— Неужели серьезная?

— Может стать более серьезной, если вы будете по-прежнему легкомысленно относиться к травме. У вас, похоже, небольшое сотрясение мозга. Думаю, вам лучше несколько дней поберечься. А сегодня я дам вам обезболивающее, и вы почувствуете себя лучше.

— Я никогда не принимаю этой дряни!

— А сейчас придется принять, чтобы немного поспать, — пытался урезонить его Джулиан. — Не стоит причинять себе ненужных страданий.

— Мне нужны мои планы, — пробормотал больной. — Женщина настолько стара, что не может доползти до шкафа. — Он поднял ослабевшую руку, указав на верхушку высокого дубового шкафа, где Джулиан в полумраке разглядел нечто похожее на груды бумаг и какие-то рулоны. — Дайте мне планы Пенгоррана. Там поля Рисов… я должен снова их посмотреть. Они должны принадлежать мне. Тогда со скотом не будет проблем. Границы будут четко обозначены…

Джулиан замешкался.

— Вам сейчас не следует ничего читать.

— Дайте мне планы, — повторил Гриффит Талларн, и Джулиан, испугавшись, как бы его пациент не встал с постели и не взял их сам, пододвинул табуретку к шкафу, взял свечу, которую Ханна поставила на стол.

Встав на табуретку, Джулиан пошарил в грязных бумагах.

— Свернутые или плоские? — спросил он.

— Свернутые.

Джулиан взял свиток, при тусклом свете напоминающий вкрученный лист пергамента, но по текстуре понял, что это холст с картиной. Холст слегка развернулся у него в руке, и, поднеся свечу ближе, он едва сдержал возглас удивления. Джулиан оглянулся и с облегчением обнаружил, что тяжелая драпировка постели почти скрывает его от Гриффита Талларна. Он тайком развернул холст до конца и с все возрастающим изумлением рассматривал его.

— Скорее! Скорее! — торопил больной.

Джулиан поспешно свернул холст, положил на место, взял пожелтевший пергамент, лежащий рядом, спустился и протянул больному.

— Положите его на постель. Покройте меня стеганым одеялом и оставьте одного, — грубо произнес Гриффит Талларн.

— После того как вы примете порошок, — твердо произнес Джулиан, когда Ханна появилась со стаканом воды.

— Ну, если бы кто-либо мне сказал, что хозяин позволит вам лечить его… — сказала Ханна на кухне, ставя еду на конец стола.

— У него не оставалось выбора, так ведь? — усмехнулся Джулиан и добавил более серьезным тоном: — Боль, знаете ли, укрощает ладей.

— Вы поужинаете со мной? — глядя на него снизу вверх, спросила Ханна.

— Это было бы замечательно, — принимая у нее порцию мяса, с благодарностью произнес Джулиан.

После ужина Ханна убедила Джулиана сесть напротив. Он достал свою трубку, закурил и стал наблюдать, как она, вынув из кармана наполовину готовый носок, начала вязать. Ханна рассказывала о фермерских хозяйствах в таких местах, как Пенгорран. Время от времени она замолкала, и тогда наступала тишина, нарушаемая лишь треском дров в камине и шипением закипающего на огне чайника.

— Ханна, — произнес он, — мне всегда казалось, что Нона очень напоминает некую исполнительницу цыганских песен и танцев, которая до недавнего времени была знаменита на лондонской сцене. Я сам часто ходил на ее концерты…

Ханна уронила вязанье на колени и строго взглянула на него:

— Не спрашивайте меня о цыганах на лондонских сценах. Я никогда не была в Лондоне и ничего не знаю об артистках-цыганках.

Она снова принялась за носок, но Джулиан заметил, как дрожат ее руки.

— А мистер Талларн? — продолжал он, — Он тоже никогда не был в Лондоне? Может быть, уезжал туда на выходные дни?

— Хозяин? А что ему делать в Лондоне? Да и на нашей овечьей ферме нет никаких выходных! — Она нахмурилась, уколов палец спицей, и вдруг, прислушиваясь, подняла взгляд на потолок. — Кажется, я слышала голос хозяина!

Джулиан встал, открыл дверь в прихожую и прислушался.

— Думаю, ваш хозяин крепко спит после порошка, который я заставил его принять.

Но Ханна уже встала, подошла к шкафу и стала перебирать свечи. В этом не было никакой нужды, и Джулиан понял тактичный намек Ханны.

Подойдя к двери, он сказал:

— Завтра я зайду проведать мистера Талларна! — Он взял карандаш, написал несколько слов в своей записной книжке, вырвал листок и подал его Ханне: — Попросите Гвиона принести вот это!

По дороге к коттеджу Джулиан пребывал в раздумье. Его вопросы явно взволновали Ханну. Он вспомнил портрет, который обнаружил на шкафу. Как он оказался у Гриффита Талларна? Какое отношение он имеет к этой семье? Почему такую красоту свернули и бросили пылиться на шкафу? Здесь явно кроется какая-то тайна!

На следующий день, в полдень, Джулиан спустился в Пенгорран, надеясь, что Гвион успел выполнить его поручение.

Проспав, всю ночь, Гриффит Талларн выглядел лучше. Посещение Джулиана он вынес стоически и с вынужденным уважением.

— Сегодня я встану, — грубо сообщил он.

— Не советую. Полежите еще пару дней.

Больной злобно сверкнул на него глазами, но спорить не посмел.

— Завтра я зайду, чтобы снять швы, — предупредил Джулиан. В ответ Гриффит угрюмо промолчал.

Пациент быстро шел на поправку, и вскоре после заключительного визита Джулиан однажды утром увидел, как Гриффит Талларн с прежней энергией бодро шагает к Крейгласу.

Следующие две недели Джулиан усердно занимался, выбросив из головы мысли о Пенгорране и Талларнах. Он вел жизнь отшельника, и это не тяготило его. Его искренне увлекала работа над книгами, а кроме того, он понимал, что скоро все кончится. Иногда он виделся с Гвионом, приносившим молоко, но чаще всего бидон с молоком оставляли на ступеньке коттеджа. Гвион никогда не отличался разговорчивостью, и круг его интересов был ограничен заботой об овцах и изменением погоды. Дети Прайсов, приносившие Джулиану хлеб, кофе, чай и крупы, были более болтливы, и от них он узнал, что отсутствие Ноны не осталось незамеченным.

— Мама говорит, она ушла, но никто не знает куда! Все боятся спрашивать у Гриффита Талларна, а Ханна никогда не скажет.

Иногда вечером, закончив работу, Джулиан стоял у двери коттеджа, смотрел на острый черный пик Крейгласа, пронзающего небо, и думал о странной красивой девушке, чья судьба пересеклась с его судьбой. Где она? И еще он думал о странных событиях последних недель. Его снедало любопытство, что за тайна скрывается этой семьей? Но пока он не доделает свои дела, заниматься разгадками не станет.

Однажды вечером его одиночество нарушил визит Ханны. Как всегда, она пришла поздно, и стук в дверь напугал Джулиана. Не успел он открыть ей дверь, как она начала:

— Я получила письмо от одной женщины из деревни, где жила моя кузина. Она пишет, что Анна, моя кузина, уехала в Америку более трех недель назад.

— А Нона? Что с ней стало? — В голосе Джулиана звучала неподдельная тревога.

Ханна перевела остаток письма, написанного по-валлийски. О том, как Нона обзавелась друзьями, но отправилась куда-то дальше.

Старуха запнулась и скомкала листок.

— Здесь говорится, что она играла на своей скрипке за деньги на рыночных площадях…

Джулиан посмотрел прямо в глаза Ханны:

— А вас это и на самом деле очень удивляет?

Лицо Ханны приняло загадочное выражение.

— Я слышала о девушках, бродящих по дорогам и собирающих милостыню…

— Да, да, — рассеянно согласился Джулиан. — И все же…

Вдруг Ханна схватила его за руку.

— Она же такая молоденькая, ей всего семнадцать, хорошенькая, а бродит где-то одна, а отцу до нее нет никакого дела!

— Вы рассказали ему о письме?

Ханна кивнула.

— Как только я упоминаю ее имя, он чернеет как туча и убегает из дому! Что мне делать? Вы можете что-нибудь посоветовать?

Джулиан схватил карандаш и повертел его пальцами. Он не в силах был смотреть на страдальческое лицо Ханны. Ну почему он должен вмешиваться в жизнь Ноны? Он же обручен с другой! Что случилось с Ноной, его не касается. Почему же тогда он не выпроводит Ханну, снабдив свой поступок парой ни к чему не обязывающих слов утешения?