— Нет, я не стал бы жить в Германии. Здесь нет Черного моря. Да и потом — не люблю я эту немчуру. Всех бы их одной веревкой связать и утопить.

— Ты что это, Петя, разбушевался? — усмехнулся Гофтман, садясь рядом с ним на скамейку.

Петька пробурчал:

— А чего их жалеть, таких зверей!..

Яков Семенович немного помолчал, переводя взгляд с одного мальчишки на другого. Лица не по — детски суровы.

— Многого вы еще не знаете, — вздохнул Гофтман. — Я как — нибудь прочту вам прекрасные стихи великого немецкого поэта Генриха Гейне. Он дружил с Карлом Марксом. Когда вырветесь отсюда, то непременно услышите по радио или в концерте музыку гениального Бетховена, его симфонии. Недалеко от Бухенвальда находится, как вы знаете, город Веймар. Это очень древний и интересный городок. В нем жили великие немецкие поэты Гете и Шиллер. На горе Эттерсберг, где наш лагерь, сохранилось дерево, под которым любил сидеть Гете.

— А я об этом и не знал! — заморгал глазами Петька.

В глазах ребят появились огоньки любопытства.

— А какие замечательные люди коммунисты Германии, сподвижники Эрнста Тельмана, вы и сами знаете. Вот так ребятки. Немцы и фашисты не одно и то же.

Коля Науменко смотрит на Петьку, улыбается и переводит разговор на другое.

— Петь, когда наша армия разобьет фашистов и кончится война, ты чем будешь дома заниматься?

— Чем? Как приеду — первым делом наемся, до отвала. Съем все, что под руку попадет.

— Ой ли? А если кошка под руку попадется, ее тоже съешь?

— Кошку не буду. Буду есть колбасу, хлеб. Много всего съем, пока живот не затрещит. — И он показал руками, какой у него будет огромный живот. — Потом лягу на кровать и буду переваривать пищу.

— Ты что, удав разве?

— А я сейчас готов бы сделаться удавом, — сказал Владек. — Подполз бы к какому — нибудь эсэсовцу — и ам, проглотил бы живьем.

— Сдалось глотать такую дрянь! — поморщился Петька.

— Нет, я не хотел бы быть ни удавом, ни крокодилом, — высказался Митя Бужу. — Лучше всего изобрести бы такую мазь, чтобы натерся — и стал невидимкой.

Петьке это понравилось.

— Да! Сделаться бы невидимкой и перебить всех фашистов, а потом и домой уехать.

— Ведь у тебя дома-то нет… — неосторожно заметил Владек.

Блоха нахмурился:

— Чего? Дома у меня нет? Не понимаешь ты ничего. Конечно, хорошо иметь отца и мать, но не всем ведь такое счастье выпадает. Ну и что же!.. Если бы ты знал, как хорошо у нас в детдоме: кино, лекции, представления разные. Да еще шефы с подарками. Каждый день — как праздник. Ешь, да сил набирайся. А если нет аппетита за обедом — тебя сейчас же к врачу: не заболел ли.

И забыв, что он отвечает Владеку, Петька с упоением стал вспоминать:

Эх, ребята, а летом что за жизнь была! Помогали мы колхозу убирать виноград, яблоки, груши, арбузы. Ешь сколько хочешь, никто не ругает. За целый-то день так, бывало, на — пробуешься всего, что живот под рубашкой не умещается. А когда домой поедем, смотрим — за нами катит грузовик, полный гостинцев. Вот это лафа!

Владек, поняв свою оплошность, сказал: — У нас в Польше Советской власти нет, у нас все по — другому.

Во флигель вошел незнакомый Петьке мальчик, остановился, отыскивая кого-то глазами.

Владек обрадованно замахал рукой. — Жан! Иди сюда.

Мальчик, сказав всем «бонжур», сел рядом с Владеком. Они тут же оживленно заговорили по — французски. Остальные ребята продолжили свой разговор.

— Ты, Петь, все о еде. Неужели только и будешь дома есть да лежать? — скучно протянул Коля Науменко.

— Конечно, нет. Буду учиться на токаря по металлу. Это очень интересно-точить разные детали. Токарь Петька Блоха!

— Блоха! Ха — ха — ха — ха! — озорно пропел Митя Бужу.

— Владек, а ты кем будешь? — спросил Петька в свою очередь.

— Я? — растерялся маленький поляк. — Еще точно не знаю. Наверное, открою магазин и буду торговать мясом. Выращу много — много жирных свиней, зарежу их и буду продавать.

— И все?

— А чего же еще? Мясо все любят.

Петька кивнул на Жана:

— Спроси — ка у него, Владек, кем он станет после войны.

Владек задал вопрос Жану по — французски. Затем стал переводить его ответ:

— Жан говорит, что он дома будет учиться на врача. Ему потребуется для этого очень много франков, потому что обучение во Франции платное. Но у Жана есть богатый дедушка, он заплатит за внука. Дед — хозяин одной парижской клиники. И Жан, выучившись на врача, станет там работать и после смерти дедушки получит в наследство эту клинику.

— Фи, значит, Жан капиталистом будет? — скорчил гримасу Петька.

— Да, он будет хозяином.

— А если бы у него не было такого богатого дедушки, что бы тогда он стал делать? — спросил Коля многозначительно.

— Без дедушки он ничего не смог бы сделать. Пришлось бы работать на фабрике или на заводе. Жан живет очень бедно. Мать зарабатывает столько, что едва хватает на питание. Отец долго был безработным и покончил жизнь самоубийством — повесился.

— Не сладко живется во Франции, — заключил Петька. — А у нас всем хватает работы!

Когда Петькина фраза была переведена, Жан что-то грустно ответил.

— Он говорит, что завидует русским. Не будь во Франции безработных, его отец остался бы жить. Без отца очень плохо, — перевел Владек.

— Хорошо хоть мать-то есть, — тихо отозвался Петька.

— Жан просит еще что — нибудь рассказать про Советский Союз, — сказал переводчик.

И Петька стал с увлечением «просвещать» маленького француза. Он говорил, что в Советском Союзе все принадлежит народу. Никаких частных магазинов и больниц нет. Все люди лечатся бесплатно. И за обучение никто не платит. Наоборот, государство выдает студентам стипендию да еще общежитие предоставляет.

— Эх вы, темнота! Мечты у вас какие-то буржуйские. Вам надо не о собственных магазинах да больницах думать, а о том, как бы всех угнетателей уничтожить, революцию сделать, — ораторствовал Петька. — А то ведь опять какой — нибудь Гитлер войну начнет и опять всех в концлагеря будет сгонять. Второй раз, наверно, в Бухенвальд вам не захочется? Что молчите?

— Нет, нет, больше не надо Бухенвальда! — затряс головой Владек.

— Ну вот, дошло! — удовлетворенно сказал Петька.

— Наверно, еще не все дошло, — поправил его Митя Бужу. — Это не сразу. Много еще толковать надо, чтобы мозги совсем прояснились.

Жан собирался уходить. Ребята наперебой приглашали его почаще к ним заходить в гости. Мальчик улыбался и согласно кивал головой.

Мучительно долго тянулся рабочий день. Коля Науменко и Владек оправляли насыпь узкоколейки.

Лопаты лязгали о камни и с трудом поддевали мерзлый песок.

Форарбайтер Ганс Зильберт, с винкелем саботажника, время от времени покрикивал на ребят, а иногда для порядка грозил им кулаком. Он видел, мальчишки настолько устали, что из них уже ничего больше не выжмешь. Их можно даже убить. Нет, убивать форарбайтер не хочет. Он никогда не был убийцей, как Эрих из каменоломни, руки которого обагрены человеческой кровью. Саботажник Ганс Зильберт останется только саботажником, и никто его не заставит убить этих двух тощих мальчишек. А вот кричать на них, грозить кулаком — пожалуйста. Ну, иногда можно дать тумака, ведь и форарбайтеру попадает, если эсэсовцы заметят в нем хоть искорку гуманности.

И Ганс Зильберт кричит и угрожает целый день. Под конец он уже так надорвет свои голосовые связки, что слышится один хрип. Ему, форарбайтеру, тоже тяжело. Он так устает, так устает… В голове от крика — адский шум. А кричать, потрясать кулаком надо. Особенно при появлении эсэсовцев. Ганс боится их не только потому, что ему может влететь. Это еще не все. Его могут снять с форарбайтеров и поставят кого — нибудь другого. А новый форарбайтер — возможно, «зеленый» — будет меньше кричать и больше бить, убивать.