Однако он не хотел отпугивать ее от себя, а поцелуи определенно послужат этой цели. Так что придется выбросить из головы желание раздеть ее и покрыть поцелуями ее тело.

Она подозрительно смотрела на него — неудивительно, учитывая, как долго она ждала ответа на свой вопрос. Он пошел на кухню и протянул ей стакан:

— Вы пьете текилу?

Она посмотрела на него как на идиота, но кивнула:

— Не то чтобы я каждый день напиваюсь, но я большую часть жизни прожила в Южной Калифорнии, а там все балуются этим.

— Отлично.

Он налил себе, ей и толкнул к ней стакан.

Она отпила немного, он одобрительно кивнул и сделал глоток, наслаждаясь жжением в горле. Часть его хотела сказать ей прямо сейчас, как сильно он хочет ее, а еще лучше — уложить ее на стол и заняться с ней любовью, но он понимал, что ни то, ни другое не удовлетворит его. Поэтому он начал говорить. Он умел это — соблазнять ее своим голосом и умением плести тонкую нить рассказа.

— Каждому музыканту, — начал он, — постоянно предлагают выпить. Хозяева клубов, поклонники, другие музыканты. Я начал пить текилу в пятнадцать. Чаще всего она очень низкого качества, поэтому ее залпом пьют из маленьких стаканчиков, с солью и лаймом. — Он поднял стакан и посмотрел сквозь него на свет: жидкость была прозрачная, как вода, и только резкий запах свидетельствовал, что она далеко не так безобидна. — Но это самая лучшая текила в мире, поэтому ее нельзя пить залпом. Ее надо смаковать.

Она тоже подняла стакан и отпила еще, медленно проглотив жидкость. Он смотрел, как сокращаются мышцы ее горла. Было что-то очень соблазнительное в том, как она пьет. В ее присутствии он не так остро чувствовал свою боль. Она не хотела урвать кусок его славы и денег, как часто случалось с ним, и это только усиливало страстное желание.

Она молчала, и он продолжил:

— Я заметил, что женщины — как текила. Музыканты постоянно окружены и тем, и другим, и иногда ты просто пользуешься ими, потому что можешь. Я никогда не изменял своей жене, даже не думал об этом. Зачем пить плохую текилу, даже когда тебе в руки суют стакан, когда дома можешь насладиться чем-то куда более изысканным? — Он посмотрел на нее и спросил, как будто эта мысль только что пришла ему в голову: — Вас не обижает такое сравнение?

Она подумала минутку. В принципе можно было обидеться, но на самом деле сравнение ее не задело.

— Мой отец говорил, что женщины — как эскимосы. Вы слышали анекдот про то, что у эскимосов есть сорок разных слов, означающих снег? У женщин есть сотни слов для описания эмоций. У мужчин — нет. Они говорят о нас как о собственности, потому что иначе не могут выразить, как сильно мы им нужны.

Странно, но она давно об этом не думала. Ее родители постоянно читали ей лекции о том, как не вляпаться в неприятности, — они страшно боялись, что у нее будут проблемы с алкоголем, наркотиками и ранней беременностью. Лекции матери были чаще и раздражали, зато слова отца навсегда остались в памяти: «Не спи с парнем только потому, что он сказал, что любит тебя. Таким образом они просто стараются затащить тебя в постель. Дождись парня, который будет готов ждать, который не может сказать тебе, как сильно любит тебя, но заставит поверить в это». Она никогда не встречала таких и даже начала сомневаться, что такие вообще существуют. Отношения ее родителей были идеальными, но она знала, что это скорее исключение, чем правило. Может быть, ее поколение вообще не умеет любить?

Однако, слушая, как Уорд говорит о Каре, она начинала верить, что такая любовь действительно существует. Этот человек любил жену так, что не пользовался бесчисленными возможностями изменить ей, что не смог жить один в их доме. Разве может такая любовь обидеть, не важно, в каких словах она выражается? Ана не понимала всей глубины его горя, но она уважала его.

— Я ни за что не скажу Чейзу, что вы живете здесь.

Он грустно улыбнулся, как будто знал, что пришло время двигаться дальше, но не был уверен, готов ли к этому.

— Спасибо.

— Простите за вторжение. Я лучше пойду.

Он удержал ее, не дав сделать и шага:

— Зачем вы пришли?

Теперь, после того как он высказал ей вещи, которыми вряд ли делился с кем-то еще, очень не хотелось признаваться, что она нарушила его уединение, только чтобы выяснить отношения. Она бы справилась с собой и без этого.

Уорд ждал ответа, и она улыбнулась:

— Мне казалось, я вам не нравлюсь.

Он замер, не донеся стакана до рта, вздернув брови и изумленно глядя на нее.

— Что? — тихо спросил он.

— Теперь это звучит очень глупо, но мне правда казалось, что вы меня избегаете.

— Избегаю вас?

Теперь в его голосе прозвучал едва сдерживаемый смех.

— Да. Вы не полетели со мной, хотя не было никакого совещания, вас не было в офисе, хотя Стейси сказала, что вы каждый день бываете там. — Она усмехнулась. — Не так давно вы чуть не стукнули меня, выясняя, не будет ли у меня проблем при работе с вами. Я что, не могу сделать то же самое? — Она повела плечами, пытаясь расслабиться. — Не важно. Я просто хотела спросить.

Он медленно опустил стакан:

— Значит, вы думаете, что я избегаю вас, потому что вы мне не нравитесь?

Она стиснула зубы:

— Да, и я не хочу, чтобы это сказывалось на работе…

Он не дал ей договорить, обогнул стол, притянул ее к себе и поцеловал.

Целовать ее было еще приятнее, чем он думал. Ее губы были теплыми и влажными, чувствительными и трепещущими. Сумочка соскользнула с ее плеча и упала на пол. Она углубила поцелуй, приоткрыв рот и скользя языком по его зубам. Он сжал ее ягодицы, прижимая к себе, давая почувствовать растущее возбуждение. Она выгнулась, потерлась о него, посылая разряды удовольствия по всему его телу.

Он не хотел, чтобы все зашло так далеко, он вообще не хотел, чтобы что-то начиналось, и, если бы она хоть чуть-чуть воспротивилась, он немедленно отпустил бы ее. Но она таяла в его объятиях, и он прижал ее к себе еще крепче, стянул с нее жакет и прижал к стене. Он просунул руку между их телами и расстегнул ее блузку, открывая белье телесного цвета.

Он сжал ее грудь, и она застонала от наслаждения, прерывая поцелуй, чтобы вздохнуть. С разметавшимися по плечам волосами, запрокинутой головой, приоткрытым ртом она была прекрасна — это был секс во плоти. Если она так возбудилась от простого объятия, он не мог представить, что будет, если он решится пойти дальше. В нем столкнулись две противоборствующие силы: одна хотела сорвать с нее одежду и ласкать ее губами и руками, пока она не сойдет с ума от наслаждения, но другая — остатки разума — знала, что все это неправильно. Ана не была просто стаканом плохой текилы… Нет, оборвал он себя, нельзя думать о ней так, как он думал о Каре. Они слишком разные, и от сравнения не выиграет ни одна. Ана особенная, ее можно было сравнить с пиццей «Маргарита»: разнообразные ингредиенты, смешанные так, что от результата невозможно отказаться.

Однако его испугало то, что он думал об Ане так же, как о Каре. Кара была для него всем, и он с трудом понимал, как смог пережить ее уход. Он был не готов пережить подобное еще раз.

Так или иначе, Ана заслуживала лучшего — она заслуживала правды. Уорд осторожно отстранился, убедился, что Ана прочно стоит на полу, отвернулся и запустил пальцы в волосы. Черт, как он мог так легко утратить контроль над собой? Он зажмурился и признался:

— Я избегал тебя не потому, что ты мне не нравишься, а из-за этого.

Он посмотрел на нее через плечо. Она стояла у стены, и ее грудь часто вздымалась. Она словно вышла из самой смелой его фантазии. Ее взгляд все еще был расфокусирован, и она не поняла, что он сказал.

— Я боялся, что это случится. Я чувствовал, что между нами сразу пробежала искра, и не хотел, чтобы это разрушило наши деловые отношения.

— О…

Она, кажется, наконец осознала, что у нее расстегнута блузка, и стала медленно просовывать пуговицы в петли.