Он глубоко вздохнул, надавил на кнопку звонка и, ожидая открытия двери, попытался руководствоваться здравым смыслом. Когда дверь наконец-таки открылась, он, по крайней мере внешне, был спокоен и, войдя в комнату, где находились Вальберг и Дорн, даже сумел изобразить легкую извиняющуюся улыбку.

— Простите великодушно, — извинился он, не обращаясь ни к кому конкретно. — Я не знал, что дела обстоят настолько плохо.

— Ваша супруга, к сожалению, тоже этого не понимает, — сказал Вальберг. — Или не хочет понимать. — Он покачал головой. — Вам следовало бы с ней серьезно поговорить.

— Да, я поговорю с ней, — пообещал Штефан.

Возможно, потому, что эта тема была для него довольно неприятной, он посмотрел в сторону и невольно обратил внимание на стоявшую возле окна детскую кроватку с хромированной решеткой. Медсестра уложила туда Еву и укрыла ее, однако девочка, по-видимому, отнюдь не хотела спать: она присела, подтянула колени к животу и обхватила их руками, прижавшись к ним подбородком. Подобная поза придавала ей удивительно взрослый и задумчивый вид. Такое же впечатление производили и ее широко открытые глаза. Ева поочередно смотрела на Штефана, Вальберга и Дорна, и в ее взгляде читались понимание и одновременно какой-то вопрос. Ее явно недетский взгляд выражал страх, настороженность и… и еще что-то такое, что Штефан не смог бы описать словами.

— Это и правда удивительный ребенок! — заметил Дорн.

Он подошел ближе к кроватке, оперся левой рукой об ее ограждение и протянул другую руку к лицу Евы, словно намереваясь погладить ее по щеке. Девочка посмотрела на его руку, склонила голову набок и поджала губы. Штефан так и не понял, то ли она улыбнулась, то ли оскалила зубы.

Дорна, скорее всего, охватили такие же сомнения: его рука остановилась на полпути и замерла, а затем он отвел свою руку назад и несколько секунд смотрел на нее так, как будто не знал, что ему теперь с ней делать.

— Да, весьма необычный ребенок, — произнес он. — Ваша супруга рассказала мне, при каких обстоятельствах вы нашли девочку.

Штефан молчал. Было очевидно, что Дорн ждет его реакции, но Штефан предпочел ничего не говорить. Он не знал, что именно рассказала Ребекка этому полицейскому.

— Поразительно, в какие крайности могут вдаваться цивилизованные люди, — сказал Дорн, когда наконец понял, что Штефан так и будет играть в молчанку. — Я имею в виду, что подобных поступков еще можно ожидать от… дикарей, живущих где-нибудь в дебрях Амазонки, куда еще не ступала нога просвещенного человека. Однако совершать человеческие жертвоприношения здесь, в центре Европы…

— Возможно, это не так, — предположил Штефан.

— Не так?

Штефан, так же как и Дорн, отступил от кроватки на шаг назад, однако при этом еще раз бросил взгляд на лицо Евы и, увидев ее глаза, почувствовал, как у него по спине побежали ледяные мурашки: ему вдруг показалось, что девочка понимает, о чем они говорят. Возможно, не каждое отдельно слово, а только общий смысл произносимых фраз. Штефан с большим трудом заставил себя оторвать взгляд от глаз девочки и повернуться к Дорну.

— Эту историю рассказал наш проводник — один из местных жителей, — пояснил он. — Когда мы нашли эту девочку, его версия казалась весьма правдоподобной. Но теперь я в этом не очень-то уверен.

— Почему? — спросил Дорн.

— Если вы, изрядно замерзнув, ошалев от страха и изнемогая от усталости и ран, находите ночью в лесу голого ребенка, которого стерегут голодные волки, вы готовы поверить во что угодно, — ответил Штефан. — Однако, вернувшись в цивилизованные условия и здраво поразмыслив, вы начинаете смотреть на подобные вещи уже совсем по-другому.

Дорн бросил на Штефана задумчивый взгляд. Безусловно, Штефан не рассказал ему ничего нового. Более того, слушая рассказ Ребекки, он, возможно, пришел примерно к такому же выводу, что и Штефан. Но в силу своей профессии Дорн привык подвергать сомнению буквально все, даже самые очевидные вещи, а потому он с вопросительным видом повернулся к профессору Вальбергу и сказал:

— Вы ведь утверждали, что ребенок наверняка пробыл довольно долгое время в условиях дикой природы.

— Я утверждал это лишь в той степени, в какой можно говорить о подобных вещах, неоднократно используя слово «возможно». — Он подошел ближе к кроватке, но взглянул на девочку лишь мельком и остановился от нее дальше, чем Штефан и Дорн. — Если бы мы смогли с ней поговорить, нам было бы намного легче все это выяснить. Но…

— Но она ведь достаточно большая для того, чтобы уметь разговаривать, — заметил Дорн. — Или вам нужен переводчик?

Вальберг покачал головой.

— Это не проблема. — Он указал рукой на медсестру-югославку, которая, уютно устроившись на стуле возле двери, перелистывала журнал. — Медсестра Данута как раз из той местности. Она разговаривает на нескольких тамошних диалектах. Именно поэтому я и поручил ей ухаживать за Евой. Тем не менее ее знание языка пока не пригодилось: ребенок до сих пор не произнес ни слова.

— Но девочке как минимум четыре года! — Дорн был удивлен.

Вальберг пожал плечами:

— Да, примерно столько.

Дорн снова повернулся к Еве и, нахмурившись, посмотрел на нее. Он о чем-то напряженно думал, и Штефан поневоле задался вопросом, уж не собирается ли этот полицейский за пару секунд разгадать загадку, над которой врачи этой больницы ломают голову уже целых две недели. И не только врачи.

— Быть может, это как раз один из тех случаев, когда детей выкармливали волки, — пробормотал Дорн.

Вальберг тихонько рассмеялся.

— Поверьте мне, господин инспектор, это всего лишь легенды. Или назовем это современными сказками.

— В самом деле? — Дорн поднял глаза, и на его лице появилось выражение столь свойственного людям его профессии скептицизма. — Я лично слышал несколько историй, которые показались мне довольно правдоподобными.

— Более того, это происходило на самом деле, — сказал Вальберг, но при этом покачал головой. — Вы правы, люди действительно два или три раза наталкивались на детей, выросших среди диких животных.

Дорн кивнул:

— Да, я об этом читал. Несколько лет назад такой случай был во Франции, а еще один — в России.

— Это было в шестидесятые годы, — уточнил профессор Вальберг. — Однако все было совсем не так, как рассказывается в средствах массовой информации. Журналисты совершенно напрасно распространяют байки о том, что если оставить младенца в диком лесу, то его могут взять к себе и вырастить обезьяны или волки. — Он указал на Еву. — Ребенок такого возраста просто не выжил бы: он умер бы с голоду.

— А как же те дети, которым удалось выжить? — спросил Дорн. — Те два случая, о которых вы сами только что говорили?

— Все было совсем не так, — повторил Вальберг и покачал головой. — Я тщательно изучил те два случая, можете мне поверить. И сделал это в течение последних двух недель. Когда упомянутые дети попали к животным, они были старше этой девочки. Ненамного старше, но все же они были в таком возрасте, что могли выжить самостоятельно.

— Среди диких животных? — удивился Дорн. — Ребенок шести или семи лет?

— Где-то один из тысячи, — ответил Вальберг. — Вы сами подумайте: всего лишь два подтвержденных случая за тридцать лет. Кстати, один из этих двух найденышей через некоторое время умер, а второй, насколько я знаю, до сих пор жив и находится в закрытом отделении психиатрической больницы.

— Потому что он так и не научился вести себя как человек? — предположил Дорн, но Вальберг опять покачал головой.

— Потому что он разучился вести себя как человек, — пояснил он. — Видите ли… Представление о том, что дикие звери могут принять и вырастить беспомощного человеческого детеныша, хотя и очень романтично, но абсолютно ошибочно. Такой ребенок либо умрет с голоду, либо замерзнет в первую же ночь, либо его просто сожрут хищники. Тот несчастный мальчик, которого нашли в России, сумел каким-то образом выжить, однако потерял рассудок. Хотя, может, он еще раньше двинулся умом, а потому его и бросили родители. Когда его нашли, ему было около двенадцати лет, и он, по-видимому, и в самом деле прожил в волчьей стае несколько лет. За это время он разучился и говорить, и ходить на двух ногах… В определенном смысле он превратился в волка. Однако вовсе не потому, что был вскормлен волчьим молоком, а потому, что находился среди этих зверей и инстинктивно пытался вести себя так же, как они. И ему даже повезло, что его обнаружили как раз в тот момент.