— Когда он возвращался к себе пьяный.

— Нам сказали, что султан просто наступил на Эфенди.

— Говорят, он был мертвецки пьян, просто языком не ворочал.

— Лежал пластом, как мертвый, даже пошевелиться не мог…

— …причем как раз там, где султан не мог его не заметить.

— И вот он и в самом деле мертв.

— Теперь он уже больше не сможет оскорблять нашу веру.

— За это нужно благодарить Аллаха… вероятно. — Голос Белькис упал, голова беспомощно свесилась на грудь. Всем своим видом девушка демонстрировала величайшее горе, которое была бессильна выразить словами.

Нур Бану изо всех сил старалась взять себя в руки.

— Но Селим? Что с моим повелителем Селимом?

— Мы думаем, он жив.

— Если на то воля Аллаха.

— Очень трудно было понять.

— Но евнухи говорят, он жив, госпожа.

Один из евнухов Нур Бану, оказавшийся в комнате, молчаливым кивком подтвердил, что так оно и есть. Но Нур Бану, снедаемая тревогой, послала других евнухов с приказом выяснить все в точности и рассказать ей.

— Думается мне, — продолжала между тем расхрабрившаяся Белькис, — что эта публичная казнь была задумана, как предупреждение.

— И не для кого-то там, а именно для нашего господина Селима.

— Чтобы дать ему понять, как сильно недоволен султан привычками своего единственного сына.

— Чтобы тот одумался.

— И он обязательно исправится, — с жаром закивала Нур Бану. — Это его долг. — Она наконец нашла в себе силы встать на ноги, но голос едва повиновался ей. Потом, окончательно собравшись с духом, даже нашла в себе силы добавить: — Я сама найду для него хорошую девушку. Самую красивую, какую только смогу. Или мальчика. Пусть будет мальчик, раз его не влечет к женщинам.

Слегка повернув голову, Сафия заметила, как в углу комнаты вспыхнули и погасли зеленые глаза, но даже ухом не повела, совершенно уверенная в том, что во всем гареме только ей одной известна тайна прошлой жизни Газанфера.

— Да поможет нам Аллах. Все будет хорошо, девочки. Нужно успокоиться.

После этого Нур Бану принялась отдавать евнухам приказы. Но хоть она изо всех сил и старалась казаться спокойной, гарем гудел, как встревоженный улей. Азиза и Белькис, обнявшись, забились в какой-то уголок и молчали, как мыши. Остальные же женщины продолжали в панике метаться из угла в угол.

Только девушка в зеленом — новенькая — осмелилась робко прервать эту сцену.

— Госпожа, значит, мы уже не отправимся в путешествие по морю?

Тишина, обрушившаяся вслед за этими словами на всех, кто находился в комнате, подсказала девушке, какую она сморозила глупость.

Сафия на лету перехватила взгляд, которым молча обменялись Азиза и Белькис, и без труда отметила, как побледнели их свеженькие мордашки. На лицах девушек отразилась борьба. Их явно терзали сомнения. Видимо, ни та, ни другая не решались заговорить первой. В конце концов тяжелая обязанность выпала на долю Азизы. Сафия видела, как та долго кусала губы, пока на них не выступила кровь.

Только спустя какое-то время она осмелела настолько, что решилась произнести то, что вертелось у нее на языке.

— Госпожа…

— Что тебе, Азиза? — От резкого окрика девушка съежилась от страха. Супруга Селима, разгневанная тем, что ее отрывают по пустякам, буквально испепелила несчастную взглядом.

— Госпожа, вы не знаете… Это еще не все. Случилось еще кое-что. Еще одно предупреждение.

— Предупреждение? Что еще за предупреждение?

Азиза судорожно сглотнула:

— Султан издал приказ… — От страха перед неизбежностью того, что сейчас должно произойти, язык уже не повиновался ей. В поисках поддержки Азиза повернулась к подружке.

— Наш повелитель Селим не будет назначен губернатором Магнезии, — продолжала Белькис, придя на помощь Азизе. Язык у той, похоже, просто присох к гортани. — В знак своего глубочайшего разочарования и неудовольствия сыном султан объявил, что решил назначить вместо него губернатором своего внука, принца Мурада.

На миг сверкающие глаза Нур Бану вонзились в лицо Сафии. Нет, страшно ей не было. Скорее то, что она испытывала сейчас, было похоже на пьянящее возбуждение. Должно быть, именно так страсть к извращенным наслаждениям возбуждала и Селима. Сафия думала о том, что сумела одним движением пальца убрать его с дороги, и это было странно и волнующе.

А потом комната как будто взорвалась. Ярость Нур Бану была страшна — с жалобными криками бились в клетках перепуганные попугаи, и разноцветные перья кружили в воздухе, словно сорванные ураганом листья.

— Убирайся! Убирайся отсюда! — визжала Нур Бану, тыча пальцем в Сафию.

Но этим дело не закончилось. Взгляд Нур Бану случайно упал на скляночки с чудодейственными кремами, и через мгновение они вслед за угрозами и оскорблениями одна за другой полетели в Сафию. С жалобным звоном драгоценное венецианское стекло из Мурано разлетелось брызгами осколков, и в воздухе поплыл аромат жасмина. Остальные баночки с глухим стуком шлепались о подушки совсем близко — слишком близко — от спутавшихся локонов Сафии.

— Убирайся, я сказала!

С ленивой кошачьей грацией, ни на минуту не теряя своего обычного спокойствия и даже нарочито помедлив, чтобы выказать презрение, Сафия поднялась и неторопливо выполнила ее приказ. И никто, даже Айва, которая как раз в этот момент проскользнула в комнату, чтобы привести в порядок волосы Сафии, не осмелилась последовать за ней.

И все же Сафия была не одна — девушка была уверена в этом, хотя сейчас до нее не долетало ни звука. Прямо у нее за спиной бесшумно выросла грозная тень Газанфера. В темноте коридора Сафия успела заметить только его огромные руки, распахнувшие перед ней другую дверь, и как только они, захлопнув ее, отрезали Сафию от воцарившегося позади хаоса, она сразу же почувствовала себя в безопасности.

Эти руки, эта могучая сила, таившаяся в них, не выходили у нее из головы. Они были достаточно сильны, чтобы с легкостью справиться с пьянчугой, который заплетающимися шагами тащился к себе домой, и им не нужно было никакого оружия. Да и зачем оно, когда они могли мгновенно погрузить человека в беспамятство и сделали бы это быстрее, чем любое из таинственных снадобий Айвы. А потом те же самые руки, без труда вскинув обмякшее тело Эфенди на плечо, уложили его как раз в том месте, где оно непременно попалось бы кому-нибудь на глаза. Вернее, не кому-нибудь, а именно тому, кому нужно.

— Потом я влил ему в глотку еще немного этого пойла, — по обыкновению лаконично сообщил ей евнух, и воздух, со свистом вырывающийся наружу через осколки выбитых зубов, делал его похожим на змею. — Целую бутылку ракии.

Он рассказывал, и Сафия читала благодарность в его глазах — самую настоящую благодарность, от которой немного смягчился звериный блеск его зеленых глаз. Сафия не удивлялась — она знала, что евнух благодарен ей, и догадывалась, за что. Она дала ему возможность отомстить — и он сделал все, чтобы помочь ее честолюбивым замыслам.

— Убирайся!

Пронзительный вопль Нур Бану настиг их и здесь. Но в тот же самый момент евнух захлопнул еще одну дверь, и они остались в тишине.

В мозгу Сафии помимо ее желания вспыхнули те слова, которые так и не сказала ей Нур Бану и которые она, возможно, не скажет ей никогда.

«Итак, ты победила… Ты одержала надо мной верх, ты, сука, демон, вырвавшийся из ада! Ты выцарапала у меня должность губернатора для своего любовника — моего сына, который уже больше не слышит меня, когда ты рядом. Ты добилась его для него… и для себя. А вместе с этим ты получила возможность обзавестись своим собственным гаремом — вдобавок к новому евнуху. Гарем, в котором у меня не будет никакой власти. И благодаря этому мой Мурад и ты вместе с ним окажетесь вне пределов моей досягаемости. Да и как же иначе? Нас сошлют в Кутахию, а вы отправитесь в Магнезию. Мурад станет еще ближе к своему деду, вернее, к его трону, который старик очень скоро ему передаст.

А я? Что же я? Меня лишили всего — и не только чудесного путешествия по морю. Меня обрекли на прозябание, я вынуждена снова задыхаться от жары на краю света, в Кутахии. У меня больше нет будущего: до конца своих дней я привязана к этому человеку, к Селиму, с его вечным пьянством и презренным пристрастием к мальчикам, и так будет до тех пор, пока один из нас не умрет».