– Я шел к тебе, чтобы сказать это, – проговорил он, когда в комнате опять стало темно. – Сказать, что очень сожалею. – Он судорожно сжимал и разжимал пальцы, надавливая на ее плечо. – Прости меня, Келси. Со мной случилось… Ну, я просто не мог справиться с собой.

– Знаю, – прошептала она, глядя на свои лежавшие на коленях руки. Они казались прозрачными, с неясными очертаниями, точно у призрака.

Порыв ветра швырнул на подоконник первые капли дождя. Подавив тяжелый вздох, Брэндон поднялся.

Подойдя к окну, он посмотрел на разбушевавшуюся ночную стихию, потом рывком опустил раму. В тот же миг по стеклу забарабанили сердитые косые капли.

– Послушай, Келси, обещаю тебе, что это больше никогда не повторится, – проговорил он, не оборачиваясь. – Тебе нет нужды убегать от меня. Я уеду. Завтра же утром. Клянусь, я вовсе не хотел становиться между тобой и Дугласом.

– Ты и не становился, – несчастным голосом попыталась возразить Келси.

– Не будем обманывать друг друга. Ты что, думаешь, я не понимал, что происходит между нами? Да ведь я от этого с ума сходил. Мне давно уже надо было уехать…

– Нет, – стояла на своем Келси, не в силах видеть, как он страдает от угрызений совести. – Ты не должен уезжать. Ты в этом не виноват. То, что произошло сегодня, ничего не изменило.

– Ничего не изменило? – зло, как будто возвращая пощечину, бросил он ей в лицо. – Ничего?

Сделав три широких шага, он пересек комнату и встал у нее за спиной. Потом оперся коленями на кровать, и она оказалась зажата между его мощными бедрами. Брэндон снова схватил ее за плечи и гневно встряхнул.

– Будь честной перед самой собой, Келси, – проговорил он ей на ухо. – Мы хотели друг друга. Очень хотели. Будь мы одни, я бы обязательно взял тебя, прямо там, на клумбе. А ты бы и пальцем не пошевелила, чтобы меня прогнать.

Она поморщилась, как от боли. Он сказал обидную вещь, но возражать было бессмысленно.

– Брэндон, не надо, – умоляюще произнесла она, но Брэндон не собирался проявлять снисхождение. Он не выпускал свою пленницу из рук, продолжая бичевать ее.

– И ведь это не в первый раз, верно? Вспомни пикник, когда мы катались на досках. Я так хотел тебя, что не мог держаться на воде, думал, что вот-вот пущу пузыри. – Он сильно сжал пальцы. – И каждую ночь, каждую проклятущую ночь, несколько недель подряд, я проходил мимо твоей комнаты, и всякий раз что-то во мне переворачивалось. Я с трудом сдерживался, чтобы не зайти.

Она опустила лицо в ладони: слышать это было невыносимо – он словно рассказывал о ней самой. А теперь, когда она знала, что и он испытывал то же самое…

– Для меня все изменилось, – с горечью признался он. – Это перевернуло мою жизнь вверх тормашками.

Келси не оборачивалась. Не хотелось видеть его разгневанного лица, не хотелось, чтобы он увидел чувства, отпечатавшиеся на ее лице, как тавро.

Она попыталась собраться с мыслями. Как можно заставить его понять то, в чем я и сама-то не в состоянии разобраться? Здесь очень тонкая разница, но очень важная. Я не могу выйти за Дугласа, потому что не люблю его. Тот факт, что я люблю Брэндона, имеет к этому прямое отношение и в то же время абсолютно никакого.

Но сказать так я не могу. Это прозвучит нелогично, надуманно, неестественно. Слова – это так скользко, эфемерно. Ими невозможно описать чувства, особенно любви.

Она устало и растерянно покачала головой.

– Прости, – непослушными губами произнесла она, – может быть, все придет в норму, когда я уеду. Может быть, все встанет на свои места.

Брэндон рассмеялся, но смех получился невеселым, и он еще сильнее сжал ей плечи. Завтра у меня будут синяки, подумала Келси.

– И ты в это искренне веришь? – В голосе Брэндона прозвучала такая яростная боль, точно он был загнанным зверем. – Тогда позволь сказать, что думаю я. Я думаю…

Ей показалось, что он сейчас потеряет контроль над собой, но он вдруг тихо простонал и обмяк, точно гнев его улегся. Он опустил голову на плечо Келси и зарылся лицом в ее волосы.

– Я думаю… – Брэндон дышал тяжело и часто, и от этого по спине у нее побежали трепетные волны. – Господи, что будет со мной, Келси?! Ты уйдешь, и весь мой мир рассыплется в прах.

Он говорил с поразительной откровенностью, в словах проглядывала такая боль, такая исстрадавшаяся душа, что Келси, ошеломленная, попыталась встать, хотя была уверена, что ноги ей откажут.

– Нет! – Он задержал ее руками, сдавил коленями, и она оказалась в его тесных объятиях. Голова пошла кругом, горячей волной обдало тело. – Не бросай меня, дорогая. Прошу тебя!

У Келси заколотилось сердце. Сквозившая в его словах тоска говорила о том, что его сжигают такие же чувства, как и ее. И все-таки она дернулась, попытавшись высвободиться, но из этого ничего не вышло. Ты должна уехать! – взывало к ней чувство долга. Сейчас же, пока не стало слишком поздно.

От резкого движения, которое она сделала, пытаясь высвободиться, халатик распахнулся и съехал с плеч. И тут же губы Брэндона огненной дорожкой пробежали по ее оголенной коже.

Силы оставили ее. Огромная волна накатила на нее и увлекла с собой в неведомую бездну. Губы Брэндона обдали ледяным жаром ключицу и теснили халат до тех пор, пока ткань не натянулась на груди, не пуская его пальцы дальше. Пояс был туго затянут, и халат, как шелковая смирительная рубашка, прижал ее руки к бокам. Тихо, страдальчески простонав, Брэндон провел губами между ее лопатками, вверх по шее, и кипевшие в Келси эмоции сдавили ей горло, готовые вот-вот вырваться наружу.

– Обернись, – зашептал Брэндон, но она только покачала головой. Она еще не была готова посмотреть ему в лицо и, глядя в глаза, признаться, как безумно ей этого хочется.

Казалось, он все понял и не настаивал. Он нащупал ртом ее ухо и стал покусывать, полизывать, нашептывать, и каждый его жаркий выдох пронзал ее, как раскаленная стрела. Руки Брэндона скользнули по ее плечам и дальше – по обнаженным округлостям грудей. Одним решительным рывком он растащил в стороны полы халата – от шеи до колен, раскрыв ее всю целиком.

В комнате царил сумрак, но перед ним белело ее тело, и он тихо застонал, сам не зная, от желания или от благоговейного трепета.

– Ты даже не представляешь, сколько я мечтал об этом, – проговорил он, проводя пальцем по нежной коже, щекоча ее тугие соски.

Голова ее упала на подушку, губы прошептали что-то невнятное. Она забыла про все на свете. Они оба забыли.

– Келси, – чуть слышно шептал он ей на ухо. Его прикосновения становились все настойчивее. – Я уже не знаю, что хорошо и что плохо. – Он захватил пальцами ее соски, возбуждая обещанием сладостных мук. – Я только знаю, что не могу больше лишь мечтать о тебе. Ты должна быть моей.

Она не ответила. Но не стала и останавливать его. Это и было ее ответом.

Он сжал набухшие от страсти соски, и от груди к бедрам точно искра пробежала. В тот миг, когда она подумала, что больше не выдержит, его пальцы ласково погладили ее кожу, и она выгнулась навстречу ему – сносить эту сладостную муку не было сил, как не было сил и сказать «не надо».

Но когда его руки стали неуклонно приближаться к животу, она лихорадочно пробормотала это свое «не надо». Она не была еще готова. Ласка, к которой он стремился, казалась ей слишком интимной, слишком опасной. Трясущимися руками Келси попыталась стянуть вместе полы халата.

– Брэндон…

– Все хорошо, любимая, – прошептал он ей в шею, а пальцы все продолжали свой путь.

На секунду, на одну-единственную секунду у нее замерло сердце. «Любимая»! Произнесенное его магическим голосом, это слово, точно комета, прочертило сияющую дугу через весь небосвод. Любимая!

– Все хорошо, – нежно повторил Брэндон. Без труда развязав поясок, все еще стягивавший ее талию, он дотронулся до вздрагивающего живота и кончиками пальцев провел по нему нестерпимо жгучие круги.

– Правда? – задохнувшись, неуверенно спросила она, почувствовав, как его руки продвигаются ниже и ниже, скользя по спирали. И вот уже они на внутренней стороне бедер.