И я повздорил с ним. Сказал, что он не понесет зуб к дому Дюфура, а вместо этого сделает то, что делают нормальные дети его возраста – оставит зуб под подушкой, даже если мне придется заставить его сделать это. Я с пренебрежением отнесся к поверью, высмеял его и заявил, что мой брат не должен верить в такую чушь.

Но пока я с жаром предавался препирательствам, упрямец Диоген выхватил зуб. Мы снова сцепились, но на этот раз он вырвался и выбежал через заднюю дверь в ночную темноту.

Я бросился следом, но не мог найти его – Диоген уже тогда удивительным образом умел прятаться. Я бродил по окрестностям, злясь все больше и больше. В конце концов, так как мне не удалось обнаружить, где он, я поступил следующим образом – пошел на улицу Монтегю к особняку Дюфура, спрятался среди зарослей полузасохших карликовых пальм, что росли в заброшенном палисаднике перед крыльцом, и принялся ждать брата.

Помню, та ночь была тревожной. Пока я ждал, поднялся ветер, и издалека послышались слабые раскаты грома. Тусклый огонек горел только в одном месте особняка – наверху, в эркерном окне с выбитыми стеклами, которое не отбрасывало света. Часть ближайших фонарей была разбита. Полная луна освещала противоположную сторону дома, оставляя крыльцо в кромешной тьме. Не было ни единого шанса на то, что Диоген  обнаружит мое присутствие. Там я его и поджидал. Старый дом Дюфура как будто тоже ждал его. Текли минуты и я, притаившийся в тени этого ветшающего здания, несмотря на насмешки относительно глупости брата, тем не менее, почувствовал отчетливую тревогу. Ощущение непосредственной близости чего-то, сконцентрировавшегося вокруг особняка подобно отвратительным миазмам. Плюс ко всему, жара и влажность в зарослях увядающих пальм были невыносимы, а вонь, похоже, исходила из дома: гнилостный запах напомнил мне о дохлой кошке, которую я нашел в темном углу нашего сада несколькими месяцами ранее.

Наконец, в половине одиннадцатого появился Диоген. Озираясь по сторонам, он крадучись тихо вышел из тени дальней части дома – пришел положить свой зуб. Я видел в темноте его бледное, испуганное лицо. Затем Диоген в упор взглянул на пальмовые заросли, среди которых скрывался я. На секунду я испугался, что мое присутствие обнаружено. Но нет: Диоген подкрался к старому особняку, снова осмотрелся, и с превеликой осторожностью медленно взошел по лестнице и бросил зуб в старую плевательницу, стоящую на самом верху. До меня донесся слабый перестук – это зуб катался внутри маленького медного сосуда. Затем Диоген развернулся, спустился с крыльца и пошел по улице. Я едва слышал звук его шажков. Брат ушел, и почти сразу же наступила тишина. Вспоминая сейчас те события, я не перестаю удивляться, как такой малыш мог передвигаться со столь нарочитой бесшумностью. В дальнейшей жизни он станет безгранично совершенствовать эту способность.

Я ждал – десять минут, пятнадцать. Честно признаться, мне было довольно боязно подниматься по той лестнице. Еще я опасался, что Диоген, будучи от природы подозрительным существом, мог сделать круг, вернуться и спрятаться неподалеку, чтобы посмотреть, нет ли меня поблизости. Но вокруг было тихо, как в могиле. И в конце концов я набрался храбрости, покинул укрытие и начал пробираться сквозь пальмы к ступенькам крыльца. Я хорошо помню шелест их сухих листьев и гнилостный запах разложения, что я почувствовал, приближаясь к дому. По ступенькам я поднимался почти ползком.