Выйдя из квартиры и начав спускаться по лестнице, он увидел стремительно идущую ему навстречу девушку. В ее внешности было что-то странное, а потому Штефан, проходя мимо, внимательно оглядел ее. Ей было на вид не более двадцати пяти лет, и она вполне могла бы считаться красавицей, если бы уделяла своей внешности хоть немного внимания. Одета она была в черную юбку, простенькую белую кофточку и короткую кожаную куртку, вышедшую из моды еще лет пять назад. Впрочем судя по состоянию куртки, можно было предположить, что ее носили не дольше месяца. Волосы девушки доходили до плеч и были такими черными, каких Штефан еще никогда не видел. В них выделялись две несимметричные светлые крашеные пряди. Вся шевелюра девушки была необычайно растрепанной, и поневоле складывалось впечатление, что к этим волосам еще никогда не прикасалась расческа.

Девушка двигалась очень быстро — она почти бежала вверх по ступенькам. Если она поднималась в таком темпе все четыре этажа от входной двери, то должна была уже сильно запыхаться. Проходя мимо Штефана, она подняла на него свои огромные неестественно черные глаза. Ее взгляд был одновременно и дружелюбным, и оценивающим. Он вызвал у Штефана еще большее раздражение, чем ее неухоженный вид. Штефан остановился и, оглянувшись, успел еще раз окинуть девушку взглядом, прежде чем она исчезла за поворотом лестницы. Звук ее быстрых шагов по бетонным ступенькам раздавался все в том же темпе. Она либо была в исключительно хорошей физической форме, либо очень торопилась.

Штефан попытался думать о чем-нибудь другом и заставил себя идти дальше. В их доме было почти сорок квартир, и, хотя они с Ребеккой жили здесь уже более пяти лет, они мало кого знали из соседей. С точки зрения Штефана, это было даже хорошо. Хотя он высоко ценил дружбу и имел широкий круг знакомых, он все-таки предпочитал, чтобы друзья жили от них на достаточном расстоянии. И Штефан, и Ребекка старались избегать таких отношений с соседями, которые приводили бы к тому, чтобы все вместе по воскресеньям пили кофе или каждый третий вечер наведывались друг другу в гости. И если кто-то из жильцов их дома поддерживает дружбу с этой молодой «хиппи», то Штефана это не касалось. Тем более что его голова в этот момент была забита совсем другими проблемами.

Когда он выходил из подъезда, то едва не натолкнулся на высокого парня, который стоял у самой двери и даже не соизволил отступить в сторону, хотя и заранее увидел выходившего Штефана. Тот лишь в последний миг сумел уклониться от столкновения, пробормотав привычное «извините». И вдруг у него появилось чувство, что он знает этого человека. Это было хотя и мимолетным ощущением, но все же достаточно сильным для того, чтобы он поневоле еще раз посмотрел на парня — уже более внимательно.

Нет, этот парень был ему незнаком. Однако уже через секунду Штефан понял, почему этот парень показался ему знакомым: он был явно из одной компании с девушкой «хиппи», вихрем пронесшейся мимо Штефана по лестнице. Его старомодный коричневый костюм был таким помятым и грязным, как будто он целую неделю ночевал на скамейке в парке, а узел галстука действительно был узлом.Этот парень показался бы смешным, если бы не суровое выражение его лица и не колючий взгляд его карих глаз. Парень был очень высоким — метр девяносто, если не больше — и таким широкоплечим, что казался непропорционально сложенным. Кроме того, он, наверное, посещал того же парикмахера, что и девушка, встретившаяся Штефану на лестнице: его волосы были такими же растрепанными и неухоженными, как и у нее. А еще в его волосах тоже были светлые крашеные пряди. Впрочем, даже и без них он имел бы точь-в-точь такой же экзотический вид, как и та девушка.

Верзила, похоже, почувствовал, что на него смотрят. Он резко обернулся и бросил такой свирепый взгляд на Штефана, что тот опустил глаза и ускорил шаг. Этот парень, по всей видимости, был достаточно вспыльчивым и мог затеять ссору буквально из-за пустяка, а в нынешней ситуации Штефану меньше всего хотелось попасть еще в какую-нибудь переделку.

Максимально быстрым шагом, хотя и стараясь, чтобы со стороны это не выглядело бегством, Штефан пошел к своей машине, сел в нее и сразу же заблокировал двери — еще до того, как вставил ключ зажигания. Впрочем, подобная мера была излишней: когда он посмотрел в зеркало заднего вида, то обнаружил, что парень так и стоял возле дома и, высоко задрав голову, рассматривал его фасад. Он, должно быть, уже забыл о Штефане, даже если вообще обратил на него внимание.

Повернув ключ зажигания и с нетерпением ожидая, когда же заведется мотор его старенького авто, Штефан попытался собраться с мыслями. Он, конечно, имел все основания для того, чтобы нервничать, и еще больше оснований быть настороженным, однако ему вряд ли стоило впадать в крайности и видеть в каждом незнакомце потенциальную угрозу. Штефан понимал, что он в данный момент не просто нервничает — он физически изможден, а кофеин, уже попавший в его кровь и взбодривший нервную систему, не произвел ожидаемого эффекта: от его воздействия Штефан стал не столько бодрым, сколько взбудораженным.

Мотор, чихая, наконец-то завелся. Штефан дождался, изнывая от нетерпения, когда шум двигателя стал ровным, включил передачу и тронулся с места. Позади него тут же раздался разъяренный звуковой сигнал. Послышался визг шин, и какой-то автомобиль проскочил так близко, что Штефан инстинктивно втянул голову в плечи, ожидая через миг услышать скрежет сминаемого металла. Однако водитель этого авто в самый последний момент сумел избежать столкновения: его автомобиль ловко обогнул автомобиль Штефана и — к облегчению последнего — помчался дальше, не остановившись.

Штефан закрыл глаза и медленно про себя сосчитал до десяти, пытаясь успокоиться. По его вине сейчас чуть не произошла авария: он даже не удосужился посмотреть в зеркало заднего вида, прежде чем тронуться с места, и аварии удалось избежать лишь благодаря быстрой реакции второго водителя. Штефан просто обязан был взять себя в руки.

По дороге в управление полиции он еще дважды вынуждал других водителей давить на тормоза. Хотя это были уже не такие опасные инциденты, как первый, они наглядно продемонстрировали, что Штефан находится в состоянии нервного перенапряжения. Он не мог толком понять, чем это вызвано. Конечно, предыдущие два дня были очень напряженными, а прошлой ночью ему удалось поспать лишь несколько часов, однако он — в силу своей профессии — был вполне привычен к такому режиму. По-видимому, пережитое за последнее время сказывалось на нем намного сильнее, чем можно было предположить.

Он припарковал свою машину перед управлением полиции с десятиминутным опозданием и, войдя в здание, спросил у дежурного, как ему пройти в кабинет Дорна. Но там его ждал небольшой сюрприз: хотя Дорн и не удержался от едкого замечания по поводу опоздания Штефана, его не допрашивали. Дорн всего лишь запротоколировал показания Штефана о вчерашних событиях и попросил его расписаться в конце протокола. О том, что произошло вчера вечером в больнице, Дорн даже и не упомянул.

— Пока, пожалуй, все, господин Мевес, — сказал Дорн, после того как Штефан подписал бумагу с текстом протокола и Дорн небрежно швырнул ее в ящик своего письменного стола. — Мы свяжемся с вами, как только наше расследование к чему-нибудь приведет.

Штефан удивленно посмотрел на полицейского.

— Это все? — спросил он. — И ничего наподобие «не покидайте пределов города» или «сообщите нам, если решите куда-то поехать»?

Дорн засмеялся так безрадостно, насколько это вообще было возможно, и ответил Штефану, очень выразительно произнося слова:

— Мы — не персонажи американского детективного фильма, господин Мевес. И вас не подозревают в намерении облить президента кислотой. Вы сейчас — всего лишь свидетель.

Последнюю фразу он сказал таким тоном, чтобы было ясно, что он считает тему исчерпанной. Штефан послушно встал со стула. Возможно, такому поведению Дорна имелось очень простое объяснение: у него, по всей видимости, было много других, более сложных дел, а это дело было таким заурядным и незначительным, что у него сейчас просто не хватало на него ни времени, ни нервов.